Жена путешественника во времени, стр. 84

Минуту я стою в дверях, вдыхая слегка затхлый запах заброшенной мастерской. Затем листаю файлы, нахожу листы цвета хурмы, которые выглядят как коровьи шкуры, беру несколько пастельных красок и другие приспособления, кульман и ухожу (с небольшим уколом сожаления) обратно в дом.

Дом очень тих. Генри на работе (я надеюсь), и я слышу, как в подвале отжимает белье стиральная машина. Гудит кондиционер. С Линкольн-авеню доносится приглушенный шум машин. Сажусь на коврик рядом с Альбой. Солнечная трапеция находится в нескольких дюймах от ее ступни. Через полчаса она до нее доползет.

Прикрепляю лист к кульману, раскладываю рядом с собой на коврике краски. Сидя с карандашом в руке, рассматриваю свою дочь.

Альба крепко спит. Грудная клетка поднимается и опускается медленно, и я слышу, что с каждым выдохом она немного всхрапывает. Интересно, ей не холодно? Мне здесь тепло, поздним июньским днем, а на Альбе только распашонка, и все. Она немного раскраснелась. Левая рука ритмично сжимается и разжимается. Может быть, ей снится музыка.

Начинаю набросок с повернутой ко мне головы. Я не думаю о рисунке. Рука скользит по бумаге, как игла сейсмографа, запечатлевая форму Альбы, которую я поглощаю глазами. Отмечаю то, как шея исчезает под складками детского жира на подбородке, как мягкая ямочка на коленках слегка сужается, когда она пинается – один раз и еще раз. Карандаш описывает выпуклость животика, исчезающего под распашонкой, которая резкой линией врезается в его округлость. Смотрю на листок, передвигаю ножки Альбы, перерисовываю складку, там, где правая рука соединяется с телом.

Начинаю наносить пастель. Сначала наброски белого – по крошечному носику, по левому боку, через суставы, распашонку, край левой ступни. Затем навожу тени, темно-зеленые и ультрамариновые. Глубокая тень пролегает у правого бока Альбы, где тело соприкасается с одеялом. Она словно лужа воды, и я оставляю ее однотонной. Теперь Альба на рисунке вдруг становится трехмерной, спрыгивает с листа.

Беру розовую пастель, светло-розовую, как внутренняя часть раковины, и темно-розовую, которая напоминает мне сырого тунца. Быстрыми мазками придаю коже цвет. Кажется, что кожа Альбы сокрыта в листе бумаги, и я освобождаю спрятанную в ней сущность. Поверх пастельной краски кладу холодный фиолетовый цвет, прорисовывая уши, нос и рот (рот слегка приоткрыт в форме крошечной буквы «о»). Густые черные волосы становятся на бумаге смесью синего, черного и красного. Вывожу брови, которые так похожи на мохнатых гусениц, заползших на лицо Альбы.

Теперь на Альбу падает свет. Она шевелится, прикладывает крошечную ручонку к глазам и вздыхает. Пишу ее имя, свое имя, ставлю дату внизу рисунка.

Рисунок готов. Он послужит записью: «Я любила тебя, я сделала тебя, и я сделала это для тебя, и это останется даже после того, как не будет меня, не будет Генри и даже не будет тебя. Я скажу: мы сделали тебя, и вот ты здесь, здесь и сейчас».

Альба открывает глаза и улыбается.

