Томминокеры. Трилогия, стр. 149

Его не разочаровало увиденное, — все было правильно. Не справедливо видит Бог, в этом нет ничего справедливого — но правильно, как будто часть его всегда знала, что все будет именно так, если они спустятся. Никакой кутерьмы Диснейленда; просто мрачные куски пустоты. Он поймал себя на том, что вспоминает стих Уистама Хью Одена о бегстве: раньше или позже ты всегда закончишь тем, что будешь сидеть в комнате, под светом голой лампочки, раскладывая пасьянс в три часа утра. Страна Завтра, кажется, заканчивается в пустоте, где люди, достаточно умные, чтобы достигать звезд, сходят с ума и рвут друг друга на кусочки когтями ног.

Слишком много для Роберта Хайнлайна, подумал Гард и пошел за Бобби.

Он двигался вверх, думая, что совсем потерял ориентацию — где он находится по отношению к внешнему миру. Но было легко об этом и не думать. Он держался за лестницу, пока шел. Он вышел к прямоугольному люку и поглядел внутрь, туда, где, должно быть, было машинное отделение: большие металлические блоки, квадратные с одной стороны, круглые — с другой, выстроились в два ряда. Трубочки, тонкие и матово-серебристые, торчали из квадратного конца и убегали в стороны под странными, изогнутыми углами.

Как выхлопная труба детского автомобильчика, подумал Гард. Тут он ощутил теплую жидкость надо ртом. Она разделилась и потекла двумя струйками по щекам. Опять нос кровоточит… медленно, но как будто намекает, что пора задрать голову ненадолго.

Кажется, здесь свет ярче?

Он остановился и огляделся вокруг.

Да. И он мог расслышать тихое гудение, или это ему кажется?

Он задрал голову. Нет, не кажется. Механизм. Что-то заработало.

Оно не просто заработало, и ты знаешь это. Мы заставили его работать. Мы завели моторчик.

Он сильно закусил загубник. Он хотел выбраться отсюда. Хотел вытащить отсюда Бобби. Корабль ожил; он боязливо подумал, что это был Последний Томминокер. Он услышал завывание. Это было самым страшным. Чувствующее существо… Что? Разбуженное, да. Гард захотел, чтобы оно заснуло. Он внезапно почувствовал, что слишком похож на Мальчика-с-Пальчик, который что-то вынюхивает в замке, пока великан храпит. Они должны убираться отсюда. Он пополз быстрее. Потом новая мысль ошарашила его, он застыл.

А что если оно не даст нам уйти?

Он отбросил эту мысль и продолжил движение.

Комната была в форме ромба. Она была заполнена койками, подвешенными на металлических рамах, — здесь было несколько сотен. Все были круто задраны вверх и перекошены налево: комната выглядела как матросская каюта на фотографии как раз перед тем, как корабль проваливается в бездну. Все койки были заняты, их владельцы пристегнуты ремнями. Прозрачная кожа, морды, похожие на собачьи; млечные, мертвые глаза.

От каждой чешуйчатой треугольной головы тянулись кабели.

Не просто пристегнуты, подумал Гард. ПРИКОВАНЫ. Они и двигали корабль, да, Бобби? Если это будущее, то пора стреляться. Они были гребцы на галере, каторжники.

Все мертвы. Пристегнутые навечно к своим койкам, головы вывернуты, морды, окоченевшие в вечном рычании. Мертвецы в перекошенной комнате.

Совсем близко заработал другой двигатель — заржавлено колебался, потом загудел мягко. Через секунду включилась вентиляция — он предположил, что еще один мотор заработал. В лицо подул воздух — был ли он свежим или нет, он не намеревался проверять.

Может быть, то, что наружный люк открылся, заставило все это работать, но я в это не верю. Мы включили. Что еще заработает, Бобби?

Может быть, они включат следующее — сами Томминокеры? Может быть, их прозрачно-серые руки с шестью пальцами уже начали сжиматься и разжиматься, как руки Бобби, когда она уставилась на тела в пустой рубке управления? И их когтистые ступни задрожали, задергались? Может быть, и головы завертелись, и они смотрят на них своими млечными глазами?

Я хочу уйти. Призраки слишком живые, и я хочу уйти.

