Загогулина, стр. 16
– Факт выскакивания – да, – говорю.
И смотрю на деда. А мы с ним друг друга понимаем без слов.
– Сядь, Лен, – сказал дедушка и говорит: – Я, товарищи, недавно по радио слушал. Один ученый докладывал. «Все мы состоим из звездного вещества!» Ты, Митрофаныч! И гражданка Ершова! Ты, Клюнин, тоже не исключение!
Огорошив этим Конфликтную комиссию, дед мой, Иван Терентьевич, объявил:
– Не для протокола! Стекло вставлю я! При условии! Что Клюнин НИКОГДА – ни вслух, ни про себя – не скажет слова «муть».
Клюнин встал. Всегда сутулый, он выпрямился! Он голову поднял, хоть вечно ходит понурый! Глаза – как у боярыни Морозовой с картины художника Сурикова!..
– Чем так, дядь Вань, – сказал он, – лучше я сам!..
– Кремень! – крикнул кто-то из собравшихся. – Не отрекся!!!
И Конфликтная комиссия дружески двинулась в деревню. В самом деле, глупо разводить конфликты, раз уж все мы без исключения состоим из звездного вещества.
СЕМЬ ЛЕТУЧИХ ПАССАЖИРОВ
Поезд шел медленно, как будто ему не хотелось уезжать так поздно вечером.
– Билеты, пожалуйста! – на весь вагон раздался бас.
И к нам в купе явился проводник с черными бакенбардами, абхаз. Он забрал у мамы билеты, сунул в планшет и сказал:
– Приятного путешествия в нашем фирменном поезде!
А я на поезде не хотела. Я хотела на самолете. Но мама – ни в какую! Поэтому я сказала:
– Мне больше нравится самолет.
– На самолете быстрее, – согласился проводник. – Но в поезде! – Он поднял указательный палец и потряс им около бакенбарда. – Поезд – это поездка! Это путешествие! Это приключение!!
Я говорю:
– Какие же тут приключения? Все только и делают, что спят или едят.
– Слушай, не будь ты как тот пассажир из прошлого рейса, – проводник сел и уперся кулаками в коленки. – Он мне заявляет: «Дайте таблетку: голова болит от этого однообразного шума!» А? Однообразного?! – Проводник ухмыльнулся. – Да я глаза закрою – скажу: по лесу мы едем. По городу… по полю!.. В туннель! Из туннеля. К станции подъезжаем… – все по стуку колес! А на мосту! Тут уже не стук – грохот! Ветер свистит, мост гудит!
– В самолете, – говорю, – все равно интересней.
– Не обращайте внимания, товарищ проводник, – сказала мама. – Просто Лена сегодня не в духе… За постель сейчас платить?
– Можно сейчас, можно потом, – ответил проводник. – Спокойной ночи.
Мама начала стелить постель, а меня, чтоб не мешала, выставила в коридор.
По коридору слонялся мальчик в клетчатой рубашке. Подходит и, как будто мы сто лет знакомы, спрашивает:
– Сказать одну вещь?
Я отвернулась, молчу и в окно смотрю.
Он с другой стороны:
– Ладно, – говорит, – скажу. У нас в купе едут летучие мыши.
– Живые? – я не поверила.
– Еще какие! Их один турист в пещере наловил. Я хотел мышь попросить, чтоб у нас в Салехарде ребятам показать! А папка не разрешил. Мой папка знаешь кто? Вертолетчик!
Та-ак! Это уже интересно.
– Покажи, – говорю. И сама не знаю, кого хочу больше увидеть: летучих мышей, папу-вертолетчика или туриста из пещеры.
Колин папа был такой, что целое окно загораживал. И как атлант, сидя, верхнюю полку головой подпирал. Только атланты бледные и хмурые, а Колин папа – наоборот. Навалил на стол продуктов, ест и разные истории из своей вертолетчицкой жизни рассказывает. Увидел нас, даже свистнул.
– Во! – говорит, – Колька шустрый! Весь в меня! Садись, барышня, дуй «Фанту»!
На верхней полке уже похрапывала старушка с пучком. На нижней сидел турист. Рядом с ним стояла большая картонная коробка. В ней кто-то возился и попискивал.
– Мыши-то кормленые? – спрашивает Колин папа.
– Второй день не едят, – махнул рукой турист.
– Так ты им сальца с чесноком! Милое дело! – Колин папа развернул тряпочку и отрезал сала.
