Медведь и бабочка, стр. 5
Дома мать стирала бельё в корыте.
— Мама! — с ходу закричал Леонтий. — Мама, я золотую рыбу поймал!
Он вывалил добычу рядом с корытом на гусиную травку и перепугался: та ли рыба, не подменили ли её?
Рыба не шевелила жабрами, вся потускнела, и прежнего золотого блеска не было.
— Кто тебе дал? — спросила мать.
— Я сам поймал.
Она смотрела на него с недоверием, и он твёрже твёрдого выговорил:
— Я сам поймал! Вон у неё изо рта твоя нитка торчит. А на ней — мой крючок!
Мать поцеловала сына в макушку, вынула крючок из рыбьего рта и сказала:
— Это линь. У тебя вся рубаха в линёвом масле. Ты сними её, я постираю.
Остаток дня Леонтий ходил без рубахи, в одних штанах. Другие рубахи у него были, но и они попали в стирку.
Вечером мать зажарила линя на сковородке, подала к столу, и в это время пришли Толя Долгий и Борис — удилище Леонтию занесли, что он на радостях оставил в лугах.
— Поймали чего? — спросила мать.
Они постояли на порожке и ничего не ответили.
Мать усадила их за стол и сказала:
— Линя отведайте. Леонтий поймал, кормилец.
Гости не улыбнулись на слово «кормилец» и почтительно посмотрели на Леонтия и на сковородку, где еле-еле помещался линь, разрезанный на ломти.
Мальчуган положил им в тарелки по самому толстому ломтю и сказал, точь-в-точь как дедушка, в честь кого его назвали Леонтием:
— Кушайте на доброе здоровье.
Он радовался тому, как гости едят, шмыгая носами, и похваливают, как мама хвалит тоже. А сам ел мало, потому что давно замечено, что всякий охотник любит угощать своей добычей, да не всякий любит ею угощаться…
У ЧЕРТОВА ГОРОДИЩА
На горе над Камой, над городком Елабугой издревле стоит белая каменная башня, и зовут её Чёртовым Городищем.
Сегодня сюда поднялись Славка и Леонтий и подивились: до чего же толсты стены старинной башни, сложенные из дикого камня.
Леонтий спросил со страхом:
— Кто это по крыше ходит?
— Голуби, — ответил Славка.
— А чего они железом гремят, как люди?
Славка промолчал. Было ему десять лет, был он постарше Леонтия на три года и считал, что на все вопросы малышей отвечать не следует, а то избалуются они и останутся младенцами дольше, чем этого требует природа.
Леонтий повторил громче:
— А чего они железом гремят, как люди?
— Леонтий, — спросил Славка, — ты здесь никогда не бывал?
— Нету…
— А я бывал. Тут пещеры есть. Пойдём посмотрим.
Они вышли из башенных потёмок.
Свет, тепло и полынный ветер сразу обняли их, и открылся отсюда такой простор, что у обоих заблестели глаза, а Леонтий вдобавок ещё и рот открыл.
У ног их лежала Елабуга, с домами, новыми и старыми, с высокими церквами, и самая высокая из них была ниже этой горы. А правее блестела Кама с пароходами, и зеленели луга с озёрами, и каждое озеро и озерко, пусть оно не услышит, можно было окликнуть по имени с этой высоты.
— Леонтий, рот закрой, — попросил Славка.
Леонтий затворил рот и несколько раз потрогал пальцами губы, плотно ли они сомкнуты. А Славка подумал про себя:
«Что ему ни скажешь, всё сделает да ещё перестарается. Боится со мной дружбу потерять. Как-никак я его постарше».
— Пещеру нашёл! — закричал Леонтий и ногами вперёд полез в провал между камней.
За рубаху оттащил его Славка от пещеры и выговорил:
— Вдруг у неё дна нет?
Вдвоём они заглянули в провал, и Славка пробормотал:
— Дно-то у неё есть…
Пещера была промоиной в метр глубиной, и ничего интересного в ней не было.
Они пошли дальше, и под гранёным, будто великаны тесали, камнем, что нависал над тропинкой, Славка почуял вход в настоящую пещеру. Из-под камня, из зарослей ежевики, дохнуло холодом.
Славка побледнел, шепнул товарищу:
— Стой тут! — и полез под камень.
Он раздвинул колючие ежевичные плети и увидел широкий вход, откуда тянуло погребом.
