Нужные вещи (др. перевод), стр. 95

— Дешевка! — закричала она с надрывом.

Если бы Джуди Либби оказалась сейчас в пределах досягаемости, Салли расцарапала бы этой гадине всю рожу. Жалко, что Джуди сейчас нет поблизости. И Лестера тоже. Не скоро он сможет играть в свой футбол. Ох не скоро.

Она развернула записку. Текст был короткий, написанный округлым почерком школьницы, обучавшейся по методу Палмера.

[25]

Салли просидела за рулем лестеровского «мустанга» почти полчаса, вновь и вновь перечитывая записку, ее чувства закрутились в тугой жгут злости, ревности и обиды. В ее мыслях и ощущениях также был намек и на сексуальное возбуждение — но в этом она никогда и никому не призналась бы, даже себе.

Эта глупая сучка даже не знает, как правильно пишется слово «слишком», подумала она.

Она выискивала глазами новые и новые зацепки. Большая их часть была написана большими печатными буквами.

Но больше всего ее бесила фраза:

…а эту фотку ты сохрани «в Мое воспоминание»…

богохульное извращение таинства святого причастия.

Непрошеные непристойные видения возникали у нее в голове. Лестер присосался к груди Джуди Либби, а она говорит: «Бери и пей, в Мое воспоминание». Лестер стоит на коленях между расставленных ног Джуди Либби, а она говорит: «Бери и ешь, в Мое воспоминание».

Салли скомкала листок персиковой бумаги и швырнула его на пол. Она резко выпрямилась в кресле; ее дыхание стало сбивчивым и тяжелым, волосы свисали путаными потными прядями (все время, пока она читала записку, ее рука машинально поправляла волосы). Потом она нагнулась, подобрала листок, выровняла его и запихнула обратно в конверт вместе с фотографией. У нее так сильно тряслись руки, что это ей удалось только с третьей попытки, и в итоге конверт был разорван чуть ли не до половины.

— Дешевка! — снова выкрикнула она и разрыдалась жгучими, горячими слезами; они жгли глаза, как кислота. — Сука! А ты! Ты! Лживый ублюдок!

Салли вогнала ключ в замок зажигания. «Мустанг» зарокотал почти с такой же бешеной злостью, какую чувствовала она. Включив передачу, она вылетела с парковки в клубах голубого дыма и диком визге горящей резины.

Билли Маршан, тренировавший разгон на своем скейтборде, удивленно взглянул ей вслед.

4

Уже через пятнадцать минут она была дома и рылась в бельевом шкафу у себя в спальне. Она искала щепку и никак не могла найти. Ее злость на Джуди и на своего лживого женишка поблекла в сравнении с ошеломляющим ужасом — что, если щепка и в самом деле пропала?! Что, если ее и вправду украли?!

Салли захватила с собой из машины порванный конверт и только сейчас поняла, что до сих пор держит его в руке. Это осложняло поиски. Она отшвырнула его в сторону и вытащила из ящика все белье двумя большими охапками и свалила их на пол. Как раз тогда, когда она уже готова была закричать от панического ужаса, ярости и разочарования, щепка нашлась. Просто Салли так сильно дернула ящик, когда открывала, что щепка соскользнула в задний левый угол.

Салли взяла ее в руку и тут же почувствовала, как ее наполняют мир и спокойствие. Свободной рукой она схватила конверт и вытянула перед собой обе руки: добро и зло, святое и проклятое, альфу и омегу. Потом она запихнула разорванный конверт в ящик и накидала сверху кучу нижнего белья.

Салли села, скрестила ноги и склонилась над щепкой. Она закрыла глаза, ожидая, когда пол начнет медленно покачиваться у нее под ногами, когда в ее душу снизойдет мир и покой, когда она услышит голоса животных, бедных глупых животных, спасенных в час ужаса милостью Господней.

Но вместо этого она услышала голос человека, который продал ей эту щепку. Тебе надо серьезно с этим разобраться, сказал мистер Гонт из глубины реликвии. Надо разобраться с этим… грязным делом раз и навсегда.

— Да, — сказала Салли Рэтклифф. — Да, я знаю.

