Жена путешественника во времени, стр. 96

ЭПИЗОД НА ПАРКОВКЕ НА МОНРО-СТРИТ

ГЕНРИ: Холодно. Очень, очень холодно, я лежу на снегу. Где я? Пытаюсь сесть. Ноги замерзли, я не чувствую ступней. Я на открытом пространстве, ни домов, ни деревьев. Сколько я уже здесь? Ночь. Опасаюсь машин. Встаю на четвереньки, смотрю вверх. Я в Гранд-парке. Темный и закрытый, в нескольких сотнях футов по чистому снегу, стоит Институт искусств. Прекрасные здания Мичиган-авеню тихи. Машины несутся по Лейк-Шор-драйв, фары прорезают ночь. Над озером – тонкая полоска света; скоро рассвет. Нужно выбираться отсюда. Нужно согреться.

Встаю. Ступни белые и не шевелятся. Я их не чувствую и не могу пошевелить ими, но иду, шатаясь, по снегу, иногда падаю, снова поднимаюсь и иду, и это продолжается бесконечно, и потом я начинаю ползти. Переползаю через дорогу. Вниз по бетонным ступенькам, цепляясь за поручни. Соль попадает в раны на руках и коленях. Доползаю до телефона-автомата.

Семь гудков. Восемь. Девять.

– Да,– говорит мой голос.

– Помоги, – говорю я. – Я на парковке на Монро-стрит. Тут ужасно холодно. Я у будки охранника. Приезжай и забери меня.

– Хорошо. Оставайся там. Мы сейчас будем.

Пытаюсь повесить обратно трубку, но промахиваюсь. Зубы стучат, и я не могу сдерживать это. Подползаю к будке охранника и стучу в дверь. Никого. Внутри вижу видеомониторы, обогреватель, куртку, стол и стул. Пытаюсь надавить на ручку. Заперто. Открыть нечем. На окне датчики. Дрожь нестерпимая. Машин в гараже нет.

– Помогите! – кричу я.

Никто не появляется. Сворачиваюсь в клубок у входной двери, прижимаю колени к подбородку, обнимаю руками ступни. Никто не приходит, и потом наконец – наконец-то – я исчезаю.

ФРАГМЕНТЫ

КЛЭР: Генри не было весь день. Мы с Альбой ужинали в «Макдональдсе». Играли в карты и лото; Альба нарисовала девочку с длинными волосами, летящую на собаке. Мы выбрали ей на завтра платье в школу. Теперь она в постели. Я сижу на переднем крыльце и пытаюсь читать Пруста; чтение по-французски усыпляет меня, и я почти засыпаю, когда в гостиной раздается грохот, и на полу, белый и дрожащий, появляется Генри.

– Помоги мне, – говорит он сквозь стучащие зубы, и я бегу к телефону.

В приемной «скорой помощи»: здесь просто ад. Старые больные люди, матери с маленькими детьми в лихорадке, подростки, у чьих друзей из разных частей тела вынимают пули. Потом будут хвалиться перед девчонками, а пока сидят подавленные и усталые.

В маленькой белой комнате: медсестры поднимают Генри на постель и снимают одеяла. Он открывает глаза, видит меня и снова закрывает. Светловолосая дежурная осматривает его. Медсестра измеряет температуру, пульс. Генри дрожит, дрожит так сильно, что под ним трясется кровать, и рука медсестры тоже дрожит, как кровати «Волшебные пальчики» в мотелях в семидесятые годы. Ординатор осматривает зрачки Генри, уши, нос, пальцы на руках и ногах, гениталии. Они начинают заворачивать его в одеяла и что-то алюминиевое и блестящее, как фольга. Кладут его ступни в холодные компрессы. В маленькой комнате очень тепло. Генри снова открывает глаза. Пытается что-то сказать. Кажется, произносит мое имя. Сую руку под одеяло и беру его ледяную ладонь. Смотрю на медсестру.

– Нам нужно согреть его, чтобы поднялась температура тела, – говорит она. – Потом посмотрим.

– Да как же он умудрился заработать гипотермию в сентябре? – спрашивает меня ординатор.

– Не знаю, – отвечаю я. – Спросите его.

