Нужные вещи (др. перевод), стр. 121

В мозгу у Шейлы зажегся красный сигнал тревоги — даже целая батарея. Для нее Алан был почти кумиром, а Полли Чалмерс явно в чем-то его обвиняла. Шейла не знала в чем, но обвинительный тон она учуяла сразу.

— Мы не можем разглашать подобную информацию, — сказала она, и ее собственный тон стал холоднее на двадцать градусов. — Наверное, тебе лучше спросить у шерифа.

— Да, наверное, так будет лучше. Поставь меня в очередь и, когда сможешь, соедини с ним.

— Полли, что случилось? Ты злишься на Алана? Ты же знаешь, что он никогда не сделает чего-то та…

— Я уже ничего не знаю, — сказала Полли. — Если я спросила тебя о чем-то таком, о чем нельзя спрашивать, то прошу прощения. А теперь, пожалуйста, поставь меня на ожидание и соедини, как только он освободится, или мне придется выйти и искать его самой.

— Нет, не надо. Я соединю, — сказала Шейла. Она чувствовала, что случилось что-то ужасное. Как многие женщины Касл-Рока, она думала, что Алан и Полли отчаянно любят друг друга, и, как многие женщины Касл-Рока, Шейла хотела видеть в них героев сказки, где все хорошо кончается… где любовь обязательно побеждает. Но сейчас Полли была не просто рассержена; она была полна боли и чего-то еще. Шейле показалось, что ненависти. — Ставлю на ожидание. Уже поставила.

— Прекрасно, спасибо, Шейла.

— Не за что. — Она нажала кнопку «очередь», прикурила сигарету и глубоко затянулась, хмуро глядя на тлеющий огонек.

16

— Алан? — кричал в трубку Генри Пейтон. — Алан, ты меня слышишь? — Голос, как у футбольного комментатора в пустой жестяной коробке.

— Слышу, Генри.

— Мне полчаса назад позвонили из ФБР, — проквакал Генри из рации. — Нам дико повезло с отпечатками.

Сердце Алана забилось чаще.

— С дверной ручки в доме Нетти? Которые смазанные?

— Да. У нас уверенное совпадение с одним жителем твоего города. Причина задержания: мелкая кража в 1977-м. С него сняли отпечатки.

— Не тяни, кто это?

— Имя этого человека: Хью Альберт Прист.

— Хью Прист?! — Алан подумал, что он ослышался. Даже если бы Генри назвал Дж. Дэнфорда Куэйла, [32] то он бы, наверное, удивился меньше. Насколько Алан был в курсе, Хью Прист даже не был знаком с Нетти. — Зачем Хью Присту было убивать Неттину собаку? Или бить Вильмины окна?

— Я не знаю этого джентльмена, поэтому не скажу, — ответил Генри. — Почему бы тебе не спросить у него самого? Вообще, почему бы тебе прямо сейчас не поехать, пока он не решил посетить родственников в Пересохшем Болоте, что в Южной Дакоте?

— Правильно, — сказал Алан. — Поговорим позже, Генри. Спасибо.

— Только держи меня в курсе. Считается, что это все же моя операция.

— Хорошо. Как только, так сразу.

Раздался резкий металлический щелчок, и дальше рация передавала только гул телефонной линии. Алан мельком представил, что сказали бы «АТ&Т» и «Nynex» по поводу издевательств над их аппаратурой, и собрался повесить микрофон на место. Но тут телефонный гул прервал голос Шейлы Брайхем — нехарактерно нерешительный.

— Шериф, у меня на проводе Полли Чалмерс. Она просит, чтобы я соединила ее по рации как можно быстрее. Прием.

Алан моргнул.

— Полли? — Неожиданно он испугался, как обычно пугаешься, когда телефон звонит в три часа ночи. Полли никогда раньше не требовала такой срочной связи, и, если бы его спросили, Алан сказал бы, что никогда и не потребует: это шло бы вразрез с ее представлениями о корректном поведении, а для Полли корректное поведение было очень даже важным. — А что случилось, Шейла, она не сказала? Прием.

— Нет, шериф.

Нет. Конечно же, нет. Он это тоже знал. Полли не любила распространяться о своих проблемах. И если бы Алан не был так удивлен, он бы не задал этого вопроса.

— Шериф?

— Соединяй, Шейла. Прием.

— Отбой, шериф.

Щелк!

Он стоял, освещенный солнцем, и его сердце билось слишком сильно и слишком часто. Ему это не нравилось.