Она провела весь остаток дня, сидя в своей душной девичьей спальне, думая и грезя в темном кругу, очерченном вокруг нее окаменелым деревом, — и эта странная чернота была похожа на капюшон разъяренной кобры.

5

— Посмотри на короля, он во всем зеленом… айко-айко как-то раз… он не мужик, он машина любви…

Пока Салли Рэтклифф медитировала в своей черноте, Полли Чалмерс сидела в лучах яркого света у окна, чуть приоткрытого по случаю не по сезону жаркого октябрьского вечера. Она вертела швейную машинку и распевала «Айко-Айко» своим чистым, приятным альтом.

Розали Дрейк подошла к ней и сказала:

— Я знаю одного человека, которому сегодня значительно лучше. Намного лучше, судя по радостным напевам.

Полли улыбнулась Розали странной улыбкой.

— И да, и нет, — сказала она.

— Это значит, что тебе лучше, так что тебе даже слегка неудобно.

Полли пару секунд обдумывала эту фразу, а потом кивнула. Это было не совсем то, но близко. Две женщины, умершие вчера, сегодня опять были вместе, в похоронном бюро Сэмюэлса. Их будут отпевать в разных церквях, но завтра днем Нетти и Вильма снова станут соседками… уже на городском кладбище. Полли чувствовала себя частично ответственной за их смерть; в конце концов, если бы не она, Нетти не вернулась бы в Касл-Рок. Это она писала все необходимые письма, посещала все нужные слушания и даже нашла Нетти Кобб жилье. А почему? Самое странное, что сейчас Полли уже и не помнила, почему она бросилась помогать Нетти; она помнила только, что тогда это казалось ей актом христианского милосердия и данью старой семейной дружбе.

Полли вовсе не собиралась ни уклоняться от чувства вины, ни обсуждать это с кем бы то ни было (Алан даже и не пытался ее разговорить, что было весьма мудро с его стороны), но она не была уверена, что сейчас поступила бы по-другому. Если Нетти и вправду была больной, то Полли здесь ничем не могла помочь. Но если бы Полли тогда не вмешалась, Нетти никогда бы не провела три счастливых и плодотворных года в Касл-Роке. Возможно, три года нормальной жизни — это лучше, чем долгие серые годы, которые она провела бы в лечебнице, прежде чем старость или простая скука забрали бы ее в мир иной. И если Полли своими действиями вписала имя Нетти в ордер на убийство Вильмы Ержик, разве не Вильминой рукой был составлен сам этот документ? В конце концов это Вильма, а не Полли воткнула штопор в бок приветливой и ласковой собачки Нетти Кобб.

Но помимо всех этих тягостных размышлений, Полли просто скорбела об утрате хорошего друга и удивлялась тому, что Нетти оказалась способна совершить такое, хотя Полли казалось, что несчастная почти выздоровела.

Большую часть утра она провела, занимаясь приготовлениями к похоронам и вызванивая Неттиных родственников (она почему-то не удивилась, когда все они под разными предлогами отказались приехать на похороны), и эта работа — формальные ритуалы смерти — помогла ей справиться со своей печалью… для чего, собственно, и предназначены похоронные процедуры.

Однако кое-какие вещи по-прежнему не давали ей покоя.

Лазанья, к примеру, все еще лежала в холодильнике, закрытая сверху фольгой, чтобы не высохла. Полли решила, что они с Аланом съедят ее сегодня за ужином, если он зайдет, конечно. Одна она не смогла бы себя заставить. Просто не выдержала бы.

Полли все вспоминала, как быстро Нетти разглядела, что у нее болят руки, как она почувствовала эту боль и как принесла рукавицы, настаивая, что в этот раз они обязательно помогут. И конечно, последнее, что она ей сказала: «Я люблю тебя, Полли».

— Земля вызывает Полли, Земля вызывает Полли, как слышно, как слышно? — пропела Розали. Сегодня утром они с Полли вспоминали Нетти, обменивались какими-то забавными случаями и происшествиями и, обнявшись, рыдали в два голоса в задней комнате среди завалов одежды. Теперь Розали снова лучилась счастьем, может быть, потому, что услышала, как Полли поет.