Томминокеры. Трилогия, стр. 132

— Да, — сказала Бобби, — ушла.

Ты все еще не умеешь врать, Бобби. И я думаю — действительно думаю, — что я слышал ее визг. Как раз перед тем, как я отрубился, уйдя в лес, я думаю, что слышал визг. Что же могло заставить такую суку, как Сисси, испустить такой вопль? Насколько плохим это должно было быть?

Ответ прост: очень плохим.

— Она сроду не была из тех, кто красиво уходит, — сказала Бобби. — Или дает кому-нибудь возможность быть красивым, если может как-то повлиять на это. Она пришла, чтобы забрать меня домой, понимаешь… Посмотри-ка на этот обрубок дерева, Гард: он довольно высокий. — Гарденер, насколько возможно, переключил рычаг коробки передач. «Томкэт» поднялся еще на три дюйма, едва не задев верхушку пня. Миновав его, он ослабил руку и «Томкэт» вернулся на прежнюю высоту — 18 дюймов над землей.

— Да, она как раз пришла со своим буром и киркой, — сказала Бобби с вялой усмешкой. — Было время, когда она могла забрать и меня тоже. Ну а теперь, она никогда не сможет.

Гарденер почувствовал холод. Есть много вариантов, как можно истолковать это замечание, не так ли?

— Я по-прежнему удивлен, что тебе понадобился лишь один вечер, чтобы убедить ее, — сказал Гарденер.

— Я просто стерла часть грима. Когда она увидела, что было под ним, она завизжала и так быстро исчезла, словно у нее ракеты были привязаны к ногам. Это была действительно милая шутка.

Это было правдоподобно. Настолько правдоподобно, что соблазн поверить этому был почти непреодолим. Если только не обходить простой факт, что обсуждаемая леди не могла никуда уйти, тем более в спешке, без посторонней помощи.

Нет, — подумал Гарденер. — Никуда она не уходила. Единственный вопрос убила ли ты ее или она в том проклятом ангаре с Питером.

— Как долго продолжаются физические изменения, Бобби? — спросил Гарденер.

— Еще недолго, — сказала Бобби, и Гарденер еще раз подумал, что Бобби никогда не могла придумать большей чепухи. — Ну вот мы и приехали. Припаркуй его возле пристройки.

3

На следующий вечер они рано закончили работу — все еще стояла жара, и никто из них не чувствовал в себе сил продолжать, пока не погас последний луч. Они возвратились в дом, разложили по тарелкам еду и даже немного поели. Помыв посуду, Гарденер сказал, что он намеревается прогуляться.

— Вот как? — Бобби смотрела на него с настороженностью, которая была основой ее реакций. — Мне кажется, что ты достаточно сегодня повкалывал.

— Солнце сейчас садится, — легко сказал Гарденер. — Сейчас прохладнее. Нет мошкары. И… — он невинно посмотрел на Бобби. — Если я выйду на веранду, я наверняка возьму бутылку. Если возьму бутылку, то наверняка выпью. Если же я предприму данную прогулку и вернусь домой усталым, может быть, я смогу свалиться в постель хотя бы один раз трезвым.

Все это было в достаточной степени правдиво… но в этом гнездилась другая истина, как одна китайская коробочка внутри другой. Гарденер смотрел на Бобби и ждал, наблюдая, не станет ли она охотиться за этой внутренней коробочкой.

— Она не стала.

— Хорошо, — сказала она. — Но знаешь ли, мне все равно, сколько ты выпьешь, Гард. Я твоя подруга, а не жена.

— Нет, тебе, конечно, все равно, сколько я выпью — ведь ты вполне облегчила мне задачу — напиваться, сколько захочу. Потому что это нейтрализует меня.

Он шел по девятому шоссе мимо фермы Джастина Харда, добравшись до Ниста Роад, свернул налево и пошел вперед бодрым шагом, легко помахивая руками. Труд последнего месяца закалил его так, что он с трудом мог поверить — не так давно даже такая прогулка в две мили вызвала бы дрожь в ставших резиновых ногах.

Все же, как странно! Ни криков козодоев, встречающих надвигающиеся сумерки, ни лая собак. Большая часть окон в домах были темными, в нескольких освещенных окнах, мимо некоторых он прошел, он не заметил мерцания телевизоров.

Кому нужен повторный показ Барни Миллера, когда и самому можно превратиться? — подумал Гарденер.