СЕКРЕТ

КЛЭР: Это секрет: иногда я рада, когда Генри исчезает. Иногда я так рада побыть одна. Поздно ночью хожу по дому и дрожу от счастья не говорить, не дотрагиваться, а просто ходить, или сидеть, или принимать ванну. Иногда я лежу на полу в гостиной и слушаю «Fleetwood Mac», «Bangles», «B-52's», «Eagles» – группы, которые Генри не выносит. Иногда ухожу на долгие прогулки с Альбой и не оставляю записку, где я. Иногда встречаюсь за кофе с Селией, и мы говорим о Генри, об Ингрид, Селия рассказывает, кого видела на неделе. Иногда болтаюсь с Клариссой и Гомесом, и мы не говорим о Генри, нам неплохо вместе. Однажды я поехала в Мичиган; когда вернулась, Генри по-прежнему не было, и я никогда не рассказывала ему, где была. Иногда я вызываю няню и иду в кино или катаюсь допоздна на велосипеде по дорожке у пляжа Монтроз – без огней это все равно что летать.

Иногда я рада, когда Генри исчезает. Но я всегда рада, когда он возвращается.

ИСПЫТЫВАЯ ТЕХНИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ

ГЕНРИ: Мы на открытии выставки Клэр в Чикагском культурном центре. Она работала без отдыха целый год: строила огромные, утонченные конструкции из проводов, обертывала их прозрачными лентами бумаги, покрывала природным лаком, добиваясь зеркального блеска. Теперь скульптуры висят под высоким потолком или припадают к земле. Некоторые из них механические, моторизированные: одни хлопают крылышками, два петушиных скелета медленно клюют друг друга в углу. Восьмифутовый голубь висит над входом.

Клэр измотана и сияет. На ней простое черное шелковое платье, волосы высоко заколоты. Люди принесли ей цветы; у нее в руках букет белых роз, рядом с книгой для гостей лежит гора завернутых в целлофан букетов. Очень много людей. Ходят вокруг, обсуждают каждую скульптуру, оборачиваются, чтобы посмотреть на летающих птиц. Все поздравляют Клэр. В сегодняшнем выпуске «Трибьюн» был восторженный отзыв. Здесь все наши друзья, и семья Клэр приехала из Мичигана. Теперь они толпятся вокруг Клэр: Филип, Алисия, Марк, Шерон, их дети, Нелли, Этта. Кларисса фотографирует их, и они все ей улыбаются. Когда она через несколько недель раздаст нам фотографии, я буду поражен, какие у Клэр синяки под глазами и какой худенькой она кажется.

Я держу Альбу за руку. Мы стоим у задней стены, подальше от толпы. Альба ничего не видит, потому что все очень высокие, и я сажаю ее на плечи. Она подпрыгивает.

Семья Клэр расходится, и Ли Джейкобс, арт-дилер, представляет ее очень хорошо одетой паре.

– Я хочу к маме, – говорит Альба.

– Мама занята, Альба. – Меня мутит. Наклоняюсь и ставлю Альбу на пол.

– Нет. Я хочу к маме.

Она обнимает меня за шею. Сажусь на пол и зажимаю голову между колен. Мне нужно найти место, где меня никто не увидит. Альба тянет меня за ухо.

– Не надо, Альба. – Осматриваюсь. Отец идет к нам через толпу.

– Иди,– говорю я Альбе и немного подталкиваю. – Иди к дедушке.

– Я не хочу к дедушке, я хочу к маме, — начинает хныкать Альба.

Я ползу к отцу. Натыкаюсь на чьи-то ноги. Слышу, как Альба кричит: «Мама!», и исчезаю.

КЛЭР: Вокруг полно людей. Все подходят ко мне, улыбаются. Я улыбаюсь в ответ. Выставка проходит великолепно, я сделала это, все получилось! Я так счастлива, но очень устала. Лицо болит от улыбки. Здесь все, кого я знаю. Я разговариваю с Селией, когда слышу в дальнем конце выставки шум, Альба кричит: «Мама!» Где Генри? Пытаюсь пробиться к Альбе через толпу. Затем вижу ее: она на руках у Ричарда. Люди расступаются, пропуская меня. Ричард передает мне Альбу. Она обнимает меня за шею, обхватывает ножками, зарывается лицом в плечо.

– Где папа? – тихо спрашиваю я.

– Исчез,– отвечает Альба.