Война амазонок, стр. 41

Когда Ле Мофф доложил герцогине о безуспешности данного ему поручения, она улыбнулась:

«Как я была несерьезна, предполагая его способным на… Нет, честолюбцы не спят так крепко», – подумала она.

– Теперь вы успокоились, герцогиня? – спросила госпожа Мартино.

– О! Боже! Я совсем забыла. Хорошо, что вы напомнили… Ле Мофф, не слыхали ли вы чего-нибудь?

– Что такое?

– В этом замке ночью случилось несчастье.

– Это не удивляет меня, потому что вместе со мной вступил сюда подозрительный человек… Когда бы только он попался мне в руки.

– Вы говорите о герцоге де Баре?

– Точно так. Вот когда герцог Бофор кончит свой туалет, так я попрошу у него позволение сжечь этот замок, чтобы выжить из тайных трущоб этого проклятого де Бара.

– Вероятно, он угадал, или шпионы ему донесли, причину нашей прогулки, вот он и пустился в путь, чтобы помешать нам.

– Очень может быть. Но так как мы уезжаем, то надо разбудить господина Жана д’Эра.

– Моего любезного рыцаря? – воскликнула Генриетта. – Разве он здесь?

Ле Мофф отправился в ту комнату, где спал молодой человек, и стал звать его по имени. Никто не отвечал. Тогда он подошел к постели – на постели никого не было. Не давая себе труда поискать в комнате, где лежали еще шляпа и плащ Гонтрана, Ле Мофф поспешил сказать дамам о его исчезновении.

Немедленно призван был управитель, а тот созвал всех служителей. Нашелся один, который утверждал, что молодой господин уехал ночью, никому не сказав куда.

Тут вошел герцог Бофор, по данному им сигналу все сели на коней.

Ле Мофф отдал приказание своим людям тщательно зарядить ружья, а сам со вниманием осмотрел пистолеты, висевшие в чехлах на седле принца; позаботился он и о пистолетах обеих амазонок, вспоминая, как хорошо госпожа Мартино управлялась с этим оружием.

– Неужели, любезный друг, вы полагаете, что по дороге в Руан может случиться нападение на нас? – спросил Бофор.

– Ничего нельзя сказать о том, что будет, а если раз сделал глупость, так надо уже держать ухо востро и, если можно, поправить сделанное, – отвечал Ле Мофф.

– Глупость? Какую глупость?

– Настоящую: курьер, которого я упустил, лежит у меня на сердце.

– Ну вот еще! Но где же Жан д’Эр? – спросил принц, когда все готовились выезжать.

– Говорят, он уехал еще до рассвета, – сказал Ле Мофф.

– Уехал! – воскликнул принц, нахмурившись, но тотчас же улыбнулся и весело обратился к герцогине Лонгвилль, которая с трудом приводила в повиновение своего ретивого коня.

– Герцогиня, – сказал он, указывая на слуг, вставших у крыльца, чтобы проводить знатных гостей, – когда вы меня завербовали в вашу команду, я был в самом жалком, если вы помните, положении; из этого выходит, что мне нечем вознаградить добрых людей за гостеприимство, которое они оказали нам вместо своего господина.

– Это уже сделано, герцог, – отвечала госпожа Мартино.

– Итак, едем в далекий путь, едем осаждать монмартрские мельницы, как говорится в славной песенке, сложенной про меня.

«Нет! Нет! – подумала герцогиня, смотря на принца с презрением, – не такому прелестному принцу тягаться за французскую корону с моим знаменитым братом».

В эту минуту, въезжая под своды ворот, она оглянулась и увидела в окне сверкающие глаза де Бара. Она узнала его. Он немедленно скрылся.

Весь отряд выехал из замка, и великолепная картина раскрылась перед глазами. Возвышенность, на которой находился замок, тянулась, по крайней мере, на десять миль, дорога извивалась по самой вершине.

Ле Мофф мало увлекался красотами природы, и потому он занял место в арьергарде, как и вчера. На косогоре он остановился у чащи кустарников, совершенно закрытой от замка: тут он заметил довольно глубокую пещеру, где без труда мог скрыться человек. Приказав спрятаться там одному из своих людей, он взял его лошадь с собою.

