Побег из Араманта, стр. 34

– А знаешь, – неожиданно промолвил Анно, – кто-нибудь должен изобрести такой сорт, который намокал бы, но не обламывался.

Собеседник восхищенно посмотрел на него.

– Как это изобрести? То есть выдумать новое печенье?

– Ну, да.

– Ух ты!

У Скуча перехватило дух. Стать изобретателем печенья! Вот была бы красота.

Таким вот образом, незаметно для себя проникаясь духом творчества, под мудрым и ненавязчивым руководством тихого господина Хаза, кандидаты готовились к предстоящему экзамену. Впервые в жизни они покажут лучшее, на что способны, а там хоть трава не расти.

Мама с малышкой провели на Поющей башне всю ночь. Оказалось, Аира была готова к такому повороту событий: в корзине нашелся и ужин, и одеяла, и даже любимая подушка Пинпин, не говоря уже о распашонке.

Поутру вокруг собралась новая толпа злорадных зубоскалов.

– Давай напророчь нам чего-нибудь! – выкрикивали они. – А мы послушаем! Скажи свое любимое: «О, пропащий народ!»

– О, пропащий народ.

Аира произнесла это гораздо тише, чем им хотелось бы, и напускное веселье как-то само собой улетучилось.

– О, пропащий народ, – повторила она печально. – Ни бедности. Ни преступлений. Ни войн. Ни сострадания.

Это уже было совсем не смешно. Люди зашаркали ногами, избегая смотреть друг другу в глаза. И в третий раз, почти шепотом, промолвила внучка пророка:

– О, пропащий народ. Я чувствую, как плачут ваши сердца, умоляя о доброте и милости.

Никто никогда не говорил таких слов в Араманте. Толпа замерла от ужаса. А потом начала расходиться. Теперь уже Аира не сомневалась в собственном даре. Ведь только истинных пророков ни единая душа не желала слушать.

Коллегия экзаменаторов подняла вопрос о мятежнице на утреннем заседании. Доктор Грис продолжал настаивать на политике невмешательства.

– Долго этой даме не протянуть. Пусть другие увидят, насколько неплодотворно ее поведение. Скоро несчастная сама в этом убедится, и что ей тогда останется? Спуститься с небес на землю.

Говорящий улыбнулся, довольный емким и цветистым оборотом, который только что употребил. Однако губы Главного экзаменатора не дрогнули.

– Я знаю эту семейку, – промолвил Мэсло Инч. – Отец – озлобленный неудачник. По матери плачет сумасшедший дом. Старшие дети так или иначе нас уже не побеспокоят. Остается младенец.

– Боюсь, я не совсем понял, – осторожно начал доктор Грис, – согласны вы со мной или нет?

– Согласен в принципе, – изрек начальник. – Однако на деле мятежницу следует убрать оттуда до наступления дня Великого экзамена.

– О, непременно, и даже загодя.

– А потом ей придется загладить свою вину.

– Что именно вы предлагаете?

– Пощечину дали всему городу. Публичное извинение будет в самый раз.

– Но это очень отважная женщина, – задумчиво произнес доктор Грис. – Своенравная женщина.

– Нет такого нрава, который нельзя было бы сломить. —

Главный экзаменатор холодно улыбнулся. – И любой отваге однажды приходит конец.

Глава 18

Трещина-Посреди-Земли

Теперь, когда близнецы стояли на земле, Великий Путь, так отчетливо заметный с главной вышки огромного корабля, снова скрылся из глаз. Вокруг сумрачно горбились покатые холмы и курганы, изрезанные Глубокими канавами; тут и там торчали низкорослые деревья; Широкой дороги не было и в помине. Только на горизонте по-прежнему высились зубчатые хребты — к ним-то и направились юные путники.

Мампо громко причитал на ходу. Во время битвы он сжевал слишком много тиксы, и теперь голова у мальчика гудела, во рту стоял мерзкий привкус, да вдобавок беднягу тошнило. Поначалу близнецы от души сопереживали товарищу. Однако нытье не прекращалось и со временем начало действовать на нервы. И Кестрель стала вести себя, как и раньше.

– Заткнись ты, Мампо.

