Брачный сезон или Эксперименты с женой, стр. 49
– А где мы будем жить, ты подумал? – мадам Еписеева была настроена прозаически. – Впрочем, жить будем у меня, а твою квартиру сдадим на год какому-нибудь приличному иностранцу. И с работой, Сеня, надо что-то решать. Пойдешь охранником к нам в отель. Зарплата там приличная, так что…
Мария выдвигала все новые и новые предложения, я же восторженно лепетал:
– Да! Да! Да!
– Значит, прямо завтра днем идем в загс. Чего тянуть?
И действительно, чего тянуть? Отступать теперь некуда. На всякий случай я ехидно осведомился:
– А штурман твой против не будет?
– Да какой там штурман, – ласково ответила Маша. – Нет никакого штурмана…
Я удивился:
– Чья же тогда у тебя фотография? Рядом с моими цветами?
Она засмеялась:
– Это я нарочно поставила, чтобы ты поревновал немного. Это мой первый муж. И трубку специально сняла – тебя помучить. Я ведь знала, что ты мне позвонишь…
Ловко она меня подтолкнула к самому ответственному шагу в моей жизни. Профессионально! Я был восхищен и ничуть не обижен. Истинных профессионалов следует уважать.
– Маш, а ты меня хоть любишь? – поинтересовался я.
– Ну конечно люблю, глупенький.
В ответ я прошептал подслушанные в одном телесериале слова:
– Целую, любовь моя! До завтра! – и плавно опустил трубку на рычаги.
Я ощущал почти физическую потребность поделиться с кем-нибудь своей радостью.
Милая, милая Машенька! Как мы с тобой чудесно заживем! Утром я буду уходить на работу и махать тебе одной рукой, другой прижимая к груди газетный сверток с бутербродами. Целый день ты будешь что-нибудь шить и ждать возвращения своего ненаглядного. После трудового дня я, купив алые розы, стрелой помчусь в родное гнездышко. Уже издалека запримечу, как светится уютом кухонное окошко, мелькнет твой нежный профиль. После великолепного ужина мы устроимся рядышком на диване и станем вслух читать кого-нибудь из твоих любимых писателей. А потом…
– Стоп! – сказал я сам себе на самом интересном месте. – А Еписеев? Его что же, надо будет усыновить?
Эх, Вова! Володя! Володюшко! Я стану помогать тебе делать уроки, и мы вскоре подружимся. По воскресеньям всей семьей – хоккейный матч или театр. А может, лыжная прогулка по заснеженному старинному парку. «Дядя Сеня», – скажет мне Вова. Или нет. «Папа, у меня тут что-то с карбюратором не клеится». А я ему… Так, а что же я ему? В карбюраторах-то я ни черта не смыслю! Ну хорошо. А я ему: «Вовик, давай лучше почитаем Бальмонта». Мы выйдем на балкон под ласковое августовское солнце, сядем в шезлонги…
Непроизвольно расплывшись в улыбке, я принялся набирать номер Катькиного телефона. Поздновато, конечно. Но кому же узнать о моем счастье в первую очередь, как не Кэт?
– Катька, я женюсь, – восторженно выпалил я, как только она взяла трубку.
– А, Васильев, – притворно зевнула она. – Ты вернулся?
– Вернулся, и вот – женюсь! – еще более торжественно объявил я.
– На ком это? – Катькин голос стал чуть более заинтересованным. – Уж не на той ли хабалке, что недавно вытягивала из меня место твоей ссылки?
– Ну почему на хабалке? – я даже не обиделся. – На Маше Еписеевой…
– Я так и думала, что у нее имечко еще то… Что ж, вполне подходящее. Успехов тебе, женишок, – ядовито пожелала Кэт.
Я восторженно пролепетал:
– Кать, ты знаешь, она такая, такая…
– Послушай, Васильев, – устало вздохнула моя лучшая подруга, – уже четыре часа утра. Как-нибудь потом поведаешь о достоинствах своей пассии, хорошо?
Она сухо попрощалась и повесила трубку. Я был ошарашен. И это называется дружба! Мало того что не видела человека сто лет, так у него еще и величайшее событие в жизни! А она даже выслушать не пожелала! Ну разве Машенька позволила бы себе подобную черствость? Нет! Этот ангел отправился за сто километров, в неведомую глушь… А тут? Эх, Катька, Катька!