– Ведь ты хорошо знаешь герцога де Бара? Когда он покажется здесь, что очень вероятно, так спусти курок, да хорошенько, не промахнись… Понимаешь?

Разбойник только кивнул головой, и Ле Мофф присоединился к своему отряду.

А в это время герцог де Бар смотрел из окна на кавалькаду и злобно радовался.

– Ступайте, ступайте, воробушки, вооруженные шпагами и мушкетами! – бормотал он. – Скоро, скоро вы узнаете на себе, что все вы пустая дрянь и что он, человек с тихим голосом и в красной одежде – один и всегда будет над всеми властелином.

Глава 23. Твердость герцога Орлеанского

Надо объяснить сцену, происходившую на рыночной площади, окончившуюся появлением принцессы Монпансье с эскадроном прелестных амазонок.

Мазарини уехал в Рюэль, как справедливо сказал коадъютор. Но он пробыл там столько времени, сколько требовалось для отдания приказаний тайным агентам, которые действовали только при важных случаях. Кончив все распоряжения, кардинал вернулся в Париж. На другой день королева послала за ним с таким настойчивым приказанием, что он едва успел одеться.

– Понимаете ли вы это? – воскликнула Анна Австрийская, как только показался кардинал. – Герцог Орлеанский отказывается явиться на свидание, которое я по вашему совету назначила ему.

– Он отказывается! Это не по своей воле он делает, это коадъютор подносит нам новое блюдо, им приготовленное.

– Он отвечал де Бриенну, моему посланному, что не может явиться ко мне, прежде чем принцы будут освобождены и вы удалены.

– Уж и до этого дошло! – сказал Мазарини, опустив голову.

– Они теряют всякое благоразумие и обнажают пружины всех своих действий.

– Но какой же был ответ вашего величества?

– Бриенн отправился с новым поручением; он должен сказать Гастону, что никто не желает так сильно освобождения принцев, как я, но что они пока не внушают мне доверия, достаточного для общественной безопасности. Что же касается кардинала Мазарини, я намерена иметь его моим первым министром и руководствоваться его советами до тех пор, пока считаю это полезным для короля.

– Хорошо, очень хорошо! – сказал Мазарини, удивляясь такой твердости. – Однако, может быть, вы ошибаетесь и вашей твердостью нанесете ущерб вашим интересам?

– Вот вы всегда таковы, любезный кардинал. По-вашему, надо терпеть, выжидать более удобного времени, а мое мнение – разом покончить с этими людьми, пока еще можем с ними сладить. Поздно будет, как наводнение разольется.

– Я получил известие, что на рынках народ уже закопошился.

– Вот видите, права ли я?

– Открытое противодействие герцога Орлеанскою разрушает все мои планы и намерения! Коадъютору непременно хочется вырвать у нас шапку! Вчера он догадался, что мы только убаюкиваем его надеждами!

В эту минуту поспешно вошел капитан дежурных телохранителей.

– Что случилось? – строго спросила королева, не любившая, чтобы ее тревожили нечаянностями.

– Его высочество герцог Орлеанский подъехал ко дворцу.

– Мы принимаем его, – сказала королева, отпуская капитана.

– И главное, ваше величество, позвольте мне говорить с ним, – сказал Мазарини, понимая, что теперь поздно уклоняться от свидания.

– Напротив, кардинал, напротив, не говорите! По крайней мере, ничего не говорите в вашем обыкновенном духе. Хоть раз в жизни проявите на словах твердость и даже жестокость! Я видела, бывало, Ришелье умел его пригнуть так, что его от земли почти не было видно.

– Эх! Ваше величество, ведь этому минуло двадцать пять лет, и тогда у принца были советниками мелкие умы каких-нибудь Орнано, Шалэ, Пюи-Лоренса, Сан-Марса и tutti quanti. Теперь же за его спиной стоит заговорщик, какого земля когда-либо производила со времен Катилины и Брута; он играет совестью и волей герцога Орлеанского, как будто тот картонный плясун.

– Помните, кардинал, что вы мне часто говорили и чего я не могу забыть как королева и мать короля. Помните, что принцы Орлеанский и Кондэ мечтают завладеть французскою короной, а я поклялась лучше погибнуть под развалинами трона, чем уступить.