Утро. Мы с Клариссой сидим в кафе при больнице. Она ест шоколадный пудинг. Наверху, в палате спит Генри. Кимми смотрит за ним. На моей тарелке два куска тоста; они пропитались маслом и нетронуты. Кто-то садится рядом с Клариссой, это Кендрик.

– Хорошие новости, – говорит он. – Температуру тела подняла до девяноста семи и шести десятых. Кажется, мозг не поврежден.

Не могу ничего выговорить. Единственная моя мысль: «Господи, спасибо тебе».

– Ладно, хм, я еще загляну, когда закончу в «Святом Луке»,– говорит Кендрик, поднимаясь.

– Спасибо, Дэвид, – говорю я, когда он собирается уходить.

Он улыбается и уходит.

Доктор Мюррей приходит с индийской медсестрой, у которой на халате висит карточка с именем Сью. Она несет большой таз, термометр и ведро. Что бы это ни было, технология на редкость примитивна.

– Доброе утро, мистер Детамбль, миссис Детамбль. Мы собираемся прогреть вам ноги.

Сью ставит таз на пол и молча исчезает в ванной. Шум воды. Доктор Мюррей очень большая и с восхитительной прической в виде улья, которую может позволить себе только очень внушительная и красивая черная женщина. Ее тело сходится конусом из-под края белого халата в две идеальные ноги в лодочках из крокодиловой кожи. Она вынимает из кармана шприц и ампулу и начинает вытягивать жидкость из ампулы в шприц.

– Что это? – спрашиваю я.

– Морфий. Будет больно. Его ноги ушли довольно далеко.

Она осторожно берет руку Генри, которую тот молча протягивает, как будто она выиграла ее у него в покер. У нее легкая рука: игла проскальзывает внутрь, и она выжимает поршень; через секунду Генри негромко стонет с благодарностью. Доктор Мюррей начинает убирать холодные компрессы со ступней Генри, когда появляется Сью с горячей водой. Ставит таз на пол у постели. Доктор Мюррей наклоняет постель, и они обе сажают его. Сью измеряет температуру воды. Наливает воду в таз и сует туда ноги Генри. Он вскрикивает.

– Живая ткань должна стать ярко-красной. Если он не будет похож на лобстера, плохи дела.

Я смотрю, как ноги Генри плавают в желтом пластиковом тазу. Они белые как снег, как мрамор, как титан, как бумага, как хлеб, как соль, такие белые, насколько это возможно. Сью меняет воду, когда ледяные ноги Генри остужают ее. Термометр показывает сто шесть градусов [99]. Через пять минут становится девяносто, и Сью меняет воду. Ноги Генри болтаются как мертвые рыбы. Слезы бегут у него по щекам и исчезают под подбородком. Вытираю его лицо. Глажу по голове. Смотрю и жду, когда ступни станут ярко-красными. Это все равно что ждать, когда проявится фотография, смотреть, как черное изображение медленно проступает на бумаге в поддоне с раствором. На обеих голенях появляются красные пятна. Красный цвет распространяется волнами по левой пятке, и наконец неохотно начинают краснеть некоторые пальцы. Правая нога упорно остается белой. Розовый цвет появляется у края стопы, но дальше не идет. Через час доктор Мюррей и Сью аккуратно вытирают ноги Генри, и Сью кладет небольшие комочки ваты между пальцами ног. Возвращают его в постель и сооружают вокруг ног рамку, чтобы их ничто не касалось.

Очень поздняя ночь, я сижу у постели Генри в больнице «Мерси», глядя, как он спит. Гомес сидит в кресле с другой стороны от кровати и тоже спит. Он спит, откинув голову назад и открыв рот, время от времени издает негромкий храп и поворачивает голову.

Генри тихий и спокойный. Пищит система. В ногах кровати возвышается хитроумное сооружение, похожее на палатку, там, где должны быть ступни Генри, но их там больше нет. Их уничтожил мороз. Обе ступни ампутировали сегодня утром. Я не могу представить себе и стараюсь не представлять, что там, под одеялами. Забинтованные руки Генри лежат поверх одеяла, и я беру его руку, чувствуя, какая она холодная и сухая, как на запястье бьется пульс, как ощутима рука Генри в моей руке. После операции доктор Мюррей спросила меня, что сделать со ступнями Генри. «Пришейте обратно» – казалось единственным правильным ответом, но я просто пожала плечами и отвернулась.