Мертвая зыбь, стр. 42

Из писем Климовича «Тресту» стало ясно, что у Врангеля с Кутеповым конфликт обострился, они обвиняют друг друга в интригах.

Кутепов, в надежде, что его поддержит Николай Николаевич, окончательно переехал в Париж.

— Кутепов в Париже! — с восторгом сообщила Мария Захарченко. — Только бы ему удалось справиться с этой тупицей и службистом Климовичем, с «двором» великого князя, с этими старыми идиотами — Оболенским, Трубецким и балтийскими баронами! Александр Павлович считает «Трест» единственной реальной силой. Представьте, он показал мои письма из Москвы Николаю Николаевичу, и тот был восхищён. Другие только болтают, а тут факты, о них говорят наши письма. Великий князь поручил все сношения с «Трестом» Кутепову.

Потом пришло известие, что Врангель отказался от всякого политиканства, остался только во главе армии и лишил Кутепова звания помощника главнокомандующего, даже вычеркнул его из списков армии. Однако Николай Николаевич поддержал Кутепова, и руководство РОВС, объединившего 25 тысяч белогвардейцев, полностью перешло в его руки. Роль Марии Захарченко как главного агента Кутепова в Москве теперь имела особо важное значение.

Кутепов собирался усилить посылку своих людей в Россию, иначе говоря, заполонить «Трест» своими агентами — диверсантами и террористами. Этого нельзя было допустить.

Мария Захарченко стремилась проникнуть как можно глубже в дела «Треста». Ей с Радкевичем была обещана поездка в Петроград как бы для связи с петроградской группой «Честь и престол».

Захарченко несколько притихла.

Так проходили будни Монархической организации центральной России. Разработка операции «Трест» отнимала много времени у Артузова и его товарищей, за ней внимательно следили Дзержинский и его заместитель Вячеслав Рудольфович Менжинский.

39

1924 год для нашей страны начался с горестной утраты: умер Владимир Ильич Ленин.

Ещё 19 января, открывая XI Всероссийский съезд Советов, Михаил Иванович Калинин говорил, что врачи надеются на возвращение Владимира Ильича к государственной деятельности.

И вдруг горестная весть…

Тот, кто был в Москве в эти студёные траурные дни и ночи, помнит прощание народа с Лениным. Помнит Москву в серебряном инее — стены домов, провода, деревья скверов — и неисчислимые колонны людей. Эти колонны медленно вливались в открытые настежь двери Дома Союзов и не имели конца, теряясь где-то далеко в разных районах Москвы.

Смерть Ленина была тяжелейшим ударом для партии, народа, для всех, кто хотел счастья людям.

«Я никогда не видела Феликса таким убитым горем, как в эти дни», — пишет друг и спутница жизни Феликса Эдмундовича — Софья Сигизмундовна Дзержинская.

Дзержинский был председателем комиссии по организации похорон Ленина. Сотни тысяч людей в глубокой скорби прошли через Колонный зал — это было невиданное в истории человечества траурное шествие…

Дыхание суровой зимы входило вместе с народом в траурный зал. Все, что было честного, светлого, благородного, соединилось в те дни у гроба Ленина, а кто был вдали от Москвы — находился там мысленно. Глухо доносились взрывы на Красной площади. Мёрзлая земля не поддавалась кирке и лопате, её приходилось взрывать, в лютую стужу строили временный Мавзолей. Москва не спала в эти ночи, люди шли к Дому Союзов, отцы, матери несли на руках закутанных в платки детей. Пройдут десятилетия… Дети запомнят ночь, когда отец или мать поднимали их высоко, чтобы они увидели Ленина в его простой одежде, с красным эмалевым флажком на груди.

Не стало Ленина.

Не стало того, к кому часто обращался за советом Дзержинский, того, чей разум был путеводной звездой в трудном деле, когда интересы революции требовали немедленных и смелых решений. Ленин знал, кому доверить охрану советского строя и революционной законности.

Не стало Ленина, но в сердцах людей ещё твёрже укрепилось стремление отстоять созданное Лениным социалистическое государство.

