Пуля для полпреда, стр. 49

12 сентября. Н. И. Яковлев

Спортивный костюм болтался на Игоре как на вешалке, воспаленные глаза на сильно осунувшемся лице смотрели диковато, и вообще, вид у него был сильно больного, причем психически больного, человека: дерганые жесты, то и дело прорезающийся тик под левым веком, бегающие по столу пальцы. При этом он и не пытался взять себя в руки, даже говорил то полушепотом, то срываясь на крик, как будто внутри у него что-то пульсировало с непостоянной, неровной частотой.

– Что, полюбоваться пришел? – Он полез вроде бы обниматься, но остановился на полдороге, махнул рукой, оседлал табуретку и осклабился. – Видишь, во что я превратился? Рад? Доволен?

Николай Иванович счел за лучшее промолчать. Он и представить себе не мог, что все так плохо. Даже мелькнула мысль: а не подсел ли Игорь в колонии на наркотики, слишком уж его поведение походило на хрестоматийные повадки наркоманов.

– Зачем пришел? Почему ты? Я Маринку хотел видеть, – продолжал сыпать вопросами Игорь, ответы ему, кажется, были и не нужны. – Поесть принес? А сигареты? Что на воле? Грибов много в этом году? Солите?...

Яковлев выложил на стол приготовленные Мариной припасы: жареного кролика, ветчину, сыр, свежие овощи, блок сигарет.

– А Маринка почему не пришла? – набрасываясь на еду, справился Игорь. – Стыдно к зэку? Бросить небось меня хочет? Лешку теще сплавила... – Он вдруг поперхнулся большим куском сыра и долго кашлял, даже слезы на глазах выступили.

То ли приступ кашля помог, то ли Игорю самому надоело задираться, но продолжил он уже более или менее спокойно:

– Обрадуешь чем-нибудь?

– Скажи честно, Игорь, ты сознательно в Вершинина стрелял? – спросил Николай Иванович.

Не так он хотел разговор начинать, надеялся, что Игорь сам все расскажет, повинится или наоборот, но уж во всяком случае не придется родному человеку позорный допрос устраивать. Не вышло.

А Игорь, казалось, и не понял, о чем речь:

– Как это – сознательно?

– Сознательно – значит не случайно, значит, что ты специально вышел в определенном месте в определенное время на шоссе и, дождавшись нужную машину, прицельно выстрелил. По колесам или не по колесам, не знаю...

– Что ты несешь, дядь Коль? – возмутился племянник. – На кой черт мне это было надо, по-твоему?

– Деньги тебе за это заплатили. Мне Марина рассказала.

– Какие деньги? – устало вздохнул Игорь и с отвращением отодвинул недоеденного кролика. – Не знаю я ни про какие деньги. Может, Маринка врет, специально меня добить хочет? Завела уже себе небось кого-нибудь?...

– Глупости ты городишь, – оборвал Яковлев. – Любит она тебя и не меньше твоего страдает. А деньги, раз она говорит, были. Ей какой-то милицейский капитан сразу после суда принес что-то около двух тысяч долларов, сказал, что это якобы твоя зарплата с халтуры...

– Дядь Коль, хочешь, памятью отца поклянусь?! Хочешь?! Не знаю я ни про какие деньги. Пугали меня, да. Лешку маленького придушить грозились, было. А деньги... Разве же я бы за деньги согласился на такое, а? Ну сам подумай!

– Сам же говорил, что я тебя так и не понял за столько лет... – расчувствовался Николай Иванович. Глядя на Игоря, такого измученного и беспомощного, он не понимал, как вообще мог хоть на минуту подумать о нем как о том самом Пегасе из Марининых гороскопов. – Понимаешь, крепкие против тебя улики и тогда были на первом следствии, а теперь еще эта история с деньгами раскручивается. Все складно, единственное, что из общей картины выбивается, – рассказ твоего шурина Виктора. Вот ты тогда Гордееву план нарисовал, как все было, а Виктор говорит, что вы совсем не там стояли, где ты изобразил.

– Правильно Витька говорит, – кивнул Игорь. – Он хоть и пьяный был, но там все тропинки знает, на автопилоте меня довел, точно зная, как идти и куда мы выйдем.

– Тогда почему ты на следствии и в суде неправду сказал?

– Потому что заставили меня, понимаешь? Заставили. А если б они и вправду Лешке маленькому что-нибудь сделали? Ну гулял бы я на свободе, и как бы мне было? Классно?

