Ключ, стр. 37

В конце концов инстинкт самосохранения вывел его на проспект Мелек — широкую, обсаженную деревьями улицу на границе Садового района. Здесь он еще ни разу не был — значит, и его преследователи вряд ли сюда сунутся. Тут жил единственный человек, который знал о Цитадели и ее тайнах больше любого другого, не считая, конечно, обитателей монастыря. И если переданную матерью книгу, которую он сжимал сейчас в руках, можно как-то использовать против Цитадели, эта женщина подскажет ему, как именно.

Габриель считал дома, пока не дошел до нужного. По ступенькам поднялся к входной двери, окинул взглядом улицу, убедился, что посторонних нет, и громко постучал.

Где-то в дальнем конце улицы завывала сирена охранной сигнализации, одна из многих, запущенных землетрясением, однако на эти вызовы никто не спешил. Габриель расслышал шаги за дверью; в прихожей кто-то выдвинул ящик стола. Потом шаги приблизились, в замке повернулся ключ, дверь резко распахнулась, и в лицо Габриеля, освещенное фонариком, глянуло дуло пистолета. Он отвернулся от слепящего света и хотел прикрыть глаза рукой, но тут раздался гулкий голос:

— Габриель! — Пистолет исчез, луч фонарика отвели от его лица, зато стала видна обладательница громкого голоса.

Даже в сумятице землетрясения доктор Мириам Аната была одета безупречно: на ней был обычный деловой костюм в тонкую полоску, а под ним — простая футболка. Аккуратно зачесанные седые волосы, разделенные косым пробором, придавали ей строгий вид, но женщина была явно встревожена. Глядя Мириам в глаза, Габриель почувствовал, как слабеет его воля, и отвернулся, чтобы скрыть свое лицо, исказившееся в гримасе острой душевной боли.

— Что случилось? — спросила хозяйка дома, взяла гостя под руку и провела в комнату.

— Несчастье с Катриной, — с трудом выдавил он. — С моей матерью…

Мириам обняла Габриеля, ласково потрепала по спине, зашептала что-то успокаивающее на ухо, как будто он снова стал ребенком. Это сочувствие растрогало его, тем более что строгая и сдержанная доктор Аната не была склонна к сантиментам. Габриель хотел поблагодарить ее и объяснить, что произошло в больнице, но слова застряли в перехваченном от слез горле.

После землетрясения Цитадель гудела, как потревоженный улей, отовсюду доносились встревоженные голоса. Когда земля стала содрогаться, монахи в большинстве своем уже спали. Толчки сбросили их с постелей, погнали в коридоры, где они и переждали самое худшее. Был среди них и Афанасиус, который принялся успокаивать братьев, уверяя их, что это просто подземные толчки, а не взрывы новых бомб. Едкий запах дыма из сада мешал ему убедить их в своей правоте.

Хорошо хоть не все электрогенераторы вышли из строя: горело достаточно ламп, чтобы можно было оценить нанесенный ущерб. Как выяснилось, он был на удивление незначителен. По-видимому, случившийся за десять дней до этого взрыв уже вызвал обрушение самых слабых участков горы, и землетрясение лишь всколыхнуло твердыню, словно испытывая ее на прочность. Кое-где наблюдались камнепады, и пришлось проверить библиотеку, чтобы выяснить, не пострадали ли книги. Но в остальном Цитадель стояла крепко, и заведенный порядок быстро возвращался в привычную колею. Упавшие скальные обломки убрали с дороги, и многие монахи вернулись в свои дормитории и часовни — спать дальше или молиться.

Афанасиус возвращался в свою келью, когда навстречу ему из туннеля вышел брат Аксель, кипящий от злости.

— Это все из-за тебя! — воскликнул он, ткнув в Афанасиуса пальцем. — Сначала сад, теперь вот это. Ничего такого не случилось бы, если бы Посвященные оставались в Цитадели и надежно хранили Таинство.

Афанасиус оглянулся и, убедившись, что сзади никого нет, заговорил, понизив голос, чтобы он не отдавался эхом по переходам:

— То, что ты сказал сейчас, — предрассудки. И это не делает чести тебе, одному из наших вожаков. Уж кто-кто, но ты в столь трудное для нас время должен вселять в людей спокойствие, а не сеять панику. Нам нужен порядок, а не сумятица.

