Медведь и бабочка, стр. 4

— Скоро ли Сашина рожь поспеет? — спрашивает родная бабушка.

Медведь и бабочка - i_007.jpg

А двоюродная бабушка объясняет нараспев, как стихи читает:

— Старые люди говорят: рожь две недели зеленится, две недели колосится, две недели отцветает, две недели наливает, две недели подсыхает, две недели поклоны бьёт — жать скорей зовёт…

— Это сколько же? — Родная бабушка загибает пальцы. — Десять, одиннадцать, двенадцать. Двенадцать недель— ржаной век! Забыла я всё…

А однажды время побежало очень быстро. Ольге разрешили выйти во двор. Там ходил тот самый петух и разыскивал курам корм. Девочка подошла к петуху и спросила:

— А почему у тебя хвост в чернилах?

Петух покосился на Ольгу, но ничего не ответил. Ветер прошёлся по двору, волчком поднял старую солому, взъерошил на петухе перья. Тот что-то сердито пробормотал. Сверху полоснуло ливнем, закудахтали куры, петуха на миг пришибло к земле, и, раскрылившись, он прошмыгнул мимо Ольги в сарай. Дождик ударил по тазу, по кастрюлям, выставленным на скоблёном крыльце, и всё запело, заиграло, будто давно ждало весёлого дождя.

А Ольга всё стояла под ливнем, поражённая происходящим, пока бабушки с охами и ахами не объявились на крыльце и не затащили её в избу.

И опять всё пошло медленно: девочке поставили градусник, и он, холодный, долго согревался у неё под мышкой. Пришёл дядя Саша и опять долго-предолго мылся, опять истратил два рукомойника воды.

Утром дядя Саша разбудил Ольгу и шёпотом сказал:

— Вставай, Ольга. Ты ещё спишь, а хлеб давно проснулся.

Он взял девочку на руки и вынес её на крыльцо. С его рук было очень далеко видно: вместо недавнего серого поля далеко-далеко расстилались зелёные всходы!

— Рожь взошла! Её дождик разбудил.

На другой день Ольгу увезли в город. Там были дни тоже длинными, только солнце поменьше. Здесь ей снились деревенские сны с белым петухом, раскрашенным синими чернилами.

В августе пришла посылка от двоюродной бабушки и дяди Саши. В посылке были гостинцы и письмо:

«Здравствуйте, сестричка Мария Ивановна и внучка Ольга!

С наилучшими пожеланиями к вам, ваша сестра и бабушка Екатерина Ивановна и её сын Саша. Рожь у нас в этом году уродилась хорошая, и мы посылаем вам хлеб первого урожая. Надо бы угостить сразу из печи, с пылу, с жару, да вы далеко, и пока хлеб едет — остынет. Мы хотели бы вам муки послать, да бабушка боится, что у вас нет духовки, если духовка есть — напишите, мы пришлём муки.

Погода стоит хорошая, как на заказ. Зима ожидается снежная, значит, будем с хлебом.

Петька-Петух жив-здоров. Дерётся, но детей не трогает. Недавно подрался с соседским петухом. Тот у него много перьев повыдрал, так что его заново придётся красить чернилами, чтобы отличать от других петухов. Приезжайте к нам опять — летом или зимой, как вам нравится.

С уважением к вам!

Екатерина Ивановна и Александр Фёдорович».

В посылке были яблоки и круглая, как солнышко, буханка хлеба с запечённой посередине конфетой. Хлеб Ольге очень понравился, особенно конфета — не так сладкая, как вкусная, оплавленная хлебным печным жаром.

ЗОЛОТАЯ РЫБА

Пришёл невод с одною рыбкой, С не простою рыбкой — золотою.

А. С. Пушкин

Леонтия не хотели брать на рыбалку,

— Мал больно, — говорил Толя Долгий.

— Семь лет — это не годы, — вторил Борис.

Леонтий оправдывался:

— А мне восемь будет…

— Когда тебе ещё будет, — махнул рукой Толя Долгий. — До свидания.

Леонтий крикнул вдогонку:

— А мне потом ещё девять будет!

Но большие мальчишки даже не обернулись. Дорога, увела их в траву, скрыла с головами, и над травой, над цветами качались две вершинки, два удилища в лад спорым шагам. Леонтий побежал догонять рыболовов.

