Пуля для полпреда, стр. 22
О ком это он? О себе, что ли?
«...От неприступных вершин, через пустыни, где не ступала ничья нога, до краев неведомого океана веет дух извечного творца и радуется каждой песчинке, которая внемлет ему и живет. Ах, как часто в то время стремился я унестись на крыльях журавля, пролетавшего мимо, к берегам необозримого моря, из пенистой чаши вездесущего испить головокружительное счастье жизни и на миг один приобщиться в меру ограниченных сил моей души к блаженству того, кто все созидает в себе и из себя!»
А парень– то поумнел, ей-ей поумнел!
«...Одно воспоминание о таких часах отрадно мне теперь. Даже старание воскресить те невыразимые чувства и высказать их возвышает мою душу, чтобы вслед за тем я вдвойне ощутил весь ужас моего положения.
Передо мной словно поднялась завеса, и зрелище настоящей и бесконечной жизни превратилось для меня в бездну вечно открытой могилы. Можешь ли ты сказать: „Это есть“, – когда все проходит, когда все проносится с быстротой урагана, почти никогда не исчерпав все силы своего бытия, смывается потоком и гибнет, увы, разбившись о скалы? Нет мгновения, которое не пожирало бы тебя и твоих близких, нет мгновения, когда бы ты не был, пусть против воли, разрушителем!..»
Да он просто гений, решил Яковлев о племяннике. Ну на худой конец, поэт. Нет, действительно, если я его там оставлю, не вытащу – вот будет настоящее преступление.
«...Безобиднейшая прогулка стоит жизни тысячам жалких червячков; один шаг сокрушает постройки, кропотливо возведенные муравьями, и топчет в прах целый мирок. О нет, не великие, исключительные всемирные бедствия трогают меня, не потопы, смывающие ваши деревни, не землетрясения, поглощающие ваши города: я не могу примириться с разрушительной силой, сокрытой во всей природе и ничего не создавшей такого, что не истребляло бы своего соседа или самого себя. И я мечусь в страхе. Вокруг меня животворящие силы неба и земли. А я не вижу ничего, кроме всепожирающего и все перемалывающего чудовища...»
Тут что– то зашифровано, никакого сомнения. Всепожирающее и все перемалывающее чудовище. Хм.
– Ну разгадали? – нетерпеливо воскликнула Марина.
Яковлев с сомнением покачал головой:
– Нет, не знаю. Но подумаю, крепко подумаю.
– Знаете, дядя Коля, мне сегодня соседка в подъезде сказала, что покушение на себя организовал сам Вершинин и что Игоря наняли за десять тысяч долларов, якобы и человек нашелся, который Игорю эти деньги давал, представляете? – Она изо всех сил сжала губы, чтобы не разреветься. – Стыд-то какой! Весь город об этом говорит, соседка в очереди на рынке услыхала...
– Ну, детка, успокойся. – Николай Иванович подсел поближе и обнял Марину за плечи. – Мало ли что люди болтают, язык без костей. Мы-то с тобой знаем, что это не так? Знаем же?
– У-у. – Она таки не смогла сдержать слез и, всхлипывая, убежала в ванную. Послышался шум воды и перекрикивающий его голос: – Ничего! Ничего мы не знаем! Ничего не знаем!
Через пару минут она вернулась с припухшими веками, но уже овладев собой.
– Были, Николай Иванович, деньги. В том-то и проблема, что были. Сразу после суда ко мне пришел какой-то тип в милицейской форме, принес новенькие пачки. Не десять тысяч долларов, конечно. Там вообще рубли были, где-то на две тысячи долларов, если пересчитать. Он сказал, что это зарплата Игоря с халтуры плюс какие-то премиальные, даже ведомость принес, я расписалась. А что, если это те самые тридцать сребреников, а?
– Постой, какая халтура, – не понял Яковлев. – Игорь где-то подрабатывал?
– Да, он дачный поселок охранял – Зеленые Холмы. Там многие из его подразделения подрабатывали. Мне тогда еще странным показалось, что денег так много, но сами знаете, какая была ситуация, о каждой копейке приходилось думать...
– Ты погоди, нечего заранее убиваться. Этого человека, который деньги приносил, ты хорошо запомнила? Может быть, видела когда-нибудь раньше или после?