Он тронул Бобби за плечо. Она отскочила. Гарденер взглянул себе на запястье — но там не было часов, только белая полоса на загоревшей коже. Это были «Таймеко, старые добрые ходики, которые побывали с ним в стольких переделках и выбирались оттуда целыми. Но два дня раскопок их доконали. ЭТО как раз то, чего не попробовал Джон Камерон Свэйз в рекламных роликах, подумал он.

Бобби что-то показывала. Она указала на воздушный баллон, притороченный к ее поясу, и подняла глаза на Гарденера. Как долго мы здесь?

Гарденер не знал и не хотел знать. Он хотел убраться отсюда, пока этот проклятый корабль не проснулся окончательно и не натворил Бог-знает-чего.

Он показал ей на проход. Достаточно долго. Давай-ка рванем отсюда.

В стене рядом с Гарденером зародился низкий, какой-то вкрадчиво кудахчущий звук. Он отпрянул. Капельки крови, медленно сочащиеся из носа попали на стену. Его сердце бешено заколотилось.

Спокойно, это просто какая-то помпа.

Вкрадчивый шумок начал смягчаться… и затем что-то испортилось. Раздался скрип металла, который царапают, и быстрые, похожие на щелчки разрывы. Гарденер почувствовал, как стена завибрировала, и на мгновение свет, казалось, затрепетал и потух.

А мы сможем найти выход в темноте, если свет погаснет? Твой шутила, наверно, сеньор.

Помпа заработала снова. Раздался визг металла, от которого зубы Гарденера сами закусили резинку в маске. Он наконец разжал их. Донесся долгий громкий всхлип, как от сосания соломинкой на дне стеклянного стакана. Затем молчание.

Не все кончается так хорошо, подумал Гарденер, и почему-то нашел в этой мысли утешение.

Бобби показала: пойдем, Гард.

Прежде чем он тронулся с места, он поймал испуганный взгляд Бобби, обращенный на ряды коек с мертвецами.

Затем Гарденер пополз обратно по тому же пути, пытаясь делать спокойные, ровные движения, потому что клаустрофобия уже начала сгущаться вокруг него.

В рубке управления одна из стен обратилась в гигантское смотровое окно в пятнадцать футов длиной и двадцать высотой.

Гарденер застыл, разинув рот, созерцая голубое мэнское небо и фигуры сосен и елей вокруг котлована. В нижнем правом углу он мог видеть деревянную крышу их навеса. Он пялился на окно несколько секунд — достаточных, чтобы разглядеть большое белое летнее облако, плывущее по небу, прежде чем осознал, что это не может быть окном. Они были где-то в центре корабля и глубоко в земле. Окно в этой стене не могло показать ничего, кроме самого корабля. Даже если бы они были ближе к обшивке, это был бы вид жилковатой скальной стены, может быть, с клочком неба в самом верху.

Это телеэкран какой-то. Что-то похожее на телеэкран, конечно.

Но никаких полос. Иллюзия была полной.

Очарованный этой картиной, забыв о своей клаустрофобии, Гарденер медленно подошел к стене. Наклон комнаты давал ему странное чувство полета, такое же, какое возникает, если соскользнуть мысленно за пульт в кабине аэротренажера и поставить фальшивый рычажок в положение «крутой вираж». Небо было такое светлое, что он прищурился. Он продолжал глядеть в стену, так же, как смотришь в кино, ожидая разглядеть экран позади картинки, если подобраться ближе, но стена не была похожа на киноэкран. Сосны были настоящие, ярко-зеленые; только то, что он не мог чувствовать ветерка или запаха древесины, подсказывало, что все видимое — убедительная иллюзия.

Он подошел еще ближе, вглядываясь в стену.

Эта камера, должно быть, установлена на внешней обшивке корабля, может быть, в том самом месте, где Бобби споткнулась. Угол обзора как раз такой. Но, черт возьми! Это так реально! Если бы ребята из Кодака или Поляроида это увидели, они бы взвыли.

Его схватили за руку — очень крепко, он вздрогнул от ужаса и обернулся, ожидая увидеть одного из них, такого ухмыляющегося, с собачьей башкой, держащего провод с вилкой на конце: нагнитесь немного, мистер Гарденер, это не больно.