Рейдер, стр. 63

В КПЗ ни кирзовых сапог, ни телогреек, ни даже подходящей спецодежды не выдают, так как люди по определению попадают туда «временно» и вовсе не являются заключенными в полном смысле слова. Презумпция невиновности запрещает именовать таких людей преступниками до того момента, как будет вынесен соответствующий обвинительный приговор суда и он вступит в законную силу.

Понятно, что никто не обращает особого внимания на эту прогрессивную тенденцию, когда речь идет о таких лицах, как Борис Абрамович Березовский, или сепаратистах с Северного Кавказа. Поэтому вопрос использования презумпции невиновности до сих пор остается на усмотрение власти и решается в полном соответствии с ее высочайшим мнением.

Обо всем этом прекрасно знал и частенько рассуждал новый обитатель 26-й камеры по известному адресу на Петровке. И, рассуждая о государственном подходе в вопросах определения виновности своих граждан, Петр Спирский свято верил, что никогда не попадет в разряд не то что подозреваемых, но даже свидетелей. Он был искренне убежден, что выполняет важную государственную миссию, производя – строго в рамках закона – санацию бизнеса и очищая его от слабых, никчемных, бестолковых, нерасторопных, медлительных, негибких, несговорчивых, тупых и просто лишних.

Ежедневно читая «Файненшл Таймс» и «Уолл Стрит Джоурнал» и почти не выключая канал Блумберга и РБК, он точно установил, что самый выгодный, прибыльный и активный сектор предпринимательской активности на Западе лежит в области так называемых «Mergence and Accusations», то есть «слияний и поглощений». Ему нравилось управлять процессами слияния и поглощать всех, кто не способен защититься. Ему нравилось быть санитаром бизнеса и пожирать слабых, а еще больше нравилось отгрызать куски у сильных.

Казалось, он сделал все возможное и даже невозможное, стремясь обезопасить свой бизнес! Он выстроил сотрудников не просто в единую вертикаль, а скорее, уложил их плашмя, оставив единственную возможность – ползать, само собой, под его чутким руководством. Однако жизнь почему-то переиграла Петра, и он тяжко страдал от неудавшейся партии, а еще более оттого, что никак не мог понять, где именно казавшаяся идеальной система дала сбой.

Бумаги

Если честно, Соломин ничего подобного не ждал, но уже через четверть часа после подключения «прослушки» ему позвонили.

– Кто-то вышел по Интернету на Францию с личного «ящика» Спирского.

– Как так? – не понял Соломин.

Он совершенно точно знал, что Спирский сейчас в изоляторе на Петровке, 38.

– И это еще пустяки, – не ответил на вопрос главный «связист», – ему ответили. Некий «Ной». И знаешь, о чем они говорили?

Соломин насторожился:

– Неужели о бумагах «Микроточмаша»?

– Точно. Тот, кто воспользовался «ящиком» и паролем, сообщил «Ною», что Спирский арестован, а потому бумаги привезет он.

– Кто «он»? – сосредоточился Соломин.

– Он не представился. Но думаю, ты его легко вычислишь, если тряхнешь главного хакера «МАМБы». Записывай адрес.

Соломин схватил карандаш, торопливо записал адрес, и только тогда «связист» сказал главное:

– Более того, я откопировал почерк работы этого «Ноя» на клавиатуре в режиме реального времени и послал нашим коллегам из внешней разведки. И три минуты назад мне пришел ответ…

Соломин взмок: он уже чувствовал масштаб происходящих событий.

– Почерк опознан. Этот «Ной» уже был замешан в хищении оборонных секретов. И не просто замешан: у него целая система!

Юрий Максимович открыл рот, да так и замер.

Допрос

Спирского вызвали на допрос довольно быстро. Его ждал молодой рыжий следователь, равнодушно разглядывавший Петра Петровича и одновременно заполнявший какие-то формуляры, где в шапке фигурировали имя и фамилия нового заключенного.

– Присаживайтесь, господин Спирский, – предложил рыжий следователь. – Меня зовут Станислав Витальевич Шмидт, мое звание – майор юстиции, должность – следователь по особо важным делам отдела по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД города Москвы. Мне сообщили, что вы собрались давать показания. Интересно узнать, какие? О чем?

