Война амазонок, стр. 51

– Вы не сказали бы этого при моей прекрасной неприятельнице.

– Перед моей женой? Нет, сказал бы то же даже перед королевой, которая приняла ее сторону против вас.

– Какая неблагодарность с вашей стороны.

– Правда, королева виновата в отношении вас, но умалчивая об этом, я могу поклясться, что герцогиня де Лонгвилль ничего против вас не имеет.

– Это очень любезно с ее стороны.

– После того, что вы сделали для нас.

– А вы знаете это?

– Да, и не ваша вина, если не удалось тогда убить кардинала.

– Это она вам сказала?

– Она сама, и еще прибавила, что не понимает, какая была бы для вас выгода в смерти кардинала.

– Выгода всякого верноподданного, служащего королю и Франции.

– Старая песня! Не уверить вам в вашем бескорыстии такого закаленного политика, каков ваш покорнейший слуга.

– Поневоле женщинам приходится браться за политику, когда погибают их мужчины.

– Ого! Да вы, герцогиня, сделались глубокомысленным дипломатом, и мне остается пожалеть, что у вас с моей женой есть спорные пункты, а то вам не худо было бы соединиться. Дела пошли бы успешнее.

– Я и сама так думаю. Как только коадъютор станет первым министром, все спасено, и Мазарини навеки изгнан.

– Коадъютору не бывать министром. Принц Кондэ не сделает такой ошибки.

– Разумеется, принцу Кондэ не сделать того, что уже сделано.

– Но коадъютор еще не министр…

– Будет.

– Уж за это я поручусь, что не будет.

– Послушайте, герцог, мне остается только дивиться, неужели и принц Кондэ допускает, чтобы и его, как всех вас…

– Что же такое делают со всеми нами?

– За нос водят.

– Объяснитесь, герцогиня, объяснитесь!

– Нет, покорно благодарю! Я и без того далеко зашла.

– Что всех нас, мужчин, больше или меньше, за нос водят, на это я, пожалуй, соглашусь, но чтобы моя жена не замечала, что нас надувают, уж это извините!

– Вашу жену страсть ослепляет, что же тут удивительного, если она не видит обстоятельства с настоящей точки зрения?

– Еще раз заклинаю вас, герцогиня, если мы находимся на краю пропасти, протяните нам руку.

– Я не сомневаюсь, что принц Конти не участвует в заговоре. Он такой рыцарь в душе! Он так молод, страстен, честен. Нет! Он ни за что на свете не согласится на такую роль.

– На какую же?

– Неужели же истина не проникла сквозь стены вашей темницы в Гавре!

– Признаюсь, очень много важных событий произошло в Париже, которые, по странной небрежности наших агентов, не были доведены до нашего сведения.

– Так слушайте же: я уверена, что коадъютор будет первым министром, как только Шарлотта де Шеврез сделается принцессой Конти.

– О! Небо, что это значит? О боги?…

– Рассудите хорошенько, герцог, и увидите, что для меня прежде всего существуют интересы короля и Франции, потому что для их пользы я не пожалела погубить молодую прелестную особу, которую случай сделал моей внучкой. Я погубила ее во мнении вашем и принца Кондэ, от которого, конечно, вы ничего не скроете.

Герцог де Лонгвилль стоял ошеломленный, а госпожа Монбазон ушла от него, величественная и торжествующая, что ей удалось нанести второй удар семейству Кондэ, к которому она поклялась питать беспощадную ненависть.

У самых дверей она была задержана блистательной толпой царедворцев, теснившихся у входа, чтобы полюбоваться Шарлоттой Шеврез, танцевавшей с принцем Конти. В эту минуту столкнулась с герцогиней Монбазон дама в маске, видимо встревоженная и отыскивавшая кого-то. Ее костюм поразил герцогиню.

Это то черное домино, с которым разговаривал волшебник, которое было узнано маркизом Жарзэ. Светло-русый локон выглядывавший из-под капюшона…

«Герцогиня Лонгвилль!» – подумала она, глубоко вздохнув от радости, что случай подставил неприятельницу под ее удары.

Дрожащей от волнения рукой она схватила за руку свою соседку. Та посмотрела на нее с гордым негодованием, будто оскорбленная такой вольностью. Но герцогиня Монбазон выдержала молнию гневного взгляда с самоуверенностью женщины, решившейся на любой скандал.

