Томминокеры. Трилогия, стр. 148

Бобби достигла выхода из туннеля, перевернулась животом кверху и исчезла из виду. Гард последовал за ней, остановился у жерла прохода на всякий случай. Здесь было огромное открытое пространство, в форме пятиугольника, как большая комната в улье. Она была тоже наклонена под большим углом в результате катастрофы. Стены сияли мягким бесцветным светом. Толстый кабель тянулся из-под тонкой прокладки на полу; это был набор из полудюжины тончайших нитей, и каждая заканчивалась штучками, которые походили на наушнички с выпуклым центром.

Бобби на это не глядела. Она глядела в угол. Гарденер проследил за ее взглядом и почувствовал, что его желудок тяжелеет. Его голова тошнотворно поплыла, его сердце запнулось.

Они все собрались у своего телепатического руля, или что у них там было, когда корабль ударился. Они, может быть, пытались вывести его из нырка всеми силами, но не получилось. И здесь они были, два или три, отброшенные в дальний угол. Сложно было описать, на что они похожи, — они переплелись, смешались. Корабль ударило, и их отбросило в этот дальний конец комнаты. Там они и лежат.

«Крушение межзвездного поезда, — подумал Гарденер болезненно. — Это здесь было, Альфи?»

Бобби не двинулась в сторону этих коричневых оболочек, громоздящихся в нижнем углу странной голой комнаты. Она только уставилась на них, ее руки сжимались и разжимались. Гарденер попытался понять, что она думает и чувствует, и не смог. Он развернулся и спустился осторожно через переборку. Присоединился к ней, передвигаясь с опаской по перекошенному полу. Бобби посмотрела на него своими странными новыми глазами: Что, я действительно похожа на нее, с этими новыми глазами? Гард спросил себя об этом — и затем вернулся к сплетенным останкам в углу. Она продолжала сжимать и разжимать руки.

Гарденер двинулся к ним. Бобби повисла у него на руке. Гарденер избавился от ее захвата, даже не задумываясь. Он должен посмотреть на них. Он чувствовал себя испуганным ребенком, приближающимся к открытой могиле, которого что-то заставляет продолжать идти. Он должен увидеть.

Гарденер пересек то, что он считал — при всей ее пустынности — рубкой управления межзвездного корабля. Пол под его ногами был гладкий, как стекло, но его тенниски держались подошвами не скользя. Он не слышал иных звуков, кроме своего резкого дыхания, ощущал только пыльный воздух Хэвена. Он прошел по наклонному полу к телам и посмотрел на них.

«Вот они, Томминокеры, — подумал он. — Возможно, Бобби и другие не будут выглядеть, как они, когда завершат «превращение», может быть, из-за среды, может быть, из-за первоначального физиологического, грима у — как это назвать? контрольная группа? — результатов опыта. Но сходство было налицо. Может быть, это и не одно и то же… но довольно близко. Уроды поганые».

Он испытал страх… ужас… и отвращение, которое заставило его кровь прилить к лицу.

Вчерашней ночью, как и теперь, запел в его мозгу колышущийся голос, Томминокер, Томминокер, стукнул в дверь.

Сначала ему показалось, что их пятеро, но их было только четверо — один в двух частях. Ни один из них не выглядел так, словно он — она — оно — умер легко или с какой-нибудь безмятежностью. Их лица были отвратительно длиннорылыми. Их глаза закатились в белизну катаракты. Их губы превратились в однородное тесто.

Их кожа была чешуйчатой, но прозрачной — он мог видеть заледеневшие мышцы, в пучках, вокруг челюстей, висков и шей.

У них не было зубов.

8

Бобби подошла к нему. Гард увидел страх на ее лице — но не отвращение.

Они теперь ее боги, а это было бы странно — чувствовать отвращение к своим собственным богам, подумал Гарденер. Они ее боги теперь, и почему бы нет? Они сделали ее такой, какая она сейчас.

Он указал на каждого из них по очереди, беззаботно, как какой-нибудь инструктор. Они были голые, и их раны виделись очень четко. Крушение межзвездного поезда, да. Но он не верил, что это было из-за механической неисправности. Эти странные чешуйчатые тела были изрублены, исполосованы грубыми прорезами. Одна шестипалая рука все еще цеплялась за рукоять чего-то, что выглядело как нож с циркулярным лезвием.

