Магия цвета ртути, стр. 30

На служившем вместо прикроватного столика перевернутом ящике стояла свеча, однако юноша не стал с ней возиться. Чувствуя себя слишком усталым, он, не снимая одежды, улегся в постель. По правде сказать, в таком состоянии Куч уснул бы и на голом каменном полу.

Вообще-то куртку, да и сапоги следовало бы снять, и он, конечно же, разденется... вот только немного отдохнет... Обязательно разденется, как положено... через минуту-другую.

Неизвестно, на сколько растянулась эта «минута», но проснулся паренек оттого, что кто-то тряс его за плечи. Над ним нависла неразличимая в темноте фигура. Куч вознамерился было крикнуть, но на его рот легла широкая ладонь.

Фигура склонилась ниже.

— Помоги мне, — прозвучал хриплый голос.

12

Должно быть, ночной визитер оставил дверь приоткрытой, потому что порыв ветра распахнул ее еще шире, и проникший в щель свет заставил отступить скрывавшие лицо гостя тени. Это оказался Кэлдасон — растрепанный, взбудораженный, с безумным взором.

Правда, ладонь со рта Куча он убрал, и это позволило юноше, несмотря на дикий вид квало-чианца, немного успокоиться.

— Что случилось? — спросил он.

Рит, призывая к тишине, поднес палец к губам. Движения его были неверны, как у пьяного, но спиртным от него не пахло.

— Что такое? Ты заболел? — Куч перешел на шепот.

Сон окончательно отступил, и юноша понял, в чем дело.

— У тебя опять... то же самое? — Кэлдасон кивнул.

— Я могу помочь?

— Так же... как в прошлый раз. — Он оглядел убогую комнатушку и покачал головой. — Нет, это место не годится. Пойдем со мной.

Куч, чувствуя, как голова немного кружится, выбрался из постели, а когда увидел в руках Рита моток толстой веревки, на лбу его выступил пот.

— Быстро! — прошипел квалочианец.

— Секунду.

Наклонившись, юноша скатал постельные принадлежности и прикрыл их одеялом, так чтобы на первый взгляд казалось, что кровать занята.

— Скорее!

— Иду, иду!

Они покинули хижину. Куч осторожно прикрыл за собой дверь.

Стояла полночь, на небе сияла полная луна. Вокруг никого не было видно, но они все равно двигались осторожно, стараясь держаться в тени домов.

Кэлдасон дышал тяжело, словно после долгого бега, его слегка шатало. Куч шел рядом с ним, больше всего, опасаясь какой-нибудь случайной встречи. Кто знает, что может выкинуть при этом квалочианец...

Когда они подошли к углу амбара, Рит подал юноше знак остановиться и указал на открывавшуюся впереди на пересечении неровных улиц поселка площадь, служившую местом собраний жителей общины. В некоторых из окружавших ее домов еще горел свет, и двигаться при таких обстоятельствах по открытому пространству означало риск оказаться замеченными.

— Что теперь будем делать? — спросил Куч. Его спутник молча указал на небольшую рощицу, выбранную им раньше в качестве места для на. Но чтобы попасть туда, им так или иначе следовало пройти по площади.

— Я первый, — шепнул он, закидывая веревку на плечо. — Если все будет в порядке, подам сигнал.

Юноша кивнул, провожая его взглядом. Рит шел медленно, согнувшись, словно страдал от боли в желудке. Когда он добрался до первого дома на противоположной стороне площади, то уперся руками в стену и опустил голову. Куч встревожился, но тут квалочианец повернулся к нему и помахал рукой. Паренек бегом поспешил к нему.

Наконец деревня осталась позади, и утоптанная земля уступила место сухой глине и островкам жесткой травы. Преодолев полосу открытого пространства шириной в двадцать шагов, спутники оказались среди невысоких, по пояс, кустов, а потом и под заслонявшими луну кронами деревьев.

Кэлдасон кинул Кучу моток веревки, от тяжести которого юноша пошатнулся и отступил на шаг.

— Привяжи меня, — задыхаясь, произнес Рит, — к тому дереву. — Он кивнул в сторону кряжистого дуба. — И возьми это. — Он вытащил из-за голенища нож, который паренек спрятал за пазуху.

