Мэр, стр. 19
Алена резко отшатнулась, вытаращила глаза и отчаянно замахала руками.
Этот человек не просто видел на расстоянии – он читал мысли и угадывал их!
– Да, то есть нет, я все передам ей. Я все понял. Сейчас все решим. Не надо пока информировать президента.
– Увы, Игорь, – в голосе Чиркова зазвенела невыразимая грусть, – кроме меня у президента есть еще десятка два ушей, глаз и языков. Они-то все уже докладывают.
Лущенко мысленно матюгнулся, а Чирков снова понизил голос и сказал совсем уже по-человечески, по-товарищески:
– Я не хочу вашей отставки. Даже несмотря на то, что вы мне уже успели подпортить кое-какие планы… Давайте быстро исправляйте ситуацию. Удачи вам, Игорь!
Гудки резко оборвали разговор, и Лущенко посмотрел на Алену.
– В аэропорт! – скомандовала она. – Еще успеем!
Дефицит
«Если в партию сгрудились малые, сдайся, враг, замри и ляг…» – так советовал незабвенный Владимир Владимирович. Его трактат о единице, которая, в сущности, и не единица даже, а «ноль», и об индивидуализме может вполне служить пособием по программе «разделяй и властвуй». Что ж, объединить единомышленников сложно. Объединить конкурентов практически невозможно. Но есть ситуации, когда даже отъявленные враги заключают мирные соглашения и объявляют перемирие, хотя бы и временное. Именно такая ситуация складывалась в городе буквально на глазах.
У режима Лущенко – Сабуровой была масса обиженных, завистников, конкурентов, политических противников, уволенных сотрудников, отстраненных от распределителя городских заказов коммерсантов, и проч., проч., проч. Однако сколько-нибудь могущественных среди них было немного. Лучшая половина семьи градоначальника активно осваивала все новые и новые объемы финансовых ресурсов городского бюджета, одновременно наполняя его налогами, сборами и взносами. Понятно, что фирмы Алены становились городу все более необходимы, а фирмы ее конкурентов – все менее. И, конечно же, если бы не Козин, о том, что бизнес в городе был когда-то иным, позабыли бы все – еще с полгода назад. Но Петр Владиленович не умел отступать.
Последние трое суток он почти не спал, курил больше обычного и не притрагивался к спиртному, что уже было дурным знаком для всех, кто его знал. По крайней мере, семейные старались не попадаться ему на глаза. Со стороны даже казалось, что Петр Владиленович обдумывает нечто важное, но это было не так. Во-первых, потому, что Козин не умел и не любил так долго думать, а во-вторых, потому, что ровно трое суток назад война уже началась.
Сначала Петр Владиленович под отводящими подозрения предлогами плавно сократил поставки муки – как в свои точки, так и партнерам. А когда «переходящего запаса» муки осталось от силы на сутки, Козин сделал главное.
Рано утром четвертого дня у его младшего сына Алексея зазвонил телефон.
Сыновья привыкли начинать рабочий день в 5-6 утра, когда в их магазины и ларьки начинали завозить свежую выпечку. Алексей глянул на часы. Табло слабо светилось зеленым светом: 05.55.
– Алло?
– Леша? Это я, отец.
– Да, пап! – Алексей подскочил со стула. – Что-то случилось?
– Тише ты! Ничего не случилось. Хотя скорее случилось, чем не случилось. Слушай, короче, внимательно. Хлебовозы пришли?
– Да, но не все. С первого комбината была машина. Восемь контейнеров. Затем… – он быстро перебирал разложенные на столе накладные, – так, пятый комбинат – шесть. И еще где-то «Звездный» здесь…
– Хорошо. Значит, так. Сегодня пятница. Так?
– Так… – не понимая, куда клонит отец, машинально повторил сын.
– Завтра-послезавтра выходные?
– Да.
– В понедельник праздничный день. День какой-то там независимости. Так?
– Так. Мы, пап, собирались с Ксюхой и мальчишками на дачу отскочить, а то жара… – заныл Алексей, подумавший, что отец задумал заставить его работать все выходные в городе.
– Погоди ты ныть! Слушай сюда! Останавливай пекарни, а весь хлеб, что уже готов, перегружайте в грузовики и увозите прочь из города.
– Как?
– Иди да покак! – грубо ответил отец. – Ты меня понял?!