Турист запустил руку в коробку… и достал мышь!
Из его кулака выглядывали уши торчком, глаза под самыми ушами и уголки крыльев. От сала мышь отвернулась.
Я говорю:
– Может, ей чего-нибудь молочного? Мыши-то ведь млекопитающие!
– Сырок! С изюмом! – Коля покопался в сумке и выудил творожный сырок.
При виде сырка летучая мышь скорчила такую физиономию, что всем стало ясно: молочные продукты эти мыши вообще терпеть не могут.
– Потому что всухомятку! – догадался Коля.
– Точно! – обрадовался папа. – А ну, Колюнь, сгоняй к проводнику. Пускай чаю нальет. Скажи, покрепче! Чтоб взбодрились!
Пришел проводник со стаканом в подстаканнике. Он ложкой зачерпнул чай, подул и поднес мыши.
Летучая мышь только голову в плечики втянула.
– Голодовку объявили, – сказал турист. – Ничего, еще попросите! – Он засунул мышь обратно и начал уплетать сырок.
– Не попросят, – вдруг сказал проводник. – Летучая мышь в неволе есть не будет. Сколько их у тебя?
– Семь штук! – гордо ответил турист.
– Семеро. – Проводник положил руку на коробку. – Где им в городе жить? В подземном переходе?
– Зачем? – Турист уничтожил сырок и принялся за сало. – Я их друзьям дарить буду!
– Если бы меня, – сказал своим басом проводник, – взять из поезда, вытащить, в пещеру сунуть! Я в пещере не то что есть – заснуть не смогу! Я к шуму привык, они к тишине! В общем, вот: летучая мышь в неволе жить не будет!
Проводник ушел. Меня тоже мама спать позвала.
Только я пижаму натянула, слышу:
– Удрали! Мыши удрали!
Выскакиваю в коридор. Мама вслед:
– Куда босиком? Вернись!
А там уже Коля! И его папа в одних трусах! И еще пассажиры! Все пихаются! Толкаются!..
– Граждане! Воздушная тревога! – кричит вертолетчик и полотенцем, как пропеллером, крутит.
А мыши – вжих! Вжих! На кожаных крыльях. Как будто между папой и летучими мышами воздушный бой идет.
Турист с пустой коробкой по коридору носится, глаза выпучил, а что делать – не знает.
Кто-то кричит:
– Проводник! Почему воробьи в поезде?
Одна мышь – раз! – обратно в Колино купе. Старушка спит себе, ухом не ведет. Единственная на весь вагон. Мышь подлетает, в бабкин пучок вцепилась и повисла на гребенке вниз головой. Бабка спросонья ее – хвать! Помяла в руке, зачем-то понюхала.
– Господи, – говорит, – И-исусе! – и давай летучую мышь под подушку запихивать.
Один с чемоданом в коридор выскочил, две авоськи на плече.
– Кровососы! – вопит. – А-а-а!
– Закрой рот! Мышь влетит! – рявкнул вертолетчик, врезавшись в чемодан.
А мыши – со свистом, зигзагами, над головами! Сами с гулькин нос, а посмотришь на тени – пеликаны!
У полустанка поезд замедлил ход. Рядом со мной появился проводник:
– Что я тебе говорил?! А ты – «самолет, самолет»… – и он открыл окно.
– Кто? Окно? – турист подбежал. – Ух! Ух! – а закрыть не может. – Девочка! Стой здесь! Не пускай! Я сейчас!
Я влезла на выступ, руки растопырила. Вижу, прямо на меня мышь летит. Я – оп! – и голову нагнула.
Она фьють в окно!
За ней вторая – фьють!
– Три!
– Лена, уйди от окна! – кричит мама. – Надует! – а ко мне пробраться не может.
– Ловишь? – спрашивает снизу Коля.
– Ловлю! – говорю. – Ой! Четыре!
– Пять, шесть… – считает проводник.
– Семь!!! – кричу. – Их всех… сдуло!
– Что значит – сдуло?! – рассвирепел турист. – Кто окно открыл?!
– Да! – пробасил проводник. – Кто разрешил открыть окно во время движения поезда? Граждане, разойдитесь! Зачем так волноваться? Почему дети не спят?
«Ту-дух! Ту-дух! Ту-дух!» – стучат колеса. В туннель. Из туннеля. Мчится наш фирменный поезд с черными окнами: в туннеле черно, и небо черное, и чернее, чем небо, горы.