– Не видела и не запомнила, обыкновенный он был – не молодой, не старый, в форме, кажется, капитанские погоны у него были... Знаете, дядя Коля, о чем я подумала? Игорь ведь второго апреля родился, значит, по мифологическому гороскопу он Пегас.
– Что это еще за мифологический гороскоп? – не понял Яковлев.
– Ну кроме знака зодиака, под которым человек родился, у каждого есть еще один астрологический знак, раскрывающий скрытые темные стороны человеческой натуры. В древности многие народы, в том числе греки, верили в это и считали теневой гороскоп не менее важным, чем обычный – зодиакальный. Обе системы как бы дополняют друг друга. Традиционная зодиакальная система как бы рассказывает о положительных качествах человека, а вторая – рассматривает его негативные стороны. В мифологическом гороскопе десять знаков: Кентавр, Гарпия, Пегас, Цербер, Сатир и так далее. Так вот Пегас, то есть человек-пегас, как бы парит над остальными людьми, по крайней мере в своем воображении. Вы не замечали такого за Игорем в детстве? Рожденный под этим знаком человек горд и в глубине души уверен, что создан для лучшей участи, чем ему досталась. Он ненавидит рутинную работу, ему постоянно кажется, что все могло бы быть значительно лучше. Может, в Игоре и проснулся его теневой зверь? Может, он решил, что это его шанс все переменить, как вы думаете?
Николай Иванович думал, что все это чушь собачья и забивать голову гороскопами – последнее занятие, но, конечно, ничего такого Марине не сказал, ей легче от этих пустых разговоров – и хорошо.
– Я даже сейчас подумала, что это всепожирающее чудовище, о котором Игорь написал, он сам и есть, он наконец все осознал о своей внутренней сущности...
Яковлев вполуха слушал, согласно кивая и глядя, как воодушевилась Марина, все для себя разъяснив, как она кладет кирпичик за кирпичиком в воображаемое здание Игоревой природы... Он же думал больше о приземленном и материальном. Если слухи эти – правда, если Игорь действительно за большую, по его меркам, сумму согласился в определенный момент подойти в определенном месте к трассе и выстрелить вслед определенной машине? Просто что-то пошло не так – и он совершил убийство.
Николай Иванович боялся признаться даже себе в том, что практически поверил в виновность Игоря. Он усиленно гнал от себя эти мысли, но нужно было решить, что делать: продолжать расследование или прекратить поиски. Может ведь и так случиться, что в результате его собственных усилий неосторожное обращение с оружием, повлекшее тяжкие последствия, превратится в заказное убийство, а пять лет, полученных племянником, в пожизненное заключение...
7 сентября. А. Б. Турецкий
К концу второго дня работы Турецкий окончательно убедился, что искать концы веревочек, безнадежно опутавших дело Вершинина, придется в самых высоких местных сферах. Только такие мастодонты, как Соловьев или Бутыгин, или тот же Шангин, могли решиться на убийство Вершинина, только им или кому-то одному из них под силу запускать слухи, приведшие его сюда, только они способны их подтвердить или развеять. Они наверняка если и не полностью контролируют местную Фемиду, то уж во всяком случае имеют на нее огромное влияние. И с Шангиным, и с Бутыгиным «важняк» уже поговорил, и ни один не бросился делиться с ним сокровенным. С Соловьевым же Турецкий вообще решил без крайней нужды не встречаться, ибо каждый здравомыслящий человек в стране понимал, что местный губернатор тот еще крендель, окончательно развращенный властью. А тем не менее нужно было понять, кто из них наиболее заинтересован в расследовании, а кто, наоборот, будет всячески ему препятствовать. Кто может помочь в этом разобраться?
Первым, кто приходил в голову, был, конечно, Голик, но «важняк» пока был не готов к новой порции мудреных теорий. Лемехова? Пожалуй, она могла бы поподробнее рассказать хотя бы об обстоятельствах создания «Медеи» и основных действующих лицах, принимавших в этом участие: Вершинине, Бутыгине, Соловьеве, Друбиче. А возможно, и о тяжелых фигурах в нынешней политической партии: тех же Бутыгине, Соловьеве и Шангине – ей что-либо известно. В особенности о Бутыгине, его-то она точно должна неплохо знать.