Собаки не ошибаются, стр. 3
— Ну, а теперь — за дело!
Раньше у отца была целая эскадра нарисованных кораблей. Вернее, не эскадра, а календарь, огромный-преогромный, он даже в чемодан не поместился, отец так и привёз его, только в газету завернул.
Календарь занял полстены. Когда приходило время, отец переворачивал лист и появлялся новый корабль. И под каждым кораблём помещались все дни двух месяцев, на которые при желании можно было вообще не обращать внимания. В левом углу над кораблями стояли большие красные буквы: ДВНЦ — Дальневосточный научный центр. Отец купил календарь во Владивостоке.
А потом остался один «Вулкан» и под ним — ноябрь и декабрь давно прошедшего года. Время вышло, календарь уже не имело смысла переворачивать, и отец раздарил все остальные «то ли акварели, то ли гуаши».
— Ну, за дело! — повторяет отец.
Дело — это английский язык. Не у каждого отец разговаривает и по-французски и по-английски.
— А может, не надо? — без особой надежды всякий раз говорит Юрка. — Нам и задали-то одно упражнение… Ерундовое.
— Надо! — твёрдо отвечает отец. — Вот сделаем — и ещё поговорим.
— А о чём? — оживляется Юрка.
— Найдём о чём! Ты делай, а я пока газетку почитаю… Если что, я вот он, всегда к вашим услугам, сэр, на диване.
— И про реку Вижуй поговорим? — Юрка открывает учебник. — И про рыбалку?..
— Ага… — обещает отец из-за газеты.
— Пап, а чего вот это такое, а? Вот… я и прочитать-то не могу, тут какими-то неизвестными буквами написано!
— Хы-ы… Мы с тобой это проходили раз двадцать… Ну-ка, вспоминай!
— He-а, точно, не знаю…
— Да-а… Тогда посмотри по словарю!
— И в словаре нет.
— Как это нет? Должно быть! Возьми мой большой словарь. Знаешь же где, на полке!.. Юрий, пора самостоятельным человеком становиться!
— А я и становлюсь! — отвечает Юрка и идёт за большим словарём, который, по правде говоря, ему совсем не нужен: трудное это слово он и в самом деле знает, да и не знал бы, так в конце учебника оно обязательно есть.
— Ты вот тянешь время… — отец встаёт с дивана и зачем-то идёт на кухню. — А разговаривать-то когда будем?
— Успеем… Я потороплюсь сейчас.
— Вот и торопись! Яблоко хочешь?
— He-а… Если только маленькое.
Отец приносит яблоки и снова закрывается газетой.
— Пап, а Вижуй — очень большая река, да?
— Да… Ты уже сделал упражнение?
— Почти… Ух, и рыбы половим!
— Половим…
— И ты меня обязательно возьмёшь с собой, да?
— Обязательно…
— А на юг, к морю, не поедешь?
— Не поеду.
— А прошлым летом…
— Ты же знаешь, тёте Гале врачи велели!
— А в этом году не велят?
— Не знаю. Ты сделал упражнение?
— Уже кончаю.
— Ну, вот и ничего страшного… Так что ты хотел рассказать? Что-то в школе у тебя приключилось, да?
— Я ничего не хотел рассказать. Мы же с тобой хотели просто поговорить! Как поедем летом на Вижуй, порыбачим досыта, накупаемся… Пап, а рыбы насушим, а?
— Насушим, если наловим…
— Конечно, наловим!
В прихожей вдруг нежно кукует кукушка — это у отца звонок такой необычный.
— Ну вот… — отец идёт открывать. — Тётя Галя пришла.
— О, у нас гости! — удивляется тётя Галя, хотя каждую среду Юрка приезжает к отцу заниматься английским языком, а сегодня именно среда. — Здравствуй, Юра!
— Здравствуйте! — отвечает Юрка новой жене отца.
Мама говорит, что тётя Галя — хорошая женщина, и Юрка всегда здоровается с ней первым, это сейчас так уж получилось.
— Чаем сына напоил? — интересуется тётя Галя у отца.
— Ну, я пойду… — поднимается Юрка.
— Да куда ты?! — разводит руками отец. И начинает объяснять жене: — Дела у молодёжи, дела… Вот ещё десять лет назад… Нет, Галя, ты представь себе, чтобы десять лет назад шестиклассника одного отпускали на другой конец города!.. А сейчас — пожалуйста! — отец говорит так всякий раз, когда приходит тётя Галя.