Одноклассник принялся не только стонать, но и горестно подвывать. Из носа у него противно потекло, и попутчикам сделалось еще труднее жалеть грязнулю. А если честно, их занимали совсем иные заботы. Деревья постепенно густели, тропинка все чаще вела по темным прогалинам, и Кестрель крутила головой, разыскивая Путь, а Бомен… Бомен тревожно вглядывался в окружающие тени. Мальчику не впервые казалось, что за ними кто-то следит. Впрочем, могло быть и так, что это лишь разыгралось его бурное воображение. И юный странник молчал, не желая пугать товарищей раньше времени.

Но вот он увидел, точно увидел – и застыл будто вкопанный, безмолвно указывая вперед. Сквозь развесистые кроны друзья различили гигантскую фигуру, взирающую на них с высокого постамента. «Великаны!» – ужаснулись близнецы, вспомнив слова королевы. Троица притихла, боясь пошевелиться. Существо тоже не трогалось с мечта. Внезапно Мампо чихнул во весь голос и громко сказал:

– Ой! Прости, Кесс.

Великан ничего не услышал – или не подал виду. Дети подкрались к деревьям, осторожно раздвинули ветви… И страхи тут же рассеялись.

Гигант оказался статуей в два человеческих роста.

Древняя-предревняя, пострадавшая от ветров и непогоды скульптура изображала мужчину в длинных одеждах. Его правая рука указывала на юг, левой же вовсе не было, как не осталось ни пальцев, ни половины лица. Время беспощадно стерло даже острые углы каменного постамента.

Неподалеку высилась еще одна фигура, а там еще и еще, целых два ряда, ведущих в сторону гор.

– Так вот как они показывали Великий Путь, – догадалась девочка. – Наверное, раньше великаны стояли по всей дороге.

Наконец дети могли с уверенностью тронуться дальше. Но тут закапризничал Мампо:

– Давайте передохнем! Я устал. У меня голова болит.

– Лучше не останавливаться, – промолвил Бомен.

Мальчик завыл белугой.

– Домой хочу-у!

– Извини, — стараясь быть мягким, сказал товарищ. – Мы должны идти дальше.

– И чего ты никогда не утираешься? – вставила Кестрель.

– Да все равно же течет, – жалобно возразил одноклассник.

Редкие рощи сменились настоящим лесом, и стало окончательно ясно, что троица вышла на верную дорогу. На открытом пространстве укоренилась молодая поросль, а по краям, как и в те стародавние годы, когда Великий Путь еще звался Великим, шумели стены вековых деревьев. Обрадованная успехом, Кесс объявила короткий привал. Нажевавшийся тиксы нытик тут же рухнул без сил. Бомен раздал всем хлеба с сыром, и дети жадно набросились на еду.

За ужином Кестрель наблюдала за Мампо и заметила, как улучшается его настроение по мере наполнения желудка. Точь-в-точь крошка Пинпин, подумалось ей.

– Ты просто маленький, беспомощный ребенок, – строго произнесла девочка. – Плачешь, когда голодный. Даже спишь, как младенец.

– Это плохо?

– А тебе самому разве нравится?

– Главное, чтобы я нравился тебе, Кесс, – широко улыбнулся мальчик.

– Честное слово! С тобой говорить – как о стенку горох.

– Ну, прости…

– И вообще удивляюсь, как ты продержался в Оранжевом столько лет.

– А мы его об этом и не спрашивали, – тихо промолвил Бо.

Девочка изумленно посмотрела на брата. Верно: столько дней проведя бок о бок, близнецы до сих пор ничего не знали о своем попутчике. В школе от него шарахались как от чумы. Потом, когда самый глупый мальчишка в классе нежданно-негаданно сделался ее другом, Кестрель вовсе не стремилась поощрять эту навязчивую преданность. Ну а за время странствий девочка привыкла думать про него, словно про дикого зверя, который волей случая привязался к ним, нормальным людям, и стал почти любимцем. Но ведь это неправда: Мампо не животное. Он такой же ребенок, как и они с братишкой.

– Где твои родители? – обратилась Кесс к товарищу. Мальчик удивился вопросу, а потом обрадовался, что вызвал чей-то интерес.

– Мамка умерла, когда я был маленьким. А папки нету.

– Он тоже умер?

– Не уверен. По-моему, его просто нет.

– Как же, у всех есть отец. По крайней мере недолго.