Дорога привела его к Истоку, к тихой протоке в глинистых берегах. Чтобы не замочить одежду, лучше было раздеться и перейти Исток, да у человека терпения не хватило. Он поднял над головой палку — удилище, будто оно могло промокнуть, и в чём был, в том и перешёл протоку.

На том берегу он послушал, как сбегает с него вода, пошёл дальше и остановился.

Недалеко, под молоденьким вязом, сидел большой зверь с длинными ушами, и ноздри у него шевелились быстро-быстро. Вот он присел на задние лапы, потянулся вверх, придержал передними лапами вязовую ветвь и ртом стал собирать с неё листья.

Леонтий набрался храбрости и сказал:

— Эй!

Зверь скакнул в сторону и застыл, разглядывая мальчугана выпуклыми глазами.

В кустах треснуло. Там прятались Толя Долгий и Борис, чтобы посмеяться, посмотреть, как Леонтий будет перебираться через Исток и пускать пузыри.

Зверь метнулся в траву и пропал. А большие мальчишки вышли на дорогу, и Толя Долгий спросил:

— Ты о чём с зайцем разговаривал?

— Да ни о чём…

Дальше они пошли втроём, и Борис признался:

— Я сперва не понял, что это за зверь. Больно он большой.

Толя Долгий вдруг спохватился:

— Ты, Леонтий, чего с нами идёшь? Мы тебя не звали.

— Не надо бы его прогонять, — заступился Борис. — Он с зайцем разговаривал. Да и заплутается он.

По дороге Толя Долгий опять спохватился.

— Почему у тебя имя такое — Леонтий? — с неудовольствием спросил он. — Ты, наверное, Леонид?

— Нет, — уверенно ответил мальчуган. — Меня Леонтием звать.

— Почему?

— Меня по деду назвали. Он на войне был, и у него есть медаль.

Дальше всё бы хорошо, да Леонтий не поспевал за большими — до того они быстрые. Чтобы не отстать, он побежит вперёд, сколько духу хватит, сядет, подождёт их и опять побежит. А на этот раз даже встать не мог — умаялся.

— Ты чего? — сказал Борис. — Сейчас рыбачить будем. Вон озеро Спасские Вилы.

От таких слов Леонтий встал на ноги. Трава расступилась, и открылось озеро. Плёс раздваивался на рукава, на разные вилины: одна покруглее, пошире, другая подлиннее, поуже. И дышало озеро свежим, как с Камы, воздухом — всю усталость выдуло.

Леонтий скатился к воде, размотал суровую нитку на палке, нацепил червяка и не с первого раза закинул его в траву водяную у самого берега. Он рад бы закинуть дальше на чистое место, да дальше удилище не пускало — коротковато.

— Разве так рыбачат? — только и сказал Толя Долгий.

А Борис спросил:

— Когда тащить-то, знаешь?

Леонтий точно не знал: не учили его рыбачить. Но он боялся, что ребята просмеют его, и кивнул: знаю, мол.

Медведь и бабочка - i_008.jpg

Теперь он был один.

Его обступила осока, и мальчуган вытягивал шею, чтобы видеть поплавок. Смотреть не давало солнышко — оно заняло всё озеро, куда ни посмотри. И ещё было трудно дышать из-за болотной духоты. Вдобавок удилище то и дело сползало со скользкой осоки, и его приходилось придерживать.

Вот и сейчас оно поползло. Что ты будешь делать! Леонтий не удержал его одной рукой, ухватился двумя, но оно потянуло его в воду.

— Эй! — осердился Леонтий, упираясь пятками в землю. — Эй! Эй! Эй!

То туда, то сюда, как канат, они тянулись с удилищем! То оно его, то он его… Оно маленько присмирело, и Леонтий положил его на плечо, спиной к воде, как бы впрягся в удилище, отволок подальше от озера. Нитка лопнула — он чуть не упал и оглянулся.

Позади тяжко била хвостом рыба из тёмного золота, разевала рот и хлопала жаберными крышками.

Леонтий не знал, как её назвать, никогда прежде не видел такой золотой рыбы и некоторое время ждал, что она заговорит человеческим голосом.

А потом ему немедленно захотелось показать её матери. Мальчуган положил золотую рыбу в подол рубахи и побежал домой.

Исток он пролетел на одном дыхании, и на глубине рыба было затолкалась у него в рубахе, но на суше она притихла.

Всю обратную дорогу он даже не присел. Радости-то, радости-то сколько!