Томминокеры. Трилогия, стр. 176

Обнажив последние несколько зубов, Гарденер приготовился растянуться на полу и вцепиться в свои ремни на ботинках.

43

Он ухлопал их всех, но оставался Дик Эллисон, из-за его большей эволюции, и около сорока пограничников Хейзл в городе, которые избежали воздействия вспышки мощности от корабля — эти последние были связаны друг с другом в одну цепь, и корабль просто не достиг их.

Они корчились, кровь лилась из глаз и носов, и умирали, потому что корабль высасывал их мозги.

Корабль сдерживал Томминокеров в лесу, и некоторые из них, самые старые, умерли; большая часть, однако, только испытывала мучительную боль в голове, и сами они либо лежали, либо стояли на коленях, в полуобмороке, вокруг прогалины. Немногие понимали, что огонь теперь совсем близко. Подул ветер, и пылающий веер развертывается… развертывается. Дым бежал через поляну густыми серо-белыми облаками. Огонь трещал и гремел.

44

Сейчас, — подумал Гарденер.

Он почувствовал, как что-то выскальзывает из его мозга, цепляется, выскальзывает… и крепко цепляется. Это было похоже на работу коробки передач. Боль была, но переносимая.

ОНИ чувствуют боль куда сильнее, — подумал он расслабленно.

Края котлована, казалось, задвигались. Сначала немного. Затем побольше. Раздался скрип, пронзительный визг.

Гарденер преодолевал в себе боль, его брови страшно сжались, глаза превратились в щели.

Серебристые ячейки поплыли, медленно, но уверенно. Конечно, двигались не они; двигался сам корабль; этот скрип был звуком освобождения от скального ложа, на котором он покоился столь долго.

Выше, — думал он бессвязно. — Женское белье, трикотаж, галантерея и, конечно, посетите наш отдел товаров для животных…

Он наращивал скорость, котлован уже быстрее уходил в сторону. Небо впереди расширялось — оно было тускло-металлического цвета. Крутились искры, похожие на стаи крошечных горящих птиц.

Он переполнился восторгом.

Гарденеру вспомнился вид из окна метро в то время, когда поезд покидает станцию, сперва медленно, затем ускоряясь — как кафельные стены закручиваются позади, похожие на ленту бумаги у музыканта за фортепьяно, так, что можно прочитать рекламу, пробегающую слева направо, — Энн, Хор, Самое Время спрашивать газету «Тайме», Попробуй Вельвет. Затем мрак, где только движение и единственное ощущение черной стены, проносящейся мимо.

Трижды прозвучал гудок, почти оглушивший его, заставивший его кричать; свежая кровь забрызгала колени. Корабль дрожал и громыхал, скрипел и тащил себя из земного склепа; он восходил в густых клубах дыма и затуманенном солнце, его полированный бок уже высунулся из котлована, все больше и больше, словно движущаяся металлическая стена. Кто-нибудь, созерцая это небезопасное зрелище вблизи, мог решить, что земля породила стальную гору или выбросила в воздух титановую стену.

Дуга хребта корабля становилась все шире и шире, достигла краев котлована, который Бобби и Гарденер выкопали с большим расширением кверху — распарывая землю своими изящно-тупыми инструментами, как полоумный, пытающийся сделать кесарево сечение.

Наружу и выше, выше и наружу. Скалы скрипели. Земля стонала. Пыль и дым от трения струился из котлована. Ощущение рождения горы или стены сохранялось, но даже с такого близкого расстояния, как от кромки прогалины, можно было различить круглую форму появляющегося предмета — форму гигантского блюдца, выходящего из земли как огромный двигатель. Он был тих, но поляна была заполнена грубым грохотом ломающихся скал. Он шел вверх и наружу, разрезая котлован шире и шире, его тень постепенно покрыла всю поляну и горящий лес.

Его ведущий край — тот, на котором споткнулась Бобби, — срезал верхушку самой высокой ели в лесу и отбросил ее, ломающую на своем пути, на землю. А корабль все еще рождался из чрева, которое его держало так долго; до тех пор, пока не закрыл все небо и не родился вновь.