– Послушай, Игорь, но мне ты можешь рассказать, как все было на самом деле?

– Могу. – Он задрал голову к потолку и скрутил фигу в направлении лампочки. – Слушаете, гады? Ну и на здоровье! Все было как Витька сказал, мы на трассу у поворота вышли. К водохранилищу машин пять, наверное, прошло, я махал-махал, хоть бы один гад остановился...

– Ты не в город торопился, на халтуру, в Зеленые Холмы? – уточнил Яковлев.

– На халтуру, не совсем в Бугры, но не об этом речь. Потом эта «Волга» идет, до того все больше иномарки крутые, ну, думаю, может, нормальный мужик за рулем, подкинет – какой там! Я ему машу, а он только газу поддал, грязью обляпал, ну тут меня такая злость взяла, я и пальнул вслед. Не целясь. Нет, само собой, я не вверх стрелял, ну градусов под сорок пять, наверно. Стрельнул – как раз «Волга» за поворот уходила. Ну стрельнул и стрельнул, обидно же, и дорога, как назло, как повымерла – ни одной тачки. А минут через десять, наверное, может, меньше, не знаю, бежит ко мне из-за поворота мужик с пистолетом. Добегает, и, значит, корочки свои мне в нос: подполковник МВД и все такое, начальник охраны полпреда президента. И орет: ты, сука, человека только что застрелил, и не просто человека, а самого Вершинина. Я ему: как, мол, я мог, я же в воздух стрелял, а он: в воздух ты не попал, ты под статью попал. Щас, говорит, охрана Вершинина приедет, будет тебя вязать. А Витька, главное, спит, и когда я стрелял, тоже спал, подтвердить ничего не может, что я в воздух, значит... А этот подполковник так жалостливо на меня смотрит и спрашивает: дети есть, семья? Есть, говорю, сын растет. А он вроде как бы уже и не злой на меня за своего шефа, говорит: ладно, понимаю, что ты не специально, что случайно все вышло. Человека, говорит, не вернешь, хоть и хороший был человек. Но, говорит, сам понимаешь, когда такой человек погибает, как следствие ведется. Жалко, говорит, мне тебя, впаяют по полной, а ты, я смотрю, еще и пьяный... В общем, заморочил он мне голову, как загипнотизировал, честное слово. Убедил, значит, что всем лучше будет, если я скажу, что стоял не там, где стоял, а на полкилометра ближе, значит, к Златогорску. Тогда, мол, картина преступления станет совершенно ясной и случайный выстрел, мол, в нее лучше впишется. Короче, я как лопух уши развесил, – наверно, потому что в шоке был, я вообще тогда ни о чем думать не мог, кроме как о том, что человека убил. В общем, Витьку мы совместно перенесли, куда подполковник показал, он, гад, так и не проснулся, кажется, а подполковник сказал, чтобы я теперь ждал, пока за мной приедут, а сам он пойдет тело сторожить, и приказал о том, что мы разговаривали, никому ни слова.

– Гильзу тоже перенесли?

– Конечно, она у меня под ногами валялась, подполковник ее платочком подобрал и на новом месте снова мне под ноги бросил.

– Ну а на следствии, когда шок прошел, ты почему не изменил показания? – спросил Николай Иванович.

– А потому, что этот же самый подполковник пообещал мне, что, если все тип-топ пройдет, срок минимальный, а если я вдруг выкандрючиваться начну, показания менять или еще что, он уж позаботится, чтобы Лешка мой на всю жизнь калекой остался. И не верить ему у меня никаких причин не было, он же при самом Вершинине состоял. Видел я, как он на один допрос пришел, так следователь перед ним как перед иконой спину гнул.

– Фамилия подполковника Друбич?

– Друбич, конечно.

– Игорь, посмотри, – он показал уже изрядно потершийся от долгого и бесполезного ношения в кармане портрет капитана, – знаешь его? Это он приносил Марине те самые деньги.

Игорь взял портрет в руки и довольно долго его разглядывал, прикрывая ладонью то лоб, то подбородок.

– Знаешь, он чем-то на подполковника похож, на Друбича. Если бороду пририсовать, волосы зачесать по-другому, уши чуть-чуть уменьшить, нос, кажется, тоже надо подкоротить. А вообще, черт его знает, мне этот гад уже ночами снится и в каждом темном углу мерещится, так что могу и ошибиться. Не знаю я этого типа, короче.