Избранное, стр. 62

– Вы, я полагаю, как писатель, верно, знаете…

– Что? – спросил я.

– Что?.. Вот говорят, будто в каждом человеке, ставшем писателем, таится жажда злодейства. Так ли это?

– То есть как?

– Люди, именуемые художниками, каждый божий день готовы пролить кровь – убить, задушить, отравить, зарезать человека…

– Помилуйте, Мухиттин-бей, – пытался я вставить слово, но он не слушал меня и продолжал:

– Перерезать горло, умертвить… Будучи людьми образованными, они очень трусливы – страх перед законом останавливает их, не позволяет совершать преступления, которые они вынашивают в своем сердце. Эти люди создают произведения, так сказать, искусства, и отводят в них душу. То есть, я хочу сказать, все знаменитые писатели, если бы они не были служителями искусства, то стали бы свирепыми преступниками. Ведь преступником сделаться не так легко, как художником.

– Из ваших слов следует, что трусливые преступники – это художники.

– Не принимайте слова на свой счет, прошу вас. Я с вами делюсь тем, что вычитал из книг.

– Непонятно все-таки, почему художником быть легче, чем преступником?

– Нет, скажите по совести, ведь совершить преступление труднее, чем написать какой-нибудь роман с убийством. Для этого не нужно рисковать собой. Литераторы избрали путь полегче. Как, по-вашему, правильно я говорю?

– Не знаю, не думаю, чтобы это было так. Возьмем Шекспира. По-вашему, если бы этот великий человек не создал своих драм, то он стал бы величайшим преступником?

– Точно! В книге, которую я прочитал, утверждается, что именно поэтому в пьесах Шекспира так много убийств. Действительно, перед закрытием занавеса сцена превращается в настоящую бойню. Шекспир в жизни не убивал, зато на бумаге крушил направо и налево. Чем больше в душе человека злодейского, тем более великие произведения он может создать. Прошу вас, скажите честно и откровенно: если бы вы не создали эти книги, – а вы их написали множество, – стали бы вы убийцей?

– Помилуйте, Мухиттин-бей, что вы говорите?

– Для меня это очень важно. Вы когда-нибудь чувствовали желание убить? Когда вы пишете рассказы, испытываете вы нервное возбуждение, возникает у вас потребность разорвать на куски, уничтожить кого-нибудь? Если вам нравится написанный вами рассказ, приходит ли к вам то чувство облегчения, которое испытывает преступник, проливший кровь?

Я не мог раскрыть рта, меня словно поймали на месте преступления. Ведь часто, как справедливо сказал Мухиттин-бей, я писал свои рассказы в состоянии душевного кризиса, разрывая пером бумагу и в злости ломая перо, бил кулаком по столу, яростно стискивая зубы… И мне вдруг стало страшно. Вероятно, собеседник понял это по выражению моего лица.

– Значит, и вы… – проговорил он, – я-то ценил вас… Если бы вы не написали свои книги, кто знает, сколько сотен людей рассталось бы с жизнью?

– Помилуйте, Мухиттин-бей, я даже курицы не могу зарезать…

– Да! Точь-в-точь как написано в книге… Они становятся писателями потому, что даже курицы не могут зарезать… Если бы могли, то резали людей, как кур. Из-за малодушия они становятся писателями или еще кем-нибудь…

Я должен хоть немного познакомить вас с Мухиттин-беем, тогда вы поймете, как дико было мне слышать из его уст эти жестокие слова о преступлениях, о жажде крови. Я мог только в удивлении таращить на него глаза.

На свете есть люди, которых называют ангелами, Мухиттин-бей – один из них…

– Дорогой мой Мухиттин-бей, почему вы заговорили о таких вещах?

– Это очень важно для меня. В зависимости от вашего ответа я решаю свою судьбу: или разведусь с Сабихой или нет…

Я был сбит с толку. Эта пара была для всех примером счастливой семьи. Только недавно они отпраздновали двадцатилетие своей супружеской жизни. У них были взрослые дочери и сыновья. И он и она принадлежат к знатным семьям. Деды и прадеды Сабихи-ханым были пашами [19] … И он и она – люди интеллигентные, долго жившие в Европе, знающие иностранные языки…

– Да… Разведусь с Сабихой…

– Помилуйте, Мухиттин-бей, как это возможно…

– О, если бы вы знали… Интересно, заметили вы или нет, что за последние пять-десять лет женщины нашего круга почему-то вдруг стали повально увлекаться керамикой и резьбой по дереву…

– Да, это верно. Некоторые мои знакомые дамы занимаются керамикой, резьбой, устраивают даже выставки своих работ. По правде говоря, они делают весьма любопытные вещицы…

Мухиттин-бей – один из самых мягких людей в мире, сжав зубы, отрубил:

– Делают, конечно, делают. А вы когда-нибудь поинтересовались, кто эти женщины?

– Нет, признаться…

Тут перед моим взором выстроились те, о ком говорил Мухиттин-бей, и я бодро ответил:

– Все они имеют хорошее образование…

– Хорошее, конечно, хорошее… Все они образованные шельмы. Хорошо, а что вы еще можете про них сказать? Подумайте-ка…

– Лишений не испытывают, материально обеспечены.

– Правильно… То есть, попросту говоря, с жиру бесятся… А еще?

– Разбираются в искусстве, и в этой, как ее… эстетике.

– Так, дальше.

– Большинству из них за сорок…

– А почему после сорока лет они начинают вдруг увлекаться керамикой, резьбой? С чего бы? Приказ свыше получают, что ли?

В самом деле, все мои знакомые дамы, которым около сорока лет или больше, со страстью отдаются этим занятиям. Мне не приходило в голову раньше, почему именно после сорока?

– Так вот, братец, живут себе наши жены и вдруг после сорока становятся на нашу голову художницами. То есть, как говорят, к ним приходит вдохновение. Столько лет сидит жена дома, и вдруг, глядь, в один прекрасный день, засучив рукава, начинает месить глину и становится у печи горшки обжигать. Или же берет в руки резец, нож и целыми днями что-то строгает и выжигает каленым железом…

– Ну что в этом плохого, Мухиттин-бей?

– Мы, мужчины, глупцы! – со злостью сказал Мухиттин-бей. – Конечно, есть на то причина, что в таком возрасте они начинают лепить или резать. Подумать только нам лень…

– Но среди моих знакомых есть и молодые женщины, они тоже вырезают деревянные фигурки.