Томминокеры. Трилогия, стр. 107

Сознание слегка просветлело… мысли начали проясняться. Буч прищурился, пошарил блокнот и вырвал из него листочек. Он написал:

«Во вторник вечером я сказал, что не пойду на ее похороны, потому, что болен. Так оно и было. Правда, дело не в больном желудке. Я хотел сделать ей предложение, но все откладывал. Боялся, что она откажет. Если бы я не трусил, быть может, она осталась бы в живых. Теперь, когда она умерла, похоже, мне не для чего жить.

Извините за доставленные хлопоты».

Он просмотрел записку и подписался:

«Антони Ф.Дуган».

Буч отложил записку и ручку и откинулся на стуле, тупо глядя в окно.

Наконец упало последнее перышко, сломавшее спину верблюда.

Он решился. Остатки сознания вспыхнули и погасли, погасли навсегда.

Буч Дуган поднялся на ноги и направился в уборную. Потом, вспомнив код стенного сейфа, вернулся за своим верным «Магну-мом-357». Автоматически накинул и застегнул ремни, потом уселся на столик, задумавшись.

Поразмыслив несколько минут, он нахмурился, потом встал, выключил свет в уборной, закрыл дверь, снова подошел к столику и снова уселся. Проверил зачем-то, хорошо ли видно записку, достал из кобуры свой «Магнум», легко пристроил его дуло к виску и спустил курок. Кресло опрокинулось и с грохотом упало на пол, с вполне обыденным, совсем не драматичным звуком — словно кто-то, уходя, хлопнул дверью.

2

Пятница, 29-ое июля

Передовица «Бангор Дейли Ньюз».

Бесспорное самоубийство городского полицейского из Дерри, расследовавшего исчезновение двух рядовых.

Не подлежит сомнению, что Антони «Буч» Дуган из городской полиции Дерри застрелился из табельного оружия в четверг рано утром. Его смерть глубоко потрясла его коллег из городской полиции, встревоженных недавним исчезновением двух рядовых…

3

Суббота, 30-ое июля

Гарденер сидел на пне в лесу, сняв рубашку; он уписывал бутерброд с тунцом и яйцом, отваренным вкрутую, запивая все это холодным кофе, щедро сдобренным бренди. Как раз напротив него, на другом пне сидел Джон Эндерс — школьный директор. Эндерс почти не занимался физическим трудом, как многие люди его профессии, так что теперь, хотя время подошло только к полудню, он выглядел усталым, разгоряченным и почти выбился из сил. Гарденер кивнул ему.

— Неплохо, — похвалил он. — Куда лучше, чем у Тремэйна, между прочим. Тремэйн выпарил всю воду, пытаясь вскипятить ее. Эндерс растроганно улыбнулся.

— Спасибо.

Гарденер окинул взглядом часть огромного сферического предмета, выступающего из земли. Канава становилась все шире и шире, и им приходилось использовать все больше и больше той серебристой проволоки, которая худо-бедно удерживала сферу от проседания (он понятия не имел, как это происходит, знал только, что объем «подкопа», без того внушительный, уже почти удвоился, и еще вчера две женщины из города привезли новую партию проволоки, аккуратно свернутую и упакованную, как новенькие металлические занавески). А им понадобится еще больше, они ведь «вгрызаются» все дальше в глубь холма… а эта штука все уходит и уходит вниз, и нет ни конца, ни края… Уже весь дом Бобби мог бы скрыться в ее тени.

Он снова взглянул на Эндерса. Эндерс уставился на эту штуку с выражением преклонения и религиозного трепета — ни дать ни взять начинающий друид, совершивший свое первое паломничество к святилищу Стоунхеджа.

Гарденер поднялся на ноги, слегка потянувшись.

— За дело, — сказал он. — Давай-ка чуть-чуть рванем эту штуку.

Еще неделю назад они с Бобби дошли до того момента, когда «корабль» оказался неподвижно засевшим в твердой почве холма, как кусок стали в бетоне. Сама почва не повреждала корабль; чтобы побеспокоить его гладкую жемчужно-серую поверхность, нужно было что-то посущественнее; оставался только взрыв. Слишком уж плотно корабль засел в почве. Вот почву и надо разнести к черту. При других обстоятельствах эта работа была бы как раз для команды строителей, знающих, как пользоваться динамитом — большим количеством динамита.