— Эй! — крикнул Славка.
Тотчас сверху чиркнул камушек, а пещера отозвалась вознёй и вскриком, тоненьким, отдалённо похожим на вскрик ребёнка. Не помня себя от ужаса, Славка выскочил на тропинку и закричал на Леонтия:
— Бежим отсюда!
Они побежали, но скоро остановились, и Славка, оглянувшись, нет ли погони, сказал тяжким голосом:
— Там… кто-то есть!..
— Там, наверное, козлёнок живёт, — после некоторого молчания ответил Леонтий и покаянно посмотрел на товарища.
— Ну да, козлёнок, — обиделся Славка. — Чего ему там делать?
Леонтий сказал смирнее смирного:
— У нас маленький козлёнок так же кричит.
Они потоптались на месте и вернулись к тёсаному камню. Славка, не успел опомниться, как Леонтий юркнул под камень в заросли ежевики. Некоторое время его не было, а потом он высунулся наружу и счастливым шёпотом, будто боясь разбудить хорошего человека, позвал:
— Иди сюда, Славик!
Славка протиснулся в пещеру и огляделся. Здесь было светло (свет попадал из этого и из другого выхода повыше), просторно и сухо. У дальней стены лежала коза с двумя козлятами, и все трое не сводили глаз с пришельцев. Коза держала рогатую голову прямо и смотрела на мальчишек с ожиданием: зачем пришли? А козлята смотрели с тихим изумлением: неужели на свете и такие существа бывают непонятные?
Леонтий шепнул Славке на ухо:
— Первый раз человека видят. — И спросил — Хлебушка у тебя нету?
— С собой нет…
— У меня тоже с собой нет, — вздохнул Леонтий. —
Травы им надо нарвать помягче.
Мальчишки вылезли на свет, и широкий влажный ветер с Камы пузырями надул им рубахи, окропил лица первыми каплями. Здесь, на горе, рослой травы отродясь не росло, а росла трава невысокая: мурава, гусиная травка, веночник и полынок. И пусть она была невысокая — по щиколотку, а то и ниже, — ветер перед дождём ходил по ней волнами, прижимал к земле, распластывал, вздымал и закручивал воронками, и от этого она казалась выше своего роста.
— Ну и дождь будет, — говорил Леонтий, в обе руки собирая траву. — Ураган!
— Да-а, — вторил ему Славка.
Кама под горой перестала блестеть, озёра в лугах погасли, проливень обрушился на гору и сразу закрыл от. ребят башню Чёртово Городище.
Они еле-еле успели спрятаться в пещеру и, тяжело дыша, прислушивались к дождю, там, наверху, над головами. Коза вместе с козлятами прислушивалась тоже. Один козлёнок встал, сделал несколько пробных шагов по направлению к людям и остановился, покачиваясь на тонких стебельках. Вот он нагнул голову, будто собрался бодаться, и дети засмеялись.
Леонтий шепнул Славке на ухо:
— Первый раз дождик слышит! — И спохватился: — Траву-то мы им чего не даём?
Славка ответил за хозяина:
— Не испугать бы их. — И зябко передёрнул плечами — А здесь теплее.
Леонтий согласно показал глазами наверх:
— Потеплее будет, чем там.
Козлёнок ушёл к матери, видно, устал, и тогда Леонтий, собрав с колен и свою и Славкину траву, от которой пахло полынью, положил её перед козой-матерью. Есть она не стала, а вполголоса заблеяла и тут же замолчала.
— Привыкает, — сказал Леонтий.
Дождь шёл долго, и ежевика при главном входе вся шуршала, будто там ходил какой-то зверёк, и оттого, что с каменного карниза всё скатывались да скатывались капли, шуршала она даже тогда, когда дождь кончился. Из-за этого шуршания, думая, что идёт дождь, мальчишки просидели в пещере дольше, чем нужно.
Они выбрались на свет и сразу озябли. Камни были бело вымыты, в песчаной почве промыты светлые проточины, травка распрямилась под одно, воспрянула, а Кама и озёра под горой блестели светлее прежнего, и с лугов пахло первым сеном.
По дороге домой мальчишки заглянули в каменную башню Чёртово Городище и остановились при входе: внутри её, повернуться негде, лежали и стояли овцы и козы.
— Проходите, молодые люди, — окликнула их женщина в брезентовом плаще, которую они сразу не заметили. — Дождь-то прошёл?