Снова — щелк! — и потом голос Шейлы, далекий, почти неслышный:

— Полли, можешь говорить, связь включена.

— Алан? — Звук был таким громким, что он отпрянул. Это был голос сказочного великана… злого великана. Он сразу все понял — хватило одного слова.

— Да, Полли, я слушаю.

Пауза. Где-то далеко-далеко жужжали и гудели другие голоса, другие разговоры. У него было время подумать, что разговор оборвался… он почти надеялся на это.

— Алан, я знаю, что линия прослушивается, — сказала она. — Но ты поймешь, о чем я. Как ты мог? Как ты мог?!

Что-то знакомое было в этом разговоре. Что-то… но что?

— Полли, я не понимаю.

— Все ты понимаешь, — сказала она. Ее голос становился все ниже, все неразборчивее, и Алан понял, что если она и не плачет сейчас, то скоро расплачется. — Это так тяжело: узнать, что твои представления о человеке оказываются неправильными… ты думаешь, ты его знаешь, этого человека… но вдруг оказывается, что не знаешь. Трудно осознавать, что лицо, которое ты любила, оказалось маской.

Что-то знакомое. Да, конечно. Теперь Алан понял что. Это как в кошмарах, в которых он раз за разом переживал гибель Энни и Тодда. В кошмарах, в которых он стоял на обочине и наблюдал, как они проезжают мимо на «скауте». Они ехали навстречу смерти. Он пытался махать руками, но руки были слишком тяжелыми. Он пытался кричать, но забыл, как открыть рот. Они проезжали мимо, словно он был невидим. И сейчас то же самое: для Полли он стал невидим.

— Энни… — Он с ужасом понял, чье имя произнес, и быстро поправился. — Полли. Я не понимаю, о чем ты говоришь, Полли, но…

— Понимаешь! — неожиданно закричала она. — Не отпирайся! Не мог дождаться, пока я сама не скажу? Но ведь ты мог бы спросить! Почему ты решил разнюхивать за моей спиной? Как ты посмел разнюхивать за моей спиной?!

Он закрыл глаза в попытке остановить бешеный бег спутанных мыслей — не помогло. Вместо этого перед глазами встала уродливая картина: Майк Нортон, из норвежского «Джорнал-Реджистер», согнувшись над микропленкой газеты, яростно строчит что-то в блокноте своим куриным почерком.

— Я действительно не понимаю, о чем ты. Тут какое-то недоразумение. Давай встретимся, поговорим…

— Нет. Я не уверена, что хочу тебя видеть.

— Нет, нам надо встретиться. Я буду через… я буду…

Но в голове звучал голос Генри Пейтона. Почему бы тебе прямо сейчас не поехать, пока он не решил посетить родственников в Пересохшем Болоте, что в Южной Дакоте?

— Ты будешь что? — спросила она. — Ты будешь что?

— Я кое-что вспомнил, — медленно сказал Алан.

— Ой, правда? Уж не о том ли письме, которое ты написал в начале сентября? В Сан-Франциско?

— Я понятия не имею, о чем ты, Полли. Сейчас я не могу приехать, потому что возникли… другие дела, очень срочные. По работе. Но позже…

В аппарате что-то трещало, но Алан все равно очень ясно расслышал, что сказала ему Полли:

— Алан, как ты не понимаешь?! Не будет никаких позже, все кончено. Ты…

— Полли, пожалуйста…

— Нет! Оставь меня! Оставь меня в покое, ты… мерзавец, полицейская ищейка!

Щелк!

И снова — лишь гул телефонной линии. Алан поднял голову и осмотрелся, словно не понимая, где он и как сюда попал. Взгляд был рассеянным и озадаченным, такое выражение бывает у боксеров за секунду до того, как их колени подломятся и они улягутся на ринг в тяжелом нокауте.

Как такое могло случиться? Тем более так быстро?

Алан не имел представления. Похоже, на прошлой неделе у всего города малость поехала крыша… и Полли тоже подцепила инфекцию.

Щелк!

— Э-э-э… шериф? — Голос Шейлы, и по ее приглушенному, неуверенному тону Алан сразу понял, что по крайней мере часть его разговора с Полли не миновала ее ушей. — Алан, как слышишь? Алан?

Алану вдруг захотелось — страшно захотелось — выдрать микрофон из рации и зашвырнуть его в кусты за тротуаром. И уехать. Куда угодно. Перестать думать обо всем этом и просто поехать за солнцем.