— Можно я ещё на «Вулкан» взгляну?
— Господи, да о чём разговор?! — изумляется отец и ведёт Юрку в другую комнату, туда, где на стенке волны перекатываются через палубу и огнём сверкают надраенные медные буквы на борту корабля.
— Только не надо близко подходить — чем дальше, тем лучше!
Юрка и сам знает, что не надо, не маленький.
Потому что если подойти близко, то сразу станет видно — никакое это не море, а просто по толстому листу бумаги размазана кое-как то ли акварель, то ли гуашь.
И кораблик никуда не мчится в бушующих волнах, а торчит на месте посреди этой гуаши-акварели…
ЧУЖОЙ БЕРЕГ
Неожиданно из гущи деревьев на небо вылезла луна. Была она не круглой, как обычно, а почему-то вытянутой, с ясно различимыми головой и плечами. Луна брезгливо сбросила с себя налипшие листья и ветки, встряхнулась по-собачьи и, высоко подпрыгнув, поскакала по склону к вершине горушки, неуклюже переваливаясь на тонких, длинных, как у зайца, лапах. На вершине горушки луна споткнулась, шлёпнулась на плюшевые кроны, так что под ней сразу образовалась солидная вмятина, несколько мгновений тяжело отдувалась, а затем повернулась к Косте лицом, подмигнула и прошамкала широким беззубым ртом:
— А ты всё дрыхнешь, друг любезный, Шерстнёв Костя?
— И ничего подобного! — возмутился Костя.
Но противная луна, не обратив на Костины слова никакого внимания, уже протянула тонкую то ли руку, то ли лапу и начала трясти спинку кровати, приговаривая:
— На зарядку, на зарядку, на зарядку, на зарядку становись!
— Да встал я уже, встал! — заныл Костя и попытался лягнуть луну пяткой.
И сразу же очутился на холодном полу. Рот Косте зажала крепкая ладошка, а луна вдруг зашептала в самое ухо Лёхиным голосом:
— Ты чего разорался?! Спят же все, перебудишь! «Не засну, ни за что не засну»! А сам дрыхнет!
— Я не спал, — забубнил Костя сквозь ладошку. — Не спал я!
— Проснулся наконец, — с облегчением выдохнул Лёха. И скомандовал: — Бери треники в охапку, внизу оденешься!
Сам Лёха был уже одет, передвигался по палате бесшумно, какими-то длинными рывками, как тень. В углу мирно посапывал Василий Суворов из Нижнего Тагила. Костя сгрёб свою одежду; натыкаясь на кровати, подошёл к окну.
— Да тише ты, слон! — зашипел на него Лёха.
Костя глянул на небо. Луна висела на месте, круглая, жёлтая, большая, обыкновенная.
Лёха забрался на подоконник и, шагнув вперёд, сразу исчез в темноте. Ёжась от прохлады, Костя последовал за ним.
Время от времени Лёха опускался на корточки, ощупывал землю руками и твёрдым голосом сообщал:
— Верно идём! Тропинка!
Костя сначала тоже нагибался и шарил по земле, но под пальцами всюду оказывалась только трава да изредка попадались тонкие ветки каких-то кустов с тупыми колючками. И Костя перестал нагибаться — он просто верил, что Лёха каким-то непостижимым способом ухитряется обнаруживать в этакой темнотище едва заметную даже днём лесную тропинку.
— Вперёд! — снова скомандовал Лёха.
— Чёрно-то как! — задышал Костя ему в затылок. — И мокро. Я уже весь вымок, с ног до головы!
— Как у негра в животе, — подтвердил Лёха.
— Только там тепло.
— Не знаю, не бывал, — буркнул Костя. — Слушай, а почему мокро? Дождей давно не было, а мокро! Листья мокрые, чуть задел — и готово!
— Может, роса, — без особого интереса предположил Лёха. И вдруг заорал: — Горушка начинается, чуешь?! Тропинка вверх пошла!
Костя ничего такого не «чуял», но, оглянувшись, различил вдалеке крошечную светящуюся точку. Это, догадался он, горела над входом в столовую единственная в лагере ночная лампочка. Значит, они и в самом деле поднимаются выше: ещё несколько минут назад там стояла сплошная кромешная тьма.
— Темно! Мокро! Страшно! — повеселевшим голосом завыл впереди Лёха. — И за каждым кустом по чёртику сидит! Эх, и любят эти черти полосатые мальчиками полакомиться!