– Понял. Но зачем, пап? Ведь сегодня все будут закупаться на три дня…
– Вот молодец! Дошло наконец! – зло съязвил отец.
– Ты уверен, пап? – осторожно попытался прояснить ситуацию Леша.
Отец угрожающе зарычал в трубку:
– Делай, что велено! Сам поезжай по точкам! Чтобы везде хлеб убрали. После этого бери людей и дуй на городские хлебозаводы. Лучше возьми машины подрядчиков. Наши слишком заметные. Забери все остатки с мелькомбинатов и тоже увози за город. Пошли наиболее доверенных, чтоб скупили все у конкурентов. Деньги выдай из кассы под отчет. Пусть приносят чеки и отдают булки. Собирай, и туда же.
– Все понял, папа.
– И еще! Всем рот закрой! Кто вякнет, пощады пусть не ждет. Все! Работай, сыночек! – последние слова он произнес ласково. – Целую!
Алексей застыл с трубкой в руке, судорожно соображая, к чему приведет подобная акция накануне трех выходных дней, да еще и под государственный праздник, и зажмурился. Да-а, папаша умел создавать проблемы.
Кризис
Первым делом Лущенко – еще по пути в отель – позвонил Сериканову:
– Что это за цирк?! Как это – нет хлеба?! Ты куда смотрел?!
– А вы где?
– Я-то в Эмиратах, но не обо мне речь, – отрезал мэр, – ты где был?!
Роберт принялся объяснять, и с каждым его словом Игорю Петровичу становилось все хуже. Главное, Козину предъявить было нечего: весь хлеб из его хлебопекарен шел через дочерние фирмы, за которыми и были закреплены так называемые «хлебобулочные» киоски. Так что, подписав указ о сносе киосков, Лущенко как бы своими руками этот хлебный кризис и создал.
– Но это же все туфта! – поначалу попытался возразить он и осекся.
Козин все просчитал верно. Да, теоретически доказать, что ни киоски, ни дочерние фирмы фактически хлебом не торговали, а были созданы лишь для манипуляций с кассой, было можно – недели за две. Но, вот беда, если хлеба не будет хотя бы три дня, Лущенко снимут – и закон разыщут, и через городское собрание проведут. И понятно, что его счастливый преемник – кем бы он ни был – не будет слишком уж ковыряться в той грязи, что вознесет его на самый верх.
– Что ты предпринял?
– Обзваниваю соседей – всех, кто может завезти в город хлеб.
– А наши хлебозаводы что же? – не понял мэр.
– А наши на реконструкции! – язвительно напомнил Сериканов. – На первом две линии демонтировали, чтобы импортные поставить, второй вообще месяц как стоит. Будем всей администрацией в районы звонить, – Роберт вздохнул, – ну, и в соседние области. Завозить хлеб надо срочно. Старухи в магазинах уже всю муку подмели – мешками вывозили, сам видел.
Лущенко устало матюгнулся. Ирония была в том, что хлеба, даже без козинских пекарен, даже за вычетом вставших на реконструкцию линий, для города хватало. Впритирку, но хватало. Но вот массовый психоз… он был способен разрушить самые точные расчеты. Ясно же, что те же старухи, тратящие свои пенсии прежде всего на дешевый сытный хлеб, постараются скупить все в округе. Выросшие в голодные годы, они по-другому реагировать на катаклизмы и не умели. А значит, хлеба не хватит их соседям, тем, кто сегодня был на работе.
«А утром в субботу в магазинах начнется давка…»
Сынуля
– Але, пап!
– Да, сынок.
– Я все сделал, как ты велел.
– Молодец, сына.
– Все правильно, пап?
– Правильно, сынуля.
– Тебе что-нибудь нужно, пап?
– Да нет, вроде все есть… Хотя вот, сыночек. Привези, пожалуйста, мне булочку.
– Булочку?!! Какую, папа?!!
– Ну, ту, что я люблю. С маком. Ты знаешь.
– Да, да, папочка. Я привезу.
– Спасибо, дорогой мой.
– Ну ладно, папуль…
– Ладно, сыночка…
– Пока!…
– До свидания!…
Психоз
Едва в магазинах началась давка, Доронин с неохотой признал, что ему придется посылать на внеурочное дежурство всех, даже офицеров.