Мертвая зыбь, стр. 74

70

Нередко в жизни драматическое чередуется с комическим. О таком случае, рисующем, кстати, нравы и быт «белых витязей», мне хочется рассказать.

В то время, да и раньше, в Париже, в среде белой эмиграции, было много разговоров о кладах, о драгоценностях, оставленных беглецами из России, зарытых в «земельном банке», замурованных в стенах особняков. Даже супруга ничтожного надворного советника Кучкина при случае рассказывала о своих фамильных бриллиантах, спрятанных на чердаке где-нибудь в Золотоноше или Торжке. Нужно ли добавлять, что таких бриллиантов у супруги надворного советника Кучкина никогда не было. Но слухи о кладах, оставленных в России, не прекратились. Мало того, не раз предприимчивые господа отправлялись в опасные путешествия, «кустарями» переходили границу и появлялись в городах и бывших поместьях, разыскивали клады. Они испытывали жестокое разочарование, когда убеждались в том, что фамильные бриллианты титулованной особы давно уже поступили в местный финотдел, найденные каким-нибудь скромным печником или бывшим садовником этой титулованной особы.

История ротмистра Анатоля Таланова и его путешествия за «золотым руном» в Россию представляет собой не выдумку, а факт, и началась эта история, как говорят, однажды осенним утром.

Но прежде обратимся к уже знакомому читателям Александру Николаевичу Ртищеву, бывшему камергеру и бывшему владельцу поместья.

Ртищев нашёл себе пристанище в семье Щегловского настоящая фамилия которого была Щегловитов. Он приходился родственником не более и не менее как бывшему министру юстиции Ивану Григорьевичу Щегловитову, о котором граф Витте писал как о негодяе, хотя и избегая бранных слов в своих мемуарах. Кличка Щегловитова была Ванька Каин, и с ней он ушёл в небытие в 1918 году.

Теперь ясно, почему Жоржик Щегловитов, родственник Ваньки Каина, превратился в Щегловского. Он был женат на Ниночке Нейдгарт, миловидной особе, и обитал с ней и её сестрой Лидией в студии одного художника, в доме Перцова на набережной Москвы-реки. Этот дом представлял собой пятиэтажную, украшенную красивой мозаикой избу и был похож на дом-пряник из русской сказки.

Кроме большой студии, унаследованной от своего близкого друга-художника Лидией Нейдгарт, здесь были две небольшие комнатки с антресолями. Одну из них занимал Ртищев, другую — супруги Щегловитовы. Лидия же занимала студию. Она довольно искусно рисовала цветы. Работая в отделе охраны памятников старины, Лидия имела охранную грамоту на свою «студию». Что касается её друга сердца, то он проследовал год назад в Соловецкий монастырь по той причине, что свой талант художника применил не совсем удачно, подделывая советские банкноты, то есть червонцы.

И вот в этом гнёздышке появился однажды утром бывший ротмистр бывшего Нижегородского драгунского полка Анатоль Таланов.

Это был господин лет тридцати с породистым, но довольно помятым лицом и изысканными манерами. Надо сказать, что в Париже Таланов некоторое время был пайщиком ресторана «Каво Коказьен» и там встретил человека, который устроил ему поездку в Россию через кутеповскую организацию РОВС. Эта организация прослышала от Таланова о драгоценностях стоимостью в миллион золотых рублей, зарытых в «земельном банке», в имении князей Голицыных, в тридцати пяти верстах от станции Бологое.

Переброшенный Артамоновым через эстонское «окно», Таланов получил явку к Стауницу, а тот направил пришельца к члену организации МОЦР Жоржу Щегловитову.

Что-то в Таланове не понравилось Стауницу. Вообще он не очень верил в то, что сокровища стоимостью в миллион рублей могут быть запросто замурованы в часовне, в фамильном склепе близ сельской церкви. Но чем черт не шутит!..

Таланов был, что называется, душа общества. Сестры, Ниночка и Лидочка, слушали парижского гостя раскрыв рты, когда он за чашкой чая рассказывал им о чудесах «светоча мира» — Парижа.