К тому времени, как он добрался до указателя «Дорога заканчивается через 200 ярдов», уже почти полностью стемнело, но взошла луна и ночь стала очень светлой. В конце дороги он увидел ржавую, прошитую пулями табличку «Вход воспрещен», висевшую на тяжелой цепи, протянутой между двумя столбами.

Гард перелез через цепь и пошел дальше и вскоре остановился у забросанной глубокой ямы. Лунный свет делал ее заросшие сорняками стенки белыми, как кость. Тишина была такая, что у Гарденера начало покалывать в затылке.

Что его сюда привело? Он полагал, что его собственное «превращение» что-то он извлек из мыслей Бобби, даже не отдавая себе в этом отчета. Это должно было быть так, ибо что бы ни привело его сюда, это было гораздо сильнее, чем просто предчувствие.

Слева на фоне непотревоженной белизны виднелся глубокий след. Гарденер забрался в яму, под ногами хрустело. Он стал копать гравий, где он был посветлее — ничего, копнул рядом — ничего, копнул еще — ничего.

Эге, минутку!

Его пальцы дотронулись до чего-то слишком гладкого, чтобы быть камнем. Он нагнулся, сердце его глухо стучало, но он не смог ничего увидеть. Он расширил углубление, выбросив землю, и обрушил склон.

Он увидел, что откопал верхнюю фару автомобиля.

Гарденер посмотрел на нее, наполняясь мрачным, черным весельем. «Вот, оказывается, как находят что-то в земле», — подумал он. Находят некий странный артефакт. Только мне не стоит задерживаться на этом, не правда ли? Я знал, куда смотреть.

Он стал быстро копать, выкидывая грязь между ногами, как собачонка, выкапывающая кость, и не обращая внимания ни на колотящееся сердце, ни на руки, которые вначале растерлись, а потом начали кровоточить.

Ему удалось расчистить плоский участок на капоте, как раз над правыми верхними фарами, где он мог стоять удобнее, и работа пошла быстрее. Бобби и ее приятели сделали эту случайную работу наилучшим образом. Гарденер вытаскивал гравий руками и выкидывал его из машины.

Галька хрустела и скрипела о металл. Во рту было сухо. Он добрался до лобового стекла и, по правде говоря, не знал что лучше — увидеть там что-нибудь или ничего не увидеть.

Его пальцы снова скользнули по гладкой поверхности. Не дав себе остановиться и поразмышлять — чтобы на него снова не надавила бросающая в дрожь тишина, иначе он мог просто повернуться и броситься бежать — он расчистил лобовое стекло и вгляделся внутрь, поставил ладонь козырьком к стеклу, чтобы не мешали блики ослепительного лунного света.

Ничего.

«Гатлас», арендованный Энн Андерсон, был пуст.

Они могли засунуть ее в багажник. Факт тот, что ты все еще ни в чем не уверен.

Он подумал, что все-таки уверен. Логика показывала ему, что тела Энн не было в багажнике. Зачем бы им беспокоиться. Любой нашедший новехонький автомобиль в пустынной, забросанной галькой яме наверняка нашел бы это достаточно подозрительным, чтобы осмотреть багажник… или вызвать полицию, любой, кто бы это сделал.

Никто в Хэвене бы не раскололся. Они сейчас испытывают большие потрясения, чем зарытые в гравийных ямах автомобили. И если кому-то из города и случится найти «его, вряд ли он вызовет полицию. Это означало бы приход людей со стороны, а нам в Хэвене этим летом такие вовсе не нужны, ведь так? Об этом не стоит и думать Итак, в багажнике ее не было. Простая логика. Что и требовалось доказать.

А может быть, люди, которые это сделали, не обладали твоей несокрушимой силой логики, Гард?

Это была тоже ерунда. Если ты можешь видеть предмет в трех измерениях, то Чудесные Дети Хэвена могут видеть его в двадцати трех. Они не оставляют следов.

Гарденер подполз не коленях к краю капота и спрыгнул вниз. Только сейчас он осознал, как горят его стесанные руки. Ему нужно будет принять пару таблеток аспирина, когда он вернется, и попытаться скрыть раны от Бобби, завтра рукавицы должны быть на руках. Весь день.

Энн не было в автомобиле. Где же она была? Конечно, в пристройке. Гарденер вдруг понял, почему он пришел сюда: не только для того, чтобы подтвердить мысль, которую он извлек из головы Бобби (если он ее и вправду извлек, его подсознание просто могло зафиксировать это место, как наиболее приемлемое, чтобы быстро избавиться от большого автомобиля), но из-за того, что ему необходимо было удостовериться, что это пристройка. Необходимо.