Тайга – мой дом, стр. 28
На другой день пошла за распадок, куда уехал на глухаре соболь. Собаки залаяли. Прихожу. В колодине соболь. Задавил глухаря, наелся и спать лег.
Мы пьем чай. Валит мелкий снежок. По веткам деревьев прыгают кедровки, каркают. Собаки сидят у костра с надеждой, что им что-нибудь перепадет от обеда.
Авдо в хорошем настроении. Она на промысле, а дело всегда порождает в человеке силу и энергию.
Из-под колодины, на которой мы сидели, к корню дерева мыши сделали дорожку. На снегу отпечатки их лапок. Впечатление такое, будто кто-то прокатился на колесе с узорами. Авдо посмотрела на мышиную дорожку, заулыбалась.
— Что это ты? — спросил я.
— Как-то на охоту пошла. Давно это было. Перед войной. Три дня ходила. Даже ворону в глаза не видела. Потом вышла на тропу. Это летняя дорога была от деревни к полустанку. Тогда почту на конях возили. Смотрю, на тропе след. Будто пополз кто-то. По краям следа ямки. Долго смотрела. Кто так ходить мог? Всех зверей следы знаю, всех птиц следы знаю — такого не видела. Шибко любопытно мне стало. Как так, в лесу живу, такого следа не знаю. Зверь какой-то новый пришел? Пошла следить. Ночь пришла. Ночевала в лесу, утром дальше пошла. В одном месте след человека появился. За ручьем опять ползучий след пошел. Опять много думала. Однако, человек на чем-то едет? Весь день шла. Пришла на полустанок. У зимовья Матвей Синицын сидит, начальник почты. Рядом машина стоит: два колеса и больше ничего нет. Смотрю, следы от машины.
— Леший, — ругаюсь я. — Как ты на двух колесах ездишь?
— Смотри, — говорит Матвей.
Сел на машину, и она побежала по дороге. И совсем быстро, как олень. Мне охота стала на таком коне проехать.
— Садись, — говорит Матвей.
Села. Машина покатилась под гору к реке. Я кричу: «Тпруу!» Остановить хочу. Машина еще сильней бежит.
— Матвей! — кричу я. — Останови коня!
Он схватился за живот и хохочет на весь лес. А тут уже речка. С размаху влетела я в воду.
Авдо смеется.
В этот день мы вернулись ни с чем. А утром я проводил Авдо до Комариного хребта: она уходила в село. Авдо пожала мне руку и проговорила:
— Снег еще немного навалит, выходи из тайги. Мать ждет, я ждать буду. Маленько отдохнуть надо, погулять. А то я шибко старая стала. Когда теперь увидимся.
Авдо тепло, по-матерински посмотрела на меня.
— Пусть добрые духи пошлют тебе много черных соболей.
Авдо пошла по тропе. И долго ее было видно среди деревьев. Я смотрел ей вслед и не знал, что больше мы с Авдо никогда не встретимся.
Глава 18
Наша временная стоянка посредине бора. Напротив друг друга стены в полтора метра высотой. Посредине костер. Стены сделаны для того, чтобы не продувал ветер.
В вершину Ключевой мы пошли на два дня. На столько и продуктов взяли. Двадцать километров. Много ли на себе унесешь? А прожили уже четвертый день. Соболей здесь много. Андрей спромышлял двух, Михаил одного. Верно, я остался без трофеев, но что унывать, бывает. Тайга в другом месте мне отплатит за труды. В этом я убедился.
Из продуктов у нас осталось три ломтя хлеба, кусок сахару и масла с ложку. Я сегодня подстрелил только кедровок. Вот и все.
— Завтра идем к зимовью, — решает Андрей.
Назавтра меня поднял холод. Подбрасываю в костер дрова. Вешаю на таган котелок с чаем. Голова тяжелая, ломит суставы.
На холодном небе угасают звезды. В вершинах деревьев несмело, точно спросонья, шуршит ветерок. Низко, задевая деревья, пролетает стая глухарей. Вскочили собаки, заметались по лесу.
Михаил садится, набивает табаком трубку и, прислушиваясь к шуму леса, говорит:
— Опять снег будет.
— Надоел, — говорит Андрей и встает. — Хорошего бы морозу с недельку, тогда бы погоняли соболей.
Пьем чай и увязываем на поняги небогатые пожитки: котелки, кружки, патроны, пушнину.
— Я пойду в вершину Маристой речки, — говорит Андрей. — По ней спущусь к зимовью.