Погляди на них, Бобби, подумал он, хотя знал, что Бобби не сможет прочесть его мысли здесь, даже если он и снимет блок. Он указал: тут, на оскаленный рот, залезший в горло другого существа; там, на глубокую рану, зияющую в тонком, нечеловеческом горле; там, на нож, все еще зажатый в руке.

Погляди на них, Бобби. Тебе не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что они сражались. У них здесь проходила старая добрая игра во вмажь-сломай-и-вырви в этой рубке управления. Никто из этого говна «давайте-подумаем-вместе» не есть твой бог. Они оставили тяжелые аргументы друг на друге. Может быть, все началось как дискуссия на тему, высаживаться или не высаживаться здесь или, может быть, о том, должны они были или нет брать влево от Альфы Центавра. Как бы то ни было, результат один. Помнишь, как мы всегда утверждали, что это будет технологически прогрессивная раса существ, тех, с которыми мы когда-нибудь вступим в контакт? Мы думали, они должны быть изящны, как Мистер Визард, и мудры, как Роберт Янг в «Папа Лучше Знает». Ну, вот правда, Бобби. Корабль разбился, потому что они передрались. И где бластеры? Лазеры? Комнаты конвейеров? Я вижу только нож. Остальное они доделали зеркалами… или своими голыми руками… или когтями.

Бобби отвернулась, напряженно нахмурилась — ученица, которая не хочет учить урок. Она двинулась в сторону. Гарденер поймал ее за руку и подтолкнул обратно. Указал на ступни.

Если бы у Брюса Ли были такие ножки, он мог бы убивать по тысяче человек в неделю, Бобби.

Ноги Томминокеров были гротескно длинны — они заставили Гарденера думать о тех ребятах, которые пристегивают ходули и в костюме Дяди Сэма шагают на Четвертое Июля в параде. Мышцы под полупрозрачной кожей были длинными, тягучими, серыми. Ступни были узкими, с нечетко выделенными пальцами. Скорее, каждая ступня заворачивалась в один толстый, хитиновый коготь, как пятка у птиц. Что-то похожее на когти гигантских стервятников.

Гарденер вспомнил о выемках на ступеньках лестницы. Он поежился.

Смотри, Бобби. Смотри, какие у них темные когти. Это кровь или внутренности. Они на когте, потому что им они причиняли наибольший ущерб. Это говенное место, точно, не выглядит как капитанский мостик космического корабля Интерпрайз перед крушением. Как раз перед встряской, это место выглядело как пространство «вход-для-всех» петушиного боя за деревенским сараем. Это прогресс, Бобби? Да по сравнению с этими парнями энергетик Тед выглядит просто настоящим Ганди!

Нахмурившись, Бобби шагнула прочь. Оставь меня, говорили ее глаза.

Бобби, неужели ты не видишь…

Бобби развернулась. Ее не интересовало глядение.

Гарденер стоял около высушенных тел, глядя, как она карабкается по палубе, как будто крестьянка поднимается по крутому холму. Она не скользила вовсе. Она направилась к длинной стене, где было другое круглое отверстие, и протиснулась в него. Некоторое время Гарденер мог видеть ее ноги и грязные подошвы теннисных туфель, а затем она исчезла.

Гард прошелся по наклону вверх и недолго постоял в центре комнаты, глядя на отдельную тонкую нить, тянущуюся из пола, на наушнички, которые торчали на ее конце. Схожесть с комплектом на складе Бобби была совершенно очевидной. С другой стороны…

Он огляделся. Пятиугольная комната. Голая. Никаких стульев. Никаких снимков Ниагарского водопада или водопада Кигнус-Би, ничего в этом роде. Никаких астронавигационных карт, оборудования Безумной Лаборатории. Все эти затейники, производители научной фантастики и создатели спецэффектов, были бы разочарованы этой пустотой, подумал Гарденер. Ничего, кроме наушничков, лежащих переплетенными на полу, и тел, прекрасно сохранившихся, но, возможно, не тяжелее осеннего листа. Наушнички и останки, как оболочки, сложенные в дальнем углу, куда их откинула гравитация. Ничего особенно интересного во всем этом. Ничего особенно изящного. Все, как есть. Потому что умники Хэвена напридумывали много всякой чепухи, но ни одна из них не кажется изящной, когда ты спускаешься вниз, где тебя вот так берут за горло.