Я горестно вздохнул и зачем-то полез под душ. Однако мое настроение портиться решительно не желало. Под душем я опять принялся мечтать об идиллическом будущем и рисовать сияющие картины грядущего семейного счастья. Я даже что-то напевал. Изредка в моем ошалевшем мозгу проскакивали некие деловые мыслишки. Вроде той, что утром надо бы заглянуть в школу и забрать свою трудовую книжку. Или – не забыть оставить для Светланы ключ под ковриком. Но все это были не имеющие никакого значения мелочи…
Заснул я только в седьмом часу, когда под окнами раздалось привычное тарахтенье. Сосед разогревал свой «Запорожец». Несчастный!
Глава 40
Вот так-то, брат Пушкин!
Мне почему-то снились кошмары. Неземной ангел в облике Маши Еписеевой внезапно оборачивался зубастым монстром и с омерзительным шипением набрасывался на меня. Каким-то чудом я вырывался из лап чудовища и пытался удрать по крышам домов, но срывался вниз. Не долетев до земли, я в ужасе переворачивался на другой бок и оказывался в голом заснеженном поле в чем мать родила. Снег был черный и простирался до самого горизонта. Откуда-то появлялся хулиган Еписеев и предлагал сыграть в преферанс на раздевание. Я отвечал, что рад бы, да мне уже нечего поставить на кон. Тогда хулиган раскладывал на снегу карты и объявлял, что мы будем играть в «гусарика» на выживание. Мне выпадала пиковая дама с Машиным лицом, и я опять спасался бегством, на этот раз по полю, от Еписеева, размахивающего гаечным ключом.
Проснувшись, я вспомнил о вчерашней перемене, происшедшей в моей жизни. А не поторопился ли я? Действительно ли все так хорошо, как мне рисуется? Нет-нет, успокаивал я себя, все образуется. Если два таких замечательных человека, как я и мадам Еписеева, решили соединить свои судьбы, то счастье не замедлит заявить о себе. Да и отступать некуда. Мы ведь давно уже не дети. Все достаточно серьезно, и сегодня днем Мария будет ждать меня у дверей загса. А пока надо завершить кое-какие мирские дела.
Я пружиной подскочил на диване и через несколько минут уже вприпрыжку спускался по лестнице. Ах ты, черт! Ведь сегодня еще должна заявиться Светлана. Что ж, пусть поживет у меня несколько дней. Что в этом такого? Надо только оставить ей ключи под ковриком.
Я вернулся и, озираясь по сторонам, приподнял коврик. Под ним лежал до боли знакомый бумажный треугольничек. Я развернул его.
Ждала недо ждалась. Следущий рас соопщу.
Под этим «соопщением» значились две корявые буковки. То ли «Е. К.», то ли «Е. М.», то ли вообще черт знает что.
Первая моя мысль была, что записку оставила Светка Рыбкина. Значит, она уже в Москве и побывала у моих дверей? Но тогда бы она сказала мне об этом по телефону. Нет, мадам Рыбкина, к сожалению, еще только приедет. И именно сегодня. Чье же это послание?
Меня осенило. Ведь Мария тоже побывала здесь, когда разыскивала меня! Но она не может быть столь чудовищно безграмотной! Или же… Очевидная неграмотность моей избранницы чуть было не отбила у меня охоту жениться. Однако во мне вовремя проснулся учитель русского языка. Ладно, за долгие годы совместной жизни правильно писать можно научить даже хулигана Еписеева, а тут – всего лишь его податливая мамаша…
Я ехал в метро на работу, и записка жгла мой карман. Нет, все-таки это не Мария. Допустим, что «ждала недо ждалась» еще можно как-то объяснить. Она могла подумать, что я просто ненадолго отлучился. Но как понимать заключительные слова? Я развернул треугольничек и еще раз прочел: «Следущий рас соопщу».
Что это за «следущий рас»? О чем «соопщу»? Решительно ничего не понимаю. И спросить у мадам Еписеевой нельзя. Вдруг опять заподозрит меня в незаконной связи? Да еще перед самой свадьбой!
Двери раздвинулись, я скомкал записку и швырнул бумажный комочек в щель между поездом и платформой.
Вот и школа. Давно я не видел ненавистное здание. Слава богу, что я иду сюда в последний раз. Даже грустно как-то… Я сдал в гардероб пальто, пригладил волосы и двинулся в учительскую.