Последнее пророчество, стр. 41

Кестрель лежала на узкой детской кровати в карете Йодиллы, когда ощутила короткую дрожь контакта. Девушка постаралась сосредоточиться и замереть, насколько это возможно в трясущейся скрипящей карете, но ощущение не повторилось. Ослабив концентрацию, Кестрель обнаружила, что Сирей обращается к ней со своего ложа в глубине затененной кареты.

— Почему ты не отвечаешь, Кесс? Ты рассердилась на меня?

— Нет. Я думаю о брате.

— А, твой брат. Ты всегда думаешь о нем.

— Если бы ты узнала моего брата, то тоже бы его полюбила.

— Не думаю, — мрачно заметила Сирей. — Мне никто не нравится, за исключением Ланки. А это не в счет. Ну, и еще тебя.

Однако внезапно принцессе пришла в голову новая мысль.

— Твой брат похож на тебя?

— Не знаю, похож ли. Я-то чувствую, будто он — часть меня.

— Он такого же роста, как ты?

— Немножко выше.

— А еще?

— Что ты хочешь знать?

— Ну, например, цвет волос?

— Темный, как и у меня. У него бледное лицо. Он спокойный. Часто выглядит печальным. Бо может понимать чувства других людей, просто наблюдая за ними.

— Он собирается на ком-нибудь жениться?

— Вряд ли. Бо довольно одинокий человек.

— Как и я, — заявила Сирей.

Принцесса улеглась на пышную кровать и, покачиваясь в монотонном ритме кареты, позволила новой идее захватить ее. Кестрель была ее единственной подругой и единственным человеком, за исключением родителей, которого она любила. Бомен похож на Кесс, только он — мужчина. Почему бы ей не полюбить и его?

— Я думаю, что могу выйти замуж за твоего брата, — заявила принцесса.

Кестрель громко рассмеялась.

— А тебе не кажется, что следовало бы сначала спросить его?

— Зачем? Он захочет жениться на мне. Я ведь красивая.

— Ах, Сирей. Ты такая, такая…

— И какая же?

— Такая бесхитростная. Я не знаю, как еще выразить это.

— Ты хочешь сказать, что я глупая?

— Нет, не глупая. Только ты многого не понимаешь.

— Мама говорила, что мужчины хотят жениться на красивых женщинах. Она говорила: не важно, что ты глупа, главное, ты прекрасна.

— Бомен не похож на прочих мужчин.

— То есть ему не нужна красивая жена?

— Не думаю.

— Тогда зачем же быть красивой? — Сирей чуть не плакала, негодуя, что столько усилий потрачено впустую.

Кестрель ничего не ответила, и принцесса продолжала хныкать.

— Перестань, — сказала Кесс — Не стоит переживать из-за такой ерунды. Если бы тебе было больно, вот тогда…

— Хорошо, Кестрель. Не сердись на меня, или я… Нет, не буду.

— В любом случае ты не можешь выйти замуж за моего брата. Ты же собираешься выйти совсем за другого человека. Кем бы он ни был.

— Нет.

— Ты же говоришь, что должна.

— А ты сказала, что в моем положении никогда бы не вышла замуж.

— Но ведь я — не ты.

— Ах, Кесс, как бы я хотела, чтобы ты была мною! А я бы стала тобой. Ты же собираешься танцевать вместо меня, сама знаешь. Ты уже почти станешь мною, хоть на чуть-чуть. Подумай, как здорово быть такой красивой!

— Не хочу, — сказала Кестрель.

— Почему?

— Лучше я останусь собой.

— А если ты останешься собой и в то же время станешь красивой?

— Нет, — ответила Кестрель. — Если я стану очень красивой, то это буду уже не я. Кроме того, люди будут видеть только мою красоту и не замечать меня.

— Что за нелепая мысль! На самом деле все не так.

Они замолчали. Йодилле так часто приходилось слышать о том, как она прекрасна, что ей трудно было разделить себя и свою красоту. Придет день, и мужчина увидит ее без вуали. Что он подумает? Хорошо бы он увидел, как она красива, и в то же время разглядел и ее истинную сущность.

— Ах, Кесс, дорогая, — вздохнула принцесса. — Как все сложно на свете!

В тот же день Йодиллу вызвали в карету родителей, где мать собиралась обучить принцессу тонкостям брачной церемонии. Это позволило Кестрель поговорить с командиром гвардии Йохьян.

Девушка нашла Зохона муштрующим своих солдат. Он стоял на возвышении, изготовленном специально для этой цели и позволявшем ему видеть всех гвардейцев одновременно. Зохон наблюдал, как офицеры отрывистыми лающими выкриками отдают команды.

— Вперед! Сойтись! Лечь!

Кестрель ждала, одновременно наблюдая за солдатами. Длинные шеренги воинов в темно-лиловой форме образовывали замысловатые узоры, то смыкали ряды, то расходились. Казалось, что каждый из них перестал быть самим собой, сделавшись частицей огромного многотелого организма. Зохон создал превосходно работающую военную машину, и Кестрель с радостью наблюдала за движениями этого механизма. С тех пор как план созрел в голове Кесс, она думала о солдатах гвардии Йохьян как о собственной армии, призванной освободить ее народ.

Наконец Зохон заметил девушку. Желая быстрее услышать новости, командир сделал знак прекратить тщательно отработанные упражнения.

— Напра-во! Равняйсь! Отдать честь!

Войска отсалютовали командиру.

— Вольно!

Зохон направился к своей палатке, не глядя на Кестрель. Девушка помедлила несколько мгновений, затем последовала за ним.

Как только они оказались одни, Зохон устремил на нее горящий взгляд.

— Ну? Ты говорила с ней?

— Говорила, — ответила Кестрель.

— И что?

Кесс понизила голос.

— Йодилла очень боится.

— Боится! Продолжай.

— Она боится страны, называемой Доминат. Боится перечить отцу. И все же принцесса не хочет подвести свой народ.

— Конечно, не хочет. Только они слишком многого требуют от нее.

— Она считает, что должна исполнить свой долг, даже если…

— Даже если ее сердце не лежит к этому браку? — Зохон жаждал убедиться, что интуиция не обманула его.

— Да, — промолвила Кестрель.

— А я? Ты говорила с ней обо мне?

— Я была очень осторожна. Упомянула ваше имя в разговоре.

— И что она сказала?

— Ничего. Опустила глаза. Замолчала.

— Опустила глаза. Замолчала. — Зохон мерил широкими шагами пространство палатки, размышляя над словами Кестрель. — Опустила глаза. Замолчала. Что бы это значило? Понятно. Она не осмеливалась. А почему? Из-за силы чувств! Да, если все так, как ты говоришь, это значит, что принцесса даже не решается произнести мое имя!