Тайга – мой дом, стр. 21

— А как же, — отзывается Андрей.

Разговор направляется в нужное мне русло. Охотники любят рассказывать про охоту на медведей. Промышляют их мало. Поэтому каждый случай запоминается на всю жизнь. К тому же при каждом повторном рассказе появляются новые подробности. Я знаю одного охотника. Он за свою жизнь спромышлял, и то случайно, с перепугу, одного зверя. Он мне пять раз рассказывал об этом и каждый раз по-разному. И получается у него, будто пятерых добывал.

И если соберутся три-четыре охотника и начнут рассказывать, то неопытный слушатель ужаснется от того, какую уйму медведей убивают. Но по сравнению с тем, сколько их гибнет во время гона и особенно в неурожайные годы на ягоды и орехи, это совсем ничтожное количество.

— Позапрошлый год с нами такой случай был, — точно услышав мои мысли, заговорил Андрей. — Мы с Анатолием Алексеевичем Юрьевым перед тем, как идти белочить, сохатить поехали, верхом на конях. Госпромхоз дал нам задание спромышлять пять сохатых.

Повезло нам. На второй же день двух быков-трехлеток завалили. На третий день остановились на ночлег у ручья. Недалеко озеро было. Крякают утки. Пошел я. Двух крякашей подстрелил.

Сидим вот так у костра, суп варим. Уже стемнело. Вдруг в вершине речки рев медведя раздался, да такой жуткий, даже душу защемило.

— Кого-то давит, — определил Анатолий.

— На кой шут ему давить кого-то? Пора в берлогу ложиться.

— Ягод и орехов мало. Я недавно следы видел. Тощие медведи.

— Этого еще не хватало на нашу голову. Опять шатуны бродить будут. А какая при них охота. Ходи и остерегайся каждого куста.

Поговорили, так и на этом закончили. Утром седлаем лошадей и едем. Я уже про медведя забыл, мало ли из-за чего ему рычать захотелось. Старая гарь. Любят в таких местах сохатые стоять. Собаки убежали куда-то. Я посмотрел в сторону: в покоти куча какая-то, мох, валежник свежий натаскан.

— Анатолий, смотри, что это такое?

— Где? — спрашивает он.

— Да вон.

А на кучу медведь вылазит. Совсем рядом. Шагов сорок. Я сдернул с плеча двустволку и дуплетом выстрелил. Дробь зацокала по деревьям. Надо же. Уток стрелял и забыл зарядить ружье пулями. Медведь взревел и убежал к вершине хребта.

Подъезжаем к куче. Лабаз.

— Кого-то захоронил, — говорит Анатолий. — Давай посмотрим.

Спешились. Привязали коней. Только начали разбирать лабаз, а медведь с горы прет на нас. Здоровенный. Самец лет девяти. Тут его собаки встретили. Он на них даже не глянул.

Мы за ружья. Кони мешают стрелять. Анатолий все-таки изловчился и из-под брюха коня выстрелил. У него карабин был. Но промахнулся. Медведь отвернул и, как огромный шар, укатился к ручью. Лают на него там собаки.

— Черт с ним, — говорит Анатолий. — Давай лабаз вскрывать. Что-то уж очень он его бережет.

Разворачиваем колодины. А медведь… вот он, шагах в десяти. Нам и спрятаться негде. Близко ни одного толстого дерева. Но и у медведя на большее духу не хватило. Встал на задние лапы да как зарычит. Мол, проваливайте своей дорогой. Мы прямо в грудь ему разрядили ружья.

Медведь опрокинулся на спину. Кобель Анатолия вцепился ему в горло. Медведь обнял его, сел и давит. Кобель не своим голосом взревел и чуть подрыгивает хвостом.

— Раздавит, — испугался Анатолий.

Кобель у него звериный, такого не вдруг заведешь. Анатолий подбежал и выстрелил медведю в ухо.

Кобель потом полдня лежал, кое-как очухался.

Вскрываем лабаз. Медведица лет пяти. Живот, как ножом, вспорот. Ободрали. Проломан череп, три ребра сломаны, вывихнута правая нога. Вся целехонькая. Выедены только груди. А у самца один синяк на левой лопатке и больше ничего. Должно быть, дело было так. Встретились медведи. Самец задираться начал, медведица вначале приняла это за ласки, опасность почуяла в самый последний момент. А он ее одним ударом в лоб свалил, а потом уже помял. Жил-то он долго, видать, не раз чужой смертью свою жизнь спасал.