Котлован перестал разрываться; секундой позже обозначилась щель между краями котлована и краем корабля. Его центральная часть, наконец, достигла края и миновала его.

Корабль с грохотом покинул дымящийся котлован, устремился в дымящийся солнечный свет, и наконец, скрипы и визги замерли, и между кораблем и землей блеснул свет.

Он вышел.

Он поднимался под уклоном, перекошенный, затем принял горизонтальное положение, круша деревья своим неизвестным, неузнаваемым весом, вырывая их с корнем. Древесные соки брызнули в воздух, образуя легкую янтарную пелену.

Он двигался медленно, с тяжеловесной элегантностью сквозь горящий день, прорезая полосу в верхушках деревьев, как парусник прорезает волну. Потом он приостановился, словно ожидая чего-то.

45

Теперь и пол под Гарденером стал прозрачным; ему казалось, что он сидит на воздухе, глядя вниз на вздымающиеся рифы дыма, идущего от края леса и наполняющего воздух.

Корабль ожил совершенно, а вот Гард быстро умирал.

Его руки поползли вверх к наушникам.

Скотти, — подумал он, — быстренько верпуй перлинь. Мы прервем этот танец.

Он напрягся внутри своей головы, и в это время боль стала густой, жилистой и тошнотворной.

Растворение, — подумал он мрачно, — вот на что это похоже — на растворение.

Было ощущение ужасной скорости. Его придавило к палубе, хотя ощущения большой перегрузки не возникало: Томминокеры, очевидно, нашли способ преодолевать силу тяжести.

Корабль не наклонялся; он просто поднимался прямо в воздух. Не закрывая теперь всего неба, он оттенял только три четверти, потом половину. Он неразличимо восходил в дыму, его металлическая реальность с твердыми краями росла неопределенно и оттого призрачно.

Затем он исчез в дыму, оставив только Томминокеров, ошеломленных, истощенных, которые пытались скрыться, прежде чем их настигнет огонь. Он оставил Томминокеров, и поляну, и навес… и котлован, как черное гнездо, откуда вырвали ядовитый клык.

46

Гард улегся на пол рубки управления, уставившись вверх. Пока он глядел, дымный, хромированный вид неба исчез. Оно стало снова голубым — яснейшим, светлейшим небом, которое он когда-либо видел.

Роскошно, попытался он сказать, но не вышло ни слова — ни даже карканья. Он проглотил кровь и закашлялся, не отрывая глаз от сияющего неба.

Его голубизна перешла в синеву… потом оно стало пурпурным.

Пожалуйста, не дай этому прекратиться, пожалуйста…

Из пурпурного в черное.

И теперь он видел только черноту и первые, жесткие искры звезд.

Снова прозвучал гудок. Он почувствовал боль, как будто корабль отходил от него, и было ощущение повышения скорости, как будто кто-то переключил передачи на самую высшую.

Куда мы движемся? — подумал Гарденер бессвязно, и затем чернота охватила его, когда корабль вылетал, покидал оболочку земной атмосферы так же легко, как он покинул землю, в которой лежал так долго. — Куда мы?..

Выше и выше, вовне и вовне — корабль поднимался, а Джим Гарденер, рожденный в Портленде, штат Мэн, поднимался вместе с ним.

И проваливался все ниже через черные слои бессознательного, и незадолго до того, как началась последняя рвота — та тошнота, о которой он даже никогда и не узнал, — у него начались галлюцинации. Греза была такой реальной, что он улыбнулся, лежа посреди черноты, окруженный космосом, оставляя внизу Землю, похожую на гигантский серо-голубой мраморный шарик прорицателя.

ЭПИЛОГ

Закутайся, детка!

Завернись поплотней!

Закутайся, детка!

Спрячься от глаз людей!

Тайный агент,

В тайном ночном нигде

Спрячься от глаз людей.

The Rolling Stones,

«Тайный агент»

О каждый день и каждую ночь.

Ваши частички уходят прочь…

Стройся в шеренгу, играй в их игру,

Пусть под наркозом сотрется срок,

Когда тебя выкликнут поутру:

Ты просто ждешь, когда щелкнет курок.

Queen — «Падающий топор»