На берегу, стр. 67
8
Первого августа в саду Мэри Холмс расцвели первые нарциссы, и в тот же день радио с нарочитым бесстрастием сообщило о случаях лучевой болезни в Аделаиде и Сиднее. Эта новость не слишком встревожила Мэри: новости плохи всегда, будь то требования повысить заработную плату, забастовки или война, самое разумное не обращать на них внимания. Важно совсем другое: вот этот чудесный солнечный день; зацвели ее первые нарциссы, уже набухли почки и на желтых.
— Такая будет красота! — радостно сказала она Питеру. — Их так много! По-твоему, могут некоторые луковицы дать сразу два побега?
— Сомневаюсь, — ответил муж. — С нарциссами, кажется, так не бывает. Вроде они в земле делятся и дают вторую луковицу.
Мэри кивнула.
— Надо будет осенью, когда они увянут, выкопать их и разделить луковицы. Тогда нарциссов станет гораздо больше, и мы посадим их вот здесь. Через год или через два они будут выглядеть просто изумительно. — Она минуту подумала. — Тогда мы сможем немного высадить в горшки и держать в доме.
В этот прекрасный день ее заботило только одно: у Дженнифер режется первый зуб, а отсюда жарок и капризы. Настольная книга Мэри «Первый год ребенка» разъясняла, что это естественно и волноваться нечего, но молодая мать все-таки тревожилась.
— Наверно, те, кто пишет такие книги, не все на свете знают, — сказала она. — Ведь дети не все одинаковы. Почему наша маленькая плачет без передышки, разве так должно быть? Может быть, нам вызвать доктора Хэллорана?
— По-моему, незачем, — сказал Питер. — Дочка сама справится.
— Она такая вся горячая, бедняжка моя.
Мэри вынула Дженнифер из кроватки, прислонила к своему плечу и стала легонько похлопывать по спинке; девочке только того и надо было, рев сразу прекратился. Питеру показалось — зазвучала сама тишина.
— По-моему, она вполне здорова, — сказал он, — просто ей скучно в одиночестве. — Он чувствовал, что больше не вытерпит, он не выспался, малышка плакала всю ночь напролет, Мэри то и дело к ней вставала, пытаясь успокоить. — Вот что, родная. Прости, но мне надо поехать в город. На одиннадцать сорок пять у меня назначена встреча с адмиралом.
— А как же с доктором? Может быть, надо ее показать?
— Я не стал бы его беспокоить. В твоей книжке сказано, когда режется зуб, ребенку не по себе дня два. А она проплакала уже тридцать шесть часов.
И еще как, докончил он про себя.
— А вдруг тут что-то еще, а никакой не зуб… может быть, рак, мало ли. Она ведь не может сказать, где ей больно…
— Отложим до моего возвращения, — сказал Питер. — Я вернусь к четырем, самое позднее в пять. Тогда посмотрим, как она.
— Хорошо, — нехотя согласилась Мэри.
Питер прихватил в машину канистры из-под бензина и покатил прочь, радуясь, что вырвался из дому. Встречи в Адмиралтействе ему на это утро не назначали, но не вредно туда заглянуть, лишь бы хоть один человек оказался на месте. «Скорпион» уже вышел из сухого дока и опять стоит бок о бок с авианосцем в ожидании приказов, хотя, наверно, никогда уже их не получит; можно съездить взглянуть на него, а заодно между делом наполнить бак «морриса» и канистры.
В это прекрасное утро кабинет и приемная коменданта порта пустовали, Питер застал только машинистку, чопорную добросовестную особу в очках. Она объяснила, что с минуты на минуту явится ее начальство, капитан 3-го ранга Мейсон. Питер сказал, что заглянет позже, сел в свою машину и поехал в Уильямстаун. Поставил машину возле авианосца, с канистрами в руках поднялся по трапу, ответил на приветствие дежурного офицера:
— Доброе утро. Капитана Тауэрса тут нет?
— Он, наверно, спустился на «Скорпион», сэр.
— И я хотел бы взять немного бензина.
— Очень хорошо, сэр. Вы оставьте канистры… Вашу машину тоже заправить?
— Пожалуйста.
Питер прошел через холодный, гулкий безлюдный корабль и спустился по трапу на подводную лодку. Когда он ступил на палубу, Дуайт Тауэрс как раз вышел на мостик. Питер по всей форме отдал честь.
— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Я приехал поглядеть, как дела, и взять немного бензина.
— Бензина хоть залейся, — сказал американец. — А дел особых нет. По-моему, их больше уже и не предвидится. А у вас нет для меня новостей?
Питер покачал головой.
— Я только что заходил в министерство. Там ни души, только и сидит одна машинистка.
— Мне больше повезло. Вчера я застал там какого-то лейтенанта. Похоже, завод в часах кончается.
— Да и все кончается, недолго осталось. — Они стояли рядом, опершись о перила мостика; Питер искоса глянул на капитана. — Вы уже слышали про Аделаиду и Сидней?
Дуайт кивнул.
— Конечно. Сперва счет шел на месяцы, потом на недели, а теперь, по-моему, уже на дни. Какой срок они там вычислили?
— Не слыхал. Хочу сегодня связаться с Джоном Осборном, узнать последние данные.
— На службе вы его не найдете. Он трудится над своей машиной. Говорит, рысак высокого класса.
Питер кивнул.
— А вы собираетесь посмотреть следующие гонки — главные, на Большой приз? Как я понимаю, последние на свете. Вот это будет зрелище!
— Право, не знаю. Предыдущие Мойре не очень-то понравились. Женщины многое воспринимают не так, как мы. Например, бокс и борьбу. — Дуайт помолчал. — Вы сейчас едете назад в Мельбурн?
— Да, если только… Может быть, я вам тут нужен, сэр?
— Не нужны. Здесь делать нечего. А вот, если можно, подбросьте меня до города. Мой шофер, старшина Эдгар, сегодня не явился со служебной машиной; подозреваю, что и его завод кончается. Если можно, подождите десять минут, я переоденусь в штатское и поедем.
Через сорок минут они уже разговаривали с Джоном Осборном в городском гараже. «Феррари» подвешен был на цепях к невысокому потолку, носом кверху, передок разобран. Джон, в комбинезоне, с помощью механика орудовал над машиной; он начистил ее до такого блеска, что и на руках почти незаметно было следов черной работы.
— Здорово повезло, что нам достались части от «мазерати», — серьезно сказал он. — Одна тяга подвески погнута безнадежно. Но детали тут и там одинаковые; нам надо их только немного обработать и приладить новые втулки. Не хотел бы я вести моего рысака, если бы пришлось нагревать и выпрямлять старую тягу. Понимаете, неизвестно, как она себя поведет после такого ремонта.