Нужные вещи (др. перевод), стр. 130

Шон этого не понимал. Но зато он был уверен в одном: во-первых, Брайан очень дорожил этой карточкой, и во-вторых, в последнюю неделю Брайан вел себя очень странно, даже пугающе. Как в предостережениях про детей-наркоманов, которые крутят по телику. Но Брайан не стал бы принимать наркотики… или?

И вот сейчас выражение лица Брайана так напугало Шона, что он решил рассказать все маме. Он не знал, что конкретно он будет рассказывать, но так получилось, что сказать-то он ничего и не смог. Его мать о чем-то мечтала в спальне, сидя в банном халате и этих дурацких очках, купленных в новом магазине в центре.

— Мам, там Брайан… — начал он, и это было все, что он успел сказать.

— Уйди, Шон. Мама занята.

— Но, мам…

— Уйди, я сказала.

Больше он ничего не успел сказать. Она бесцеремонно выпихнула его из комнаты. Халат распахнулся, и, прежде чем Шон успел отвести глаза, он заметил, что под халатом не было ничего, даже ночной рубашки.

Она захлопнула за ним дверь. И закрыла ее на ключ.

Теперь он стоял на пороге кухни, с тревогой ожидая возвращения Брайана… но Брайан не возвращался.

Беспокойство Шона росло. Он с трудом сдерживал страх. В итоге он выбежал из кухни, прошел по двору и вошел в гараж.

Внутри было темно, очень жарко и воняло маслом. Сначала он не разглядел брата в полумраке и решил было, что Брайан вышел через другую дверь, но потом его глаза привыкли к темноте, и Шон не смог сдержать сдавленного крика.

Брайан сидел у противоположной стены рядом с газонокосилкой. Он достал папино ружье. Приклад ружья был уперт в пол. Дуло направлено в голову Брайану, который одной рукой держал ствол ружья, а в другой сжимал грязную бейсбольную карточку, которая по какой-то непонятной причине обрела над ним такую власть.

— Брайан! — закричал Шон. — Что ты делаешь?!

— Не подходи ближе, Шон, тебя забрызгает.

— Брайан, не надо! — взмолился Шон со слезами на глазах. — Не будь таким слабаком. Ты… ты меня пугаешь!

— Ты должен мне кое-что пообещать, — сказал Брайан. Он снял кроссовки и носки и теперь продевал большой палец правой ноги в кольцо над спусковым крючком.

Шон почувствовал, что в паху у него разлилось что-то мокрое и горячее. Ему еще никогда не было так страшно, ни разу в жизни.

— Брайан, пожалуйста! Я прошу тебя!

— Пообещай мне, что ты никогда не зайдешь в этот новый магазин, — сказал Брайан. — Слышишь? Пообещай!

Шон шагнул к брату. Палец Брайана уперся в спусковой крючок.

— Нет! — взвизгнул Шон, отпрянув назад. — То есть да!

Да!

Когда Шон отошел, Брайан чуть ослабил нажим.

— Поклянись.

— Да! Все, что хочешь! Только не надо! Не… не пугай меня, Брай! Пошли в дом, посмотрим «Трансформеров»! Нет… выбирай! Все, что хочешь! Даже «Уорпнера»! Если хочешь, посмотрим «Уорпнера»! Будем смотреть всю неделю! Целый месяц! Я вместе с тобой буду смотреть! Только не надо меня пугать, Брайан, пожалуйста, мне очень страшно!

Брайан как будто его и не слышал. Его глаза смотрели в никуда, лицо было задумчивым и спокойным.

— Не ходи туда, — сказал он. — «Нужные вещи» — плохое место, и мистер Гонт — плохой человек. На самом деле он вообще не человек. Поклянись, что ты никогда не купишь ничего из этих плохих вещей, что продает мистер Гонт.

— Клянусь! Клянусь! — залопотал Шон. — Клянусь мамой!

— Нет, — сказал Брайан, — не то. Она тоже в его руках. Клянись собой, Шон. Клянись собой.

— Клянусь! — закричал Шон в горячую темноту гаража. Он умоляюще протянул руки к брату. — Я правда клянусь, клянусь собой! Прошу тебя, Брай, убери ружье, умоляю…

— Я люблю тебя, братик. — Брайан бросил взгляд на бейсбольную карточку. — Сэнди Куфакс — дерьмо, — произнес он и спустил большим пальцем ноги курок.