Рыжий замолчал и вопросительно поглядел на Петра Петровича.

– Я хотел рассказать вам, майор, и вашему начальству о том, что, как только мои покровители узнают о моем задержании, вас уволят в течение пяти минут без выходного пособия. А еще я хотел узнать, по какому праву вы меня здесь держите и до сих пор не даете мне пообщаться с родственниками, друзьями и с адвокатом, наконец.

Петр Петрович старался говорить ровно, так как отрепетировал эту фразу и заучил каждое слово и даже интонацию, пока ждал ответа на свой утренний запрос через железную дверь камеры. Однако в конце голос его предательски дрогнул, и он все же сорвался на фальцет.

– Отвечаю по порядку, – спокойно и даже равнодушно начал майор, – уволить меня, конечно, могут, но для этого нужны веские основания и существует специальный порядок, так что за пять минут не получится.

Спирский напряженно слушал.

– А теперь, что касается вашего задержания и нахождения в ИВС, то есть в изоляторе временного содержания. Вы задержаны в порядке статьи 91 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации по подозрению в совершении ряда тяжких преступлений. Обвинение будет сформулировано в срок, отведенный законом. Вам оно будет объявлено, а копию получите на руки.

Майор шел по точно выверенной многими годами практики линии.

– По поводу ваших родственников. Мы пытались найти их, но никого из близких родственников у вас, увы, не осталось, а дальних разыскать не удалось.

Петр Петрович переполнился бешенством:

– Вы должны были известить моего отца, Краснова Леонида Михайловича! Вы что, первый раз слышите, что я его сын?!

Рыжий покачал головой:

– Петр Петрович, успокойтесь. С Леонидом Михайловичем мы связались в первую очередь. Однако он пока ничего не ответил.

– Как? – не мог поверить Спирский. – Как так не ответил?!

Майор лишь развел руками.

– И последнее… Адвокат вам может быть предоставлен государством, если вы по материальным соображениям не можете себе этого позволить. Если у вас уже есть соглашение с каким-либо адвокатом, вы можете назвать его координаты, и мы его разыщем.

– Подождите со своим адвокатом, – поднял руку Петр Петрович. – Я вам русским языком сказал, что мой отец Председатель Верховного суда Краснов! Он должен знать о моем аресте!

– Извините, пока задержании, – невозмутимо поправил Спирского следователь.

– Да это уже не задержание, а заключение! Казнь просто какая-то! – закипел Спирский. – И, конечно же, мне нужен адвокат, срочно! Платный, бесплатный – пусть хоть какая-то сволочь придет!

– Мы можем обеспечить только бесплатного, – отметил что-то карандашом следователь. – Вас вызовут на допрос, как только найдется адвокат по назначению. А сейчас не смею вас задерживать.

Майор нажал на красную кнопку с надписью «ВЫЗОВ КОНВОЯ», дверь следственного кабинета тут же распахнулась, и внутрь вошел здоровенный детина в форме прапорщика.

– Выходим в коридор, руки за спину, не разговаривать, не оборачиваться, следовать моим указаниям, – скороговоркой произнес конвойный прапорщик и, зайдя к Спирскому сзади, подтолкнул его в спину.

От такого, казалось, легкого толчка Петя пошатнулся и, потеряв равновесие, чуть не улетел в коридор, но прапор могучей ручищей схватил его за мигом треснувшую рубаху.

– Куда собрался, воробушек?! Стоять! Вперед марш! – скомандовал он, выровнял Спирского, подхватив его под локоть, и посмотрел на следователя.

Тот покачал головой и сложил руки крест-накрест, что означало «не трогай!». Прапор кивнул и вывел заключенного в коридор.

Нанятая совесть

Теперь, когда все кончилось, Александр Иванович, уединившись в загородном домике, скрашивал одиночество бутылкой старого купажного шотландского виски. Глядя на этикетку с цифрой «21», он потягивал янтарный напиток и помешивал угли в пылающем, несмотря на теплую весну, камине.