А по ту сторону границы смерть Ленина пробудила новые надежды на реставрацию капитализма.

На XI съезде партии, последнем, которым руководил Ленин, он сказал:

— Никакая сила в мире, сколько бы зла, бедствий и мучений она ни могла принести ещё миллионам и сотням миллионов людей, основных завоеваний нашей революции не возьмёт назад, ибо это уже теперь не «наши», а всемирно-исторические завоевания.

Враги не оставляли попыток сокрушить социалистическое государство. Борьба с контрреволюцией продолжалась. И в этой борьбе проявились искусство и решимость верных сынов партии Ленина, воспитанников Дзержинского, сотрудников ВЧК-ОГПУ.

40

Ещё в первую свою поездку за границу Якушев обратил внимание на эмигрантскую молодёжь. Он заметил её скептическое отношение к «старикам» из Высшего монархического совета, заметил, что эта молодёжь претендовала на самостоятельную политику в «белом движении». Операции «Треста» развивались успешно, но возникала проблема привлечения новых людей, преданных советской власти, которых следовало ввести в белоэмигрантские круги. Артузову потребовался человек для связи с эмигрантской молодёжью за границей. Такой человек должен был разбираться не только в политике, но и в различных течениях реакционной философии, обладать соответствующей эрудицией. В случае необходимости ему следовало прочитать нечто вроде реферата, — словом, представлять собой интеллектуальную личность, способную спорить с путаниками, создавшими в эмиграции так называемое евразийское течение. В то же время требовалось, чтобы такой человек был молодым военным, играл роль командира, разочаровавшегося в революции.

Артузов отличался умением разбираться в людях и подбирать им дело по силам и способностям. Он решил снова обратиться к кадрам Красной Армии, как и в случае с Потаповым. На амплуа «молодого» члена «Треста» был привлечён Александр Алексеевич Ланговой — сын известного в Москве профессора медицины. Александр Алексеевич вступил добровольцем в Красную Армию, участвовал в гражданской войне и был награждён орденом Красного Знамени. Сестра Лангового — Наталья Алексеевна Рославец — ещё раньше была направлена на работу в Чека Яковом Михайловичем Свердловым.

Александр Ланговой получил задание отправиться в Варшаву и договориться об организации ещё одного «окна» недалеко от Вильны.

Ланговой должен был играть роль штабного работника «Треста», внешне выглядеть скромно, но иметь при себе деньги и поддерживать марку «Треста».

Он пробирался к польской границе один, имея при себе небольшой чемодан, «шёл по направлению к двум соснам, затем, обойдя хутор, где был пограничный польский пост, взял вправо, надеясь выйти к железнодорожной станции» [17]. Дорога была трудная, шёл по пояс в снегу, едва хватало сил, и дошёл только до ближнего хутора. В первой же хате, куда пришёл и постучался, Ланговой застал свадебный пир. Он сказал на ухо отцу невесты, что ему нужно в Варшаву, в «отдел други штаба генерального», и просил проводить на станцию.

Лангового приняли хорошо, попросили выпить за здоровье новобрачных.

Потом разговорились: оказалось, что жизнь польского крестьянина, в особенности белоруса, далеко не свадебный пир.

— Ах, пан поручик… Вы с той стороны, не вижу в вас гонора, вы сидите с нами за столом, как простой человек. А мы не слышим доброго слова от наших панов, вот только когда красные наступали три года назад, палы были ласковы с нами. Работаем от зари до зари, а едим такое, что и собака не хочет в рот брать. От панов слышим одну ругань и угрозы…

Но старик, видимо, испугался своей откровенности и замолк, больше не проронил ни слова.

А дед невесты вспомнил польское восстание 1863 года, «когда хлопы не поддержали шляхтичей, хлопам не за что было драться…»

Ланговой слушал и думал, что именно этим воспользовалось тогда царское правительство и сравнительно быстро подавило восстание. Велика все-таки пропасть между паном и хлопом. Паны исчезнут лишь после такой революции, какая произошла у нас.