Андрей подбросил в костер дров. Вспыхнуло пламя, в холодное небо взметнулись искры.

— Это когда голодные, — проговорил Михаил. — А сытый зверь смирный. Мы как-то еще по чернотропу выехали в тайгу, осень долго стояла бесснежная. Потом упала пороша. Иду я хребтом. Лес разный: то мелкий соснячок, то листвяк пойдет, чащи. Самые медвежьи места. Смотрю, след медвежий. Прошел крупный зверь. Один не решился следить. Думаю, товарищам скажу, завтра пойдем. Далеко не должен уйти. На спячку пошел.

Отхожу немного — другой след, в обратную сторону. Прошел молодой зверь, трехлеток, не больше.

Я смекнул, что тут дело нечисто. Утром пошли следить медведя матерого. Прошли немного, с километр, в мелколесье — берлога. Крупный медведь наткнулся на трехлетка, выгнал его из берлоги, а берлога оказалась маловатой. Расширил ее и лег.

— Дрались, наверное, из-за берлоги? — спросил я.

— Нет, мирно разошлись.

Костер разгорается то сильнее, то затухает. В немом молчании стоят деревья. Дремлют на поляне кони. А Михаил с Андреем из глубин памяти достают все новые и новые таежные истории.

Незаметно наш разговор переходит на строительство Байкало-Амурской дороги.

— Дорога — это смерть тайги, — говорит Михаил.

— Почему? — спрашиваю я.

— Построят города. А кто в них жить будет? Что для этих людей тайга? Плевать они хотели на твою тайгу.

— Но почему же так? — возразил Андрей. — Сейчас уже многие понимают, что природу нужно беречь.

— И все-таки ружья-то и окажутся в первую очередь у проходимцев, — не сдавался Михаил. — А им и палку-то доверить нельзя.

— Выходит, не надо строить города в тайге?

— Надо. Только на природу сразу клади крест: озера и реки засорят, зверей выбьют, а лес выжгут. Вот ты, Николай, скажи: есть у вас в городе хоть один стоящий охотник?

— В городе две категории охотников: охотник-любитель, это таежный дилетант, мечтатель. Он любит побродить с ружьем. Птиц и зверей убивает очень редко. Зато про охоту любит рассказывать часами. И больше всего с чужих слов. Есть еще охотник-убийца. Этот для тайги страшнее любого бедствия.

— И откуда только такие люди берутся? — проговорил Андрей.

— По-моему, дело все в психологии человеческой. На сибирскую тайгу мы веками смотрели, как на бездонную бочку. По инерции и сейчас смотрим так же. Ступил человек на эту землю — первым долгом он должен убить какого-то зверя. Иначе это не поездка в Сибирь. Приехал знаменитый писатель или ученый — тащим его в лес на солонцы или организуем загон зверей. Убей.

— Что же будет с тайгой, когда построят БАМ? — спросил Михаил.

— Мне кажется, что все будет по-новому, по-другому.

— Это интересно.

— На БАМе будут сознательные и честные люди. Построят города, сразу же возле них создадут сибирские лесные парки, заказники, заповедники, где будут бродить стада диких животных. Люди будут приезжать послушать рев изюбров, полюбоваться косачиным током, посмотреть на воле медведя или сохатого. И самым тягостным преступлением здесь будет появление человека с ружьем.

— И не будут охотиться?

— Будут, но как? Нужно отстрелять полсотни коз. Охотинспекция набирает группу охотников-любителей, выдает винтовки. И едут они с егерем в определенное место. Устраивают загоны. Отстреливают, сколько нужно животных, и возвращаются.

А вы говорите, бамовцы природу погубят. Да они возродят ее. Культуру в охотничий быт внесут. Они и похоронят навечно охотника-убийцу.

— Да, хорошо, если ты окажешься прав.

— Можете не верить. Но я такими вижу бамовцев.

Глава 9

На зимовье приехали на другой день поздно вечером. Я устал смертельно. Выпил стакан чаю и повалился на нары. Спал крепко, без снов.

— Подъем, охотничек.

Это будит Андрей. Все уже на ногах. Завтракаем и идем провожать Володю.

Рассвело. Небо обложено тучами, от этого сумрачно. Собаки на привязи звенят цепями, от нечего делать издали ворчат друг на друга.

— Будь осторожней, — напутствует его Михаил. — Через речки коней переводи в поводу.