Однако, динамит считается устаревшим, потому-то его не найдешь среди имеющихся в наличии взрывчатых веществ в городе Хэвене. Впрочем, Гарденер толком не уяснил, какие взрывчатые вещества есть в Хэвене, а каких — нет, какие можно использовать для этих целей, а какие — не стоит, да он и не стремился разобраться. Да и вообще, это — спорный вопрос, сколько людей столько и мнений. Если бы знать, как этим пользоваться, то огромная часть тяжелой работы была бы проделана в мановение ока, с помощью каких-то новых и усовершенствованных взрывных устройств. Он помнил те времена, когда действительно маялся дурью, размышляя, стоит или не стоит Бобби ломать голову над вопросами устройства и производства оружия. Теперь все это казалось таким далеким, а тот Джим Гарденер — таким наивным.

— Ты сможешь это сделать, Джонни? — спросил он директора школы.

Эндерс поднялся, заложив руки за спину. Несмотря на жуткую усталость, он все же выдавил улыбку. Казалось, один вид корабля подбадривает его. Кровь выступила в уголке глаза, совсем как красная слеза. Должно быть, лопнул сосуд. Все из-за того, что вертимся около этого проклятого корабля — подумал Гард. Сперва Бобби Тремэйн взялся «помогать» ему и потерял за два дня несколько последних зубов; они полетели, как горох из стручка, а все потому что рядом стоит эта штука.

Сначала он хотел сказать Эндерсу, что что-то неладно с его правым глазом, но передумал, предоставляя ему заметить это без посторонней помощи. Похоже на то, что его это даже не беспокоит. Это потрясло Гарда больше всего.

«С чего бы это? Или ты обманываешь себя, считая, что даже кошки человечнее нас — людей? Если это так, то тебе лучше поумнеть, старина Гард».

Он вовремя посмотрел под ноги, до того, как край подкопа обвалился. Оглядевшись, Гард поднял дешевенький транзистор, сделанный из ядовито-желтого пластика. Так и лезет в глаза! А, ведь там, под ядовито-желтой пластмассой всякие детали, и, конечно же, батарейки.

Хмыкнув, Гарденер отошел от края подкопа. На сей раз завывающая музыка оставила его спокойным, он не мог отвести глаза от огромного, гладкого, серого бока корабля. Зрелище не вдохновляло, вызывая, однако, трепет, переходящий в дрожь все нарастающего страха.

«Но ведь ты все еще надеешься. Соврешь, если скажешь, что нет. Ведь разгадка именно здесь… где-то здесь».

«Странно», подумал он. Надежда нарастает вместе со страхом…

Раскопки холма существенно обнажили поверхность корабля — правда, не настолько, как ему того хотелось; с другой стороны, ему вовсе не светит оказаться втянутым в какую-нибудь гигантскую воронку. Да и приближаться к металлической обшивке небезопасно. Теперь, когда он часто прикасался к ней, его кровотечения участились (а не прикасаться было выше его сил); шум радио стих; тут он поймал себя на мысли, как много крови может литься из носа или из ушей. И еще: много же, однако, времени он выторговал себе пожить на этом свете, впрочем, это вопрос настроения. С того самого утра, когда он проснулся на волнорезе в Нью-Хэмпшире, он живет как бы взаймы. Он болен и знает это, правда, не настолько болен, чтобы оценить комизм ситуации, в которой он оказался: он, как одержимый, раскапывает эту чертову кучу, применяя все известные инструменты и приспособления, словно рекламируя «Весь Универсальный Каталог» Хьюго Герисбака, причем, судя по всему, он загонит себя до смерти, работая словно в гипнотическом трансе; надо думать, он не доживет до того момента, когда можно будет войти внутрь через ход, который Бобби надеется найти. Но надо попытаться. Ставка достаточно высока.

Наступив на веревочный хомут, затянутый крепким узлом, он сунул назойливое радио в карман рубашки.

— Будь добр, Джонки, спусти-ка меня вниз.

Эндерс начал вращать колесо лебедки, и Джим медленно заскользил вниз, на дно траншеи. Гладкая серая поверхность перед его глазами заскользила все выше, выше, выше. «Пожелай они расправиться с ним, проще всего это было бы сделать сейчас», — прикинул Гард. Просто послать телепатический приказ Эндерсу: «Ты можешь отойти от колеса, Джон. Мы с ним покончили? И он грохнется с сорокафутовой высоты на твердую, как бетон породу, таща за собой веревочную петлю.