— А я в Медвежью падь пойду, — говорит Михаил. — Места там глухие, может, что-то и спромышляю.
Я выхожу на тропу. Кружится голова, все тело точно побито. В полдень с великим трудом добираюсь до зимовья. Даю собакам поесть, пью таблетки и падаю в постель.
Проснулся к вечеру. Михаил сидит на нарах с трубкой в зубах.
— Что-то ты рано пришел? — спросил я.
— Собаки сохатого угнали.
— Андрея еще нет?
— Я его след пересек километрах в десяти отсюда. На Комариный хребет свернул.
Состояние у меня скверное. Морозит. Но надо подниматься: пилить дрова, варить собакам еду, одному Михаилу не управиться, ему еще нужно ужин варить, пушнину обрабатывать.
Разжигаю костер и растапливаю в ведрах снег. Михаил носит из бора кряжи на дрова. А над лесом уже опускаются сумерки. Где же Андрей? Пора бы ему уже быть.
— Придет, — успокаивает меня Михаил. — Не первый год здесь охотится.
Пилим дрова. А ночь уже тут как тут. Стреляю три раза подряд. Андрей отозвался выстрелом из-за Глубокого распадка.
— Чаща там, — говорит Михаил. — Ночью можно без глаз остаться.
— У меня через нее тропа протоптана. Выйдет по ней.
Через некоторое время снова стреляю. Андрей отзывается ближе. Стучу по сухому дереву, чтобы Андрею легче было сориентироваться на звук.
— Э-эге-гэ, — доносится голос Андрея.
— Теперь придет, — говорит Михаил. — На твой след, видать, попал. Давай ужин варить.
Разогреваем чай. Варим суп.
Через некоторое время выхожу из зимовья. Ночь. Темень. Стреляю. В ответ только тревожно гудит тайга. Еще стреляю.
— Что там? — спрашивает Михаил.
— Не отвечает.
— Куда же унесла его нелегкая?
До глубокой ночи стучим по дереву и стреляем. Совсем рядом человек отзывался и вдруг как в воду канул.
— Не мог на медведя наткнуться? — гадаю я.
— Нет, собаки бы залаяли. Места там обманчивые. Свернул куда-нибудь в другую сторону. Ночует в хребте, а завтра придет.
Утром Михаил ушел на охоту, а я решил продневать: мне нездоровилось. Если Андрей не придет к обеду, пойду его искать.
Сон тревожный. Перед глазами Авдо. То мы с ней какие-то реки перебредаем, то на оленях мчимся. Не хватало мне только серьезно заболеть. Ребятам испорчу всю охоту. Из-за меня, пока доставят в деревню, могут потратить больше недели, а это для охотника немало.
Вскоре пришел Андрей. Лицо прокопченное, белеют только зубы.
— Куда ты девался? — спрашиваю его.
Андрей некоторое время молчит. Достал папиросу и посмотрел на меня.
— Набрел на твой след. Показалось, не туда иду. Посмотрел на компас. Иду правильно, но не поверил ему и умахал в хребет.
Андрей развязал понягу, достал сохатиную печенку.
— Быка лет семи завалил.
Мясо нам было кстати: продукты кончались. Верно, сдавать в райпо его надо, но часть возьмем: не праздным делом занимаемся.
Выхожу из зимовья за дровами. Нет Назарихи.
— Сейчас здесь была, — говорит Андрей. — Всего меня обнюхала.
— Тогда к лабазу ушла.
— Я же ей не говорил, что сохатого спромышлял.
— Она не первый раз в тайге.
Через некоторое время Назариха пришла. Наелась так, что брюхо по земле волочится.
— Ай да Назариха, — восхищается Андрей. — И надо же богу ее таким умом наделить.
Я снова ложусь в постель.
— Не проходит? — спрашивает Андрей.
— Хуже.
Андрей наливает стакан спирту.
— Пей и все шубы на себя. С потом вся хворь выйдет.
И верно, к вечеру мне стало легче.
Глава 19
С каждым днем усталость накапливается все больше и больше. Снега выпало много. Ходить стало труднее. Лыж достать не мог: в магазинах их нет. Хотел сделать голицы — лыжи без камуса, но потом махнул рукой: отпуск подходит к концу, пора уже выбираться из тайги.
Сегодня встаю рано. Пью чай. Откуда-то доносится странный звук: вроде кто-то скребется. Выхожу. Недалеко от зимовья, где мы берем снег для воды, лежит огромная колодина. У нее в конце дупло. В это дупло и скребется Назариха.