– Надеюсь, – сказала она, стиснув зубы, – надеюсь, что вы кончите эту комедию, которая никогда не обманет, хотя, может быть, я одна открыла настоящую тайну. Сегодня он вас любит, как вчера любил меня… Надо положить конец этому соперничеству, оно и без того чересчур долго длится.

– Соперничество с вами! – воскликнула незнакомка.

– Да… я говорю о Франсуа, – сказала герцогиня пронзительно.

Незнакомка вздрогнула, но в тот же миг оправилась.

– Довольно! Замолчите! Я хочу думать, что вы не знаете, с кем говорите.

– Так хорошо знаю, что готова теперь же бросить вам перчатку в лицо и поклясться в ненависти, не бессильной ненависти, а такой, которая не замедлит произвести действие, о котором заговорят все.

– А я заставлю наказать такую дерзость!

– Я вам равная и даже выше вас, потому что ваша тайна в моих руках.

Незнакомка сняла маску. Герцогиня отступила в изумлении и ужасе. Оскорбление было нанесено принцессе Монпансье.

– Это вы, ваше высочество! – воскликнула она.

– Как видите. Теперь вы поняли свою ошибку, – сказала принцесса со спокойным достоинством, хотя сердце у нее сильно билось и она употребляла все усилия, чтобы овладеть собой.

– О! Простите меня… – сказала униженная герцогиня Монбазон.

Принцесса прошла мимо новой неприятельницы, бросив на нее взгляд презрения, которого та и не заметила, будучи поглощена бездной ужаса и неожиданности.

А за это время герцог де Лонгвилль отыскал уже принца Кондэ и тихо разговаривал с ним. Если бы наблюдатель следил в эту минуту за принцем Кондэ, его поразило бы выражение, грозное, неумолимое выражение на его лице.

– Это гнусный заговор! – воскликнул он вне себя.

– Тише! – поспешил сказать герцог, удерживая его.

– Вы правы… Теперь мне стало понятно многое… Ну, Гонди, теперь берегись!

Принц Кондэ скоро оправился и показывал невозмутимое хладнокровие. Он чувствовал, что речь идет об интересах, не имевших цены, и что ему придется действовать совсем на другом поле битвы, чем то, где он двигал артиллерию и вел батальоны.

Спокойно останавливал принц вельмож, к которым имел доверие, и всем задавал одни и те же, до такой степени бесцеремонные вопросы, что нельзя было отвечать уклончиво. Принц дождался окончания бала; грозно нахмуренные брови обличали бурю, бушевавшую в его душе.

Принц Конти проводил до дома герцогиню Шеврез с дочерью. Когда возвратился в свой дворец, ему доложили, что принц Кондэ требует его к себе.

– Мне кажется, что вы не на шутку влюблены, – сказал старший брат, – и мне искренне жаль нанести вам удар, но это неизбежно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ваш брак с Шарлоттой де Шеврез…

– Скорее, скорее!

– Невозможен.

Молодой принц вздрогнул и вне себя смотрел на старшего брата. Кондэ взял его за руку и с искреннею нежностью прижал к груди.

– Брат, это необходимо, если ты не хочешь быть посмешищем всей Франции и позором нашего рода.

Глава 3. Новый разрыв

Страшно разъярился принц Кондэ. В плане союза его брата с Шарлоттой он увидел умысел королевы, коадъютора и кардинала, чтобы опозорить дом Кондэ. Он поклялся в вечной ненависти к своим врагам.

Коадьютор совсем растерялся, когда до него дошла весть о разрыве предполагавшегося брака. Ему передали эту весть на все лады, и он увидел, что на нем хотят выместить все прошлые беды. Но он был слишком умен, чтобы долго оставаться в ложном положении. Сделав визит Гастону Орлеанскому, он пояснил ему, что, так как он имел честь помочь ему в исполнении всех его желаний, то есть в изгнании кардинала и освобождении принцев, он просит позволения удалиться от мира к прежним занятиям его звания – заботиться только о спасении своей души и паствы своей.

Гонди укрылся в архиерейском доме; по-видимому, он занимался только духовными делами, посещал бедных, больницы и монастыри, был окружен только духовными особами и для развлечения велел сделать на окне садок для птиц.