Квалочианец сел на землю, прислонившись к дереву спиной. Куч, обматывая вокруг него веревку, спросил:

— А как ты до сих пор обходился без меня? Вопрос получился с оттенком юмора висельника, но Рит воспринял это вполне серьезно.

— Когда мне случалось оказаться вблизи от мирных людей, я старался убраться как можно дальше, а если рядом находились враги, это меня особо не волновало.

— Что все-таки с тобой творится?

— Поторопись. И затягивай узлы потуже. Куч постарался на совесть, он даже язык высунул от усердия.

— А теперь уходи, — велел Кэлдасон. — Нет, постой! Важно не допустить шума. Мне нужно что-нибудь вроде кляпа.

— Ну, например?..

— Веревка сойдет. Возьми нож и отрежь кусок.

Отрезав кусок веревки длиной с руку, Куч обвил ее вокруг дерева, пропустив через рот Рита, подобно лошадиной уздечке.

— Годится, — сказал тот. — Как закончишь, уходи.

Глаза его уже выкатывались из орбит, и дышал он с большим трудом. Квалочианец закусил веревку, и Куч, затянув ее потуже, завязал узел. После чего, как и было приказано, ушел.

Но не очень далеко.

Единственное, что он ощущал, была боль.

Едкие пары щекотали его ноздри. В воздухе стоял запах обугленного дерева и горелой плоти. Где-то неподалеку трещало пламя. Еще дальше раздавались вопли и крики.

Он, должно быть, лежал навзничь, так как видел только небо. Малиновое зарево перечеркивали полоски жирного черного дыма. В горячем, дрожащем воздухе кружились хлопья сажи.

Потом что-то загородило его поле зрения. Расплывчатая фигура склонилась над ним, и он ощутил прикосновение чьих-то рук. Он скосил глаза на эти руки и увидел, что они в крови.

Он попытался заговорить, но не смог — словно забыл, как это делается.

К его губам поднесли чашку, но как пьют, он, похоже, тоже забыл. Какую-то жидкость влили ему в рот, и она, словно расплавленный свинец, обожгла глотку, а когда дошла до желудка, то вызвала огненный спазм.

Боль превысила все мыслимые пределы.

Снова появились руки. Кажется, они производили над ним какие-то сложные ритуальные жесты, смысл которых являлся для него тайной. Боль слегка утихла. Человек, помогавший ему, выглядел как древний старец, но сейчас не следовало слишком доверять своим глазам.

Время шло. Наполнено оно было все тем же: пылающим небом, горящей плотью и доносившимися издалека пронзительными криками.

Потом к нему пришло осознание — то, на чем лежало его тело, подняли и куда-то понесли. Каждый шаг, каждый толчок отзывался новым приступом жгучей пронзающей боли. С губ его рвался крик, но звуки, речь по-прежнему были для него недоступны.

Он видел — или ему мерещились — объятые пламенем крыши зданий и кроны деревьев. И небо, все то же багровеющее небо.

Наконец его внесли под крышу, и гневное небо сменилось деревянным потолком с перекрещивающимися балками. К величайшему его облегчению, движение прекратилось. И снова ему помогали окровавленные старческие руки с выступающими венами. Не в силах даже застонать, он вперил взгляд в потолок. Его уделом были лишь страдания и бессилие.

Потом произошел сдвиг в реальности.

Все, только что окружавшее его — деревянный потолок, смутные фигуры, старческие руки, — исчезло. Точнее, возникла другая сцена. Своего рода сон внутри сна.

Он стоял на краю утеса. Внизу расстилалась огромная равнина, на которой, словно гигантские цветы, сияли дивные города — хрустальные дворцы, мерцающие шпили и мосты, напоминающие лунные дорожки на воде. Скопления башен из отвердевшего света окаймляли стальные радуги. В воздухе плавали прозрачные исполинские пузыри, связанные с землей пульсирующими щупальцами. Города, где лед и огонь сливались воедино, образуя невероятной красоты фигуры, пребывавшие в беспрерывном движении и изменении.