— У нас был порядок. Был на протяжении тысячелетий. Но за какую-то пару недель его не стало.

— Порядок восстановится, — заверил его Афанасиус. — Он уже восстанавливается.

— Вот как? Ты воображаешь, будто все смотрят на происходящее твоими глазами. Тогда я тебя удивлю. В смутные времена люди цепляются за традиции. И я хочу предложить им как раз это. Скоро выборы, и они покажут, на чьей стороне братия.

Афанасиус собрался было возразить, но тут послышался звук, заставивший умолкнуть обоих.

Из глубин горы эхом донесся звон колокола «Ангел», который висел в пещере для добровольных приношений паломников.

Кто-то стоял у входа в Цитадель и требовал спустить площадку Вознесения, чтобы попасть внутрь крепости.

С трудом выдавливая слово за словом, Габриель рассказал, что произошло. Он боролся с горем и душевной болью, пока слова не полились потоком, а охватившее его отчаяние снова не сменилось суровым гневом. Поведав доктору Анате все до конца, он вручил ей дневник, а сам откинулся на спинку кожаного дивана, чувствуя себя совершенно опустошенным.

Комната, в которой они сидели, некогда была парадной гостиной, а ныне превратилась в набитую книгами библиотеку с выстроившимися вдоль всех стен полками; книги стояли везде, где только можно. Электричества до сих пор не было, комната освещалась свечами, и создавалось впечатление, будто они находились где-то в далеком прошлом, а не в современном городе, жалобные стоны которого доносились сквозь высокие окна, задернутые тяжелыми шторами.

Побледневшая от потрясения доктор Аната внимательно смотрела на дневник. С Катриной Манн она была знакома долгие годы, работала ее неофициальным советником, узнавая все больше о Цитадели, открывая для себя тайну за тайной. Она, как и родные Габриеля, происходила из племени мала — одного из древнейших человеческих племен. Другим племенем были яхве, поселившиеся в Цитадели, похитившие ее Таинство и использовавшие его силу в своих корыстных целях.

Мириам вертела в руках маленький томик, гладила его кожаный переплет и часто моргала, едва сдерживая себя. Но Габриель заметил выступившие из ее глаз слезы, когда серебряные кольца на пальцах женщины блеснули отраженным светом свечей. Губы ее беззвучно шевелились — она хотела что-то спросить, но слова, казалось, комом застряли у нее в горле. Наконец ей удалось взять себя в руки.

— Как ты думаешь, ее убили? — спросила Мириам дрожащим от сильного волнения голосом. — Думаешь, они гонятся за этой книгой?

— Если бы им нужна была книга, тот полицейский просто забрал бы ее, — ответил Габриель, покачав головой. — Мне же это показалось больше похожим на операцию по зачистке. Это четкие действия, направленные на то, чтобы заставить замолчать всех, кто побывал в Цитадели. Что бы ни было в этой книге, думаю, они даже не подозревают о ней.

— А ты прочитал?

— Не успел. Я сразу же пошел к вам. — Габриель снова покачал головой. — Куда мне было еще идти? Прошу прощения, если я поступил… опрометчиво. У меня нет желания втягивать вас в неприятности. Если хотите, чтобы я ушел, только скажите.

Доктор Аната гордо вскинула голову и сердито посмотрела на Габриеля, причем очки в форме полумесяца усиливали сквозившее в ее взгляде возмущение. Впрочем, Габриелю уже раза два или три доводилось видеть, как она умеет возмущаться. Встретив этот знакомый открытый взгляд, он почувствовал себя увереннее. Мириам развязала кожаный шнурок на переплете и раскрыла книгу, так наклонив ее, чтобы им обоим при свете свечей было видно, что там написано.

Всю свою жизнь доктор Аната разбирала мифы, окутывающие Цитадель. Она опубликовала на эту тему больше работ, чем кто бы то ни было, знала все связанные с монастырем легенды и предания. Потому-то она и испытала сильнейшее потрясение, когда дошла до страниц в самой середине и увидела символы, образующие перевернутую букву «тау». Габриелю эти опаленные пламенем письмена были знакомы еще с детских игр, когда мать писала ему тайные письма и прятала, а он должен был отыскать и расшифровать их. Он стряхнул с себя воспоминания и сосредоточился на тексте, переводя в уме слова с маланского языка, которому научила его Катрина.