Пронзительный крик Шона заглушил грохот выстрела, сотрясший стены гаража.

33

Лиланд Гонт стоял у окна своего магазина. Звук выстрела, донесшегося с Форд-стрит, был очень слабым, но у мистера Гонта был хороший слух.

Его улыбка сделалась еще шире.

Он снял с окна вывеску, ту самую, ВХОД ПО ОСОБЫМ ПРИГЛАШЕНИЯМ, и повесил другую:

— Теперь будем развлекаться, — сказал Лиланд Гонт в темноту. — Пора.

Глава восемнадцатая

1

Полли Чалмерс ничего обо всем этом не знала.

Пока Касл-Рок пожинал первые плоды трудов мистера Гонта, она поехала в самый конец городской дороги № 3, к заброшенному дому Камбера. Она направилась сюда сразу, как только закончила говорить с Аланом.

Закончила? — подумала она. О нет, дорогая, это слишком мягко сказано. После того как ты его обругала и бросила трубку.

Хорошо, согласилась она. После того как я его обругала и бросила трубку. Но он копался в моих делах, причем у меня за спиной. И когда я его обвинила в этом, он смешался и начал врать. Он мне соврал. И мне показалось, что поэтому он заслуживает того, чтобы с ним обошлись грубо.

Внутри что-то встревоженно шевельнулось, что-то, что, возможно, подало бы голос, будь у него время и место, но Полли не дала ему ни того, ни другого. Ей не нужны были возражающие голоса; на самом деле она вообще не хотела думать о разговоре с Аланом. Пока что она хотела лишь одного: закончить это поручение на дороге № 3 и скорее вернуться домой — принять прохладную ванну и завалится спать, часов на двенадцать или шестнадцать.

Но тот глубинный голос все-таки успел произнести шесть слов: Но, Полли… а ты не подумала…

Нет. Она не подумала. Со временем она, может быть, и обдумает происшедшее, но не сейчас. Сейчас еще слишком рано. Когда придут мысли, придет и боль. А пока что она хотела заняться делом… и ни о чем не думать.

Дом Камбера был жутковатым… поговаривали, что там водятся привидения. Не так давно во дворе этого дома погибли люди, двое — маленький мальчик и шериф Джордж Баннерман. Двое других — Гари Первье и сам Джо Камбер — умерли в непосредственной близости, на том же холме.

Полли остановила машину рядом с тем местом, где женщина по имени Донна Трентон когда-то совершила смертельную ошибку, припарковав там свой «форд-пинто». Когда Полли вышла из машины, ацка качнулась у нее на груди.

Она с тревогой обвела взглядом прогнившее крыльцо, облезшие стены, заросшие плющом, разбитые окна, слепо пялящиеся в белый свет. Сверчки распевали в траве свои глупые песни, и яркое солнце припекало так же жарко, как и в те страшные дни, когда Донна Трентон боролась тут за свою жизнь и за жизнь сына.

Что я тут делаю? — подумала Полли. Что я тут делаю, ради всего святого?!

Но она знала, что она тут делает, и это дело не имело ничего общего ни с Аланом Пангборном, ни с Келтоном, ни с Детским фондом сан-францисского департамента социального обеспечения. Этот выезд на природу не имел ничего общего с любовью. Он был связан лишь с болью… но и этого достаточно.

Что-то все-таки было внутри ее серебряного амулета. Что-то живое. И если она не сделает того, что она обещала Лиланду Гонту, это что-то погибнет. А Полли совсем не была уверена, что сможет выдержать возвращение обратно к боли — к той бешеной, дробящей руки боли, что разбудила ее в то достопамятное воскресенье. Если бы ей сказали, что она до конца своих дней будет мучиться этой болью, она предпочла бы покончить с собой.

— И дело вовсе не в Алане, — прошептала она, направляясь к сараю с раззявленной дверью и покосившейся крышей. — Он же сказал, что не тронет Алана.

А чего ты о нем беспокоишься? — спросил тот же назойливый и неприятный голос.

Она беспокоилась, потому что не желала Алану зла. Она на него злилась, да. И даже не просто злилась, она была разъярена, если называть вещи своими именами. Но это не значит, что она готова опуститься до его уровня и вести себя с ним так же низко, как он повел себя с ней.