— Я не предполагал, медам, что в нашей нэповской Руси ещё сохранились такие милые, такие женственные, обаятельные создания! Я представляю вас, медам, в туалетах от Пуарэ или Пакена! Боже мой, вы бы свели сума весь Париж! Надо сказать, что русские дамы имеют успех: par exemple [30], Тыркова вышла замуж за Уильямса, редактора «Таймса», а Лидия Николаевна — леди Детердинг, супруга нефтяного магната… Она делает столько добра. Нет, медам, я представляю себе, какой вы бы имели успех с вашим врождённым изяществом, с вашим шармом, этим дворянским, я бы сказал тургеневским шармом, который сохранился только в лучших дворянских семьях…

Ртищев и Щегловитов уставились на ротмистра Таланова, соображая, что, конечно, не ради этих галантных излияний пожаловал из Парижа непрошеный гость.

Но вскоре все объяснилось: гость спросил, где бы он мог побеседовать с господами мужчинами по делу.

Они уединились в спальне Щегловитовых. Ниночка в это время отправилась к маникюрше, а Лидочка принялась рисовать цветочки — её картинки были довольно ходким товаром на Центральном рынке.

— Я имею поручение РОВС найти я доставить в Париж драгоценности Голицыных. Эти драгоценности замурованы в часовне, в фамильном склепе Голицыных, близ сельской церкви имения Ложенки, если не ошибаюсь, Тверской губернии. Все это изображено точно на плане, который я храню в укромном месте. Без вас, господа, мне туда не добраться. Вы оба вполне легальные, будем так говорить, советские трудовые граждане. Но в то же время вы члены МОЦР. Вы должны знать, что речь идёт не о каких-нибудь ничтожных камешках в полкарата, а о родовых голицынских бриллиантах… Это миллионы, господа, миллионы! И наше возрождённое государство воздаст вам, патриотам, должное за вашу помощь в розысках клада по закону, со всеми вытекающими последствиями.

Ртищев и Щегловитов слушали как зачарованные. В самом деле, не по пустякам же прислан сюда Таланов, пренебрёгший опасностями, ползавший на брюхе по грязи через границу.

Но тут выяснилось одно непредвиденное обстоятельство: оказывается, Лидочка бросила рисовать свои васильки и маргаритки и подслушивала под дверью. Не успел Ртищев произнести хоть слово по этому поводу, как она ворвалась и с запалом воскликнула:

— Боже мой! Неужели вы не понимаете, что я, именно я вам необходима! Несчастные! Как вы проникнете в эти Ложенки? Вас схватит за шиворот первый сельский милиционер. Я достану вам справку отдела охраны памятников старины, вы, то есть мы, поедем туда под видом учёных-археологов для археологических раскопок.

— А ведь Лидочка права! — сказал Жорж Щегловитов. — Но ради бога, ни слова Ниночке, она такая болтушка. И так далека от всего этого…

Весь день все, кроме Ниночки, с таинственным видом уединялись по углам. Впрочем, Таланова приставили к Ниночке, чтобы отвлечь её внимание, и он неутомимо болтал с ней о том, что именно носят в Париже, как выглядит ночной Монмартр, какие витрины на рю де ла Пэ.

Между тем в студии Лидочки зрел заговор.

— Мой план такой, — говорил Ртищев, — неужели же мы все это богатство передадим какому-то РОВС, где спят и видят, как бы прикарманить эти миллионы? И кто повезёт? Этот ротмистр, которому я бы серебряной ложки не доверил, а не то что миллион!

— Подождите, — сказала Лидочка. — Вы понимаете, что этот ротмистр ни черта не понимает в вашей ситуации? Мы скажем ему, что бумаги отдела охраны памятников старины можно получить только в Бологом… Власть на местах, понимаете? Затем мы трое — я, Жорж и вы, mon cher Ртищев, — выезжаем со справкой, которую я уже добыла, в Бологое, едем в эти самые Роженки или Ложенки с кое-каким инструментом, будто бы необходимым археологам, и все остальное всем понятно.

— А как же он? Ротмистр?

— Ниночка вскружила ему голову… Он будет счастлив остаться здесь на денёк-другой. А мы скажем ему, что едем хлопотать о справке, получив её, дадим ему телеграмму, и он выедет в Бологое, где мы его будем ждать!