Единственный (Изумрудный шелк твоих глаз) (СИ), стр. 186
— Да, государь… — против воли шевельнулись губы мага. Темно-зеленые глаза Джессина смотрели с яростной обреченностью, но он не мог пересилить клятву.
— Прости меня, — сухо произнес Арэль. — Но так надо. И ты сам это понимаешь.
— Я признаю ваш выбор, государь, — печально кивнул маг. — Но… Вы хоть понимаете, что Изумрудные уйдут вслед за вами? Вы наш якорь в этом мире.
— Не уйдете. В моем сыне есть кровь Мираннов. И хотя он не Посредник, но это позволит вам выжить. А спустя какое-то время… возможно… появится тот, в ком возродится дар моей семьи.
— Государь…
— Хватит, Джессин, — отозвался Ар. — Не рви мне душу ненужными спорами. Я все равно не откажусь от своего решения. Просто не смогу, как бы ни хотел жить.
— Завтра… завтра на рассвете все будет готово, — ответил маг. — Ночи нам вполне хватит, чтобы все сделать.
— Тогда до рассвета, — произнес Арэль, разрывая магическую связь.
Наконец-то у чумного города появилась надежда! Надежда для Руши и Рихшана… надежда для жителей княжества, что с содроганием ждали, когда хлипкий заслон рухнет, и болезнь вырвется из ловушки Литиррина.
Надежда для Габраэла и Диранна.
Надежда для всех.
Только не для него.
Глава 13
Городская ратуша была самой высокой точкой Литиррина. Именно она являлась старейшей частью города. Древняя крепость, вокруг которой много позже расстроились дома тех, кто пришел жить в тени сторожевых башен.
Давно прошли времена, когда дикие племена пытались вытеснить с материка пришельцев. Давно уже некогда грозную крепость переделали в пышную ратушу. А вот старая сигнальная башня все так же высилась на скалистом холме Литиррина, вонзая свои шпили в холодное небо Севера. Только узкие бойницы расширили до стрельчатых окон, да забрали проемы причудливыми витражами, оживив серые камни радужными красками.
…На широких подоконниках оказалось удобно сидеть, просто набросав побольше мягких подушек.
Арэль и набросал, и сидел.
Глубокая ночь властвовала над Литиррином. Полная луна задумчиво разглядывала свое отражение в зеркале Круглого озера. У подножия холма смутно белели городские стены. На окраинах ни огонька… вся жизнь сосредоточена в центре. Лишь на холмах за городом сплошная цепочка костров — оцепление Рихшана…
Портовые районы тоже укрыты непроницаемой тьмой… бунт угас сам по себе, едва люди осознали, что никто не станет их уговаривать и спасать. Отгородятся баррикадами, и живи, как знаешь…
Подняв к небу отрешенное лицо, Арэль смотрел на безмолвный лик ночного светила. Такой же холодной и неподвижный как он сам. Лишь изредка на идеально круглый диск набегали перистые облака, обещая скорый дождь.
В широко раскрытых глазах юного князя сияли зеленые отражения луны…
Полнолуние…
Время праздников и веселья. Время, когда оборотни находились в самой пике второй ипостаси.
Время любви и песен.
Как жаль, что эта ночь для него последняя.
Да… будут еще миры… новые воплощения… новые встречи с Габраэлом. Но не повторится то, что уже было. Вернее, оборвется то, что могло быть. Оборвется, так и не начавшись.
Вновь и вновь они станут искать, терять и мучить друг друга, не сумев избыть свое проклятие. Этот мир дарил им последний шанс. Кажется, так говорила Темная Госпожа…
Какая теперь разница… его жизнь слишком малая цена за возможность спасти многих.
Арэль не думал ни о чем… он старательно гнал от себя думы. Иначе так легко дрогнуть в собственной решимости… или сойти с ума от безысходности. Он слишком молод, чтобы уходить…
Не думать…
И потому юный князь молча сидел на широком подоконнике, впитывая в себя умиротворенный свет огромной луны, что печально плыла над темным зеркалом озера. И этот серебряный свет вымывал из души все страхи, все терзания, все чувства, оставляя взамен благословенную отрешенность.
…Там, внизу, в залах ратуши суетятся лекари и добровольцы, раздавая лекарства, обмывая и утешая…
Пусть… Сегодня они обойдутся без него.
Там, этажом ниже, до сих пор не спит Лямруш, которому ты все рассказал. Нужно ведь хоть кому-то знать правду, чтобы спасти Джессина от ярости Гирр-Эстега…
Не спит стража за дверью… кажется, солдаты слышали твой разговор с котом. Иначе как объяснить возросшую до благоговения прежнюю почтительность окружающих… и то, что тебя оставили в покое, хотя раньше ты не мог урвать ни минуты одиночества. И этот ужин, что стынет на столе, приготовленный с такой любовью… и эти скромные цветы, что недавно принесла зареванная служанка. Глупо надеяться, что подобная весть пройдет мимо людей…
Габраэл…
Нет. Ты сам решил ни о чем не думать.
Край горизонта посветлел. Скоро рассвет…
Все-таки надо написать ЕМУ хоть что-то… хоть пару строк…
Неловко разогнув затекшие от долгого сидения ноги, Арэль поднялся и прошел к столу. Толстые восковые свечи в серебряном канделябре почти догорели. Длинные огоньки трепетали под слабым сквозняком из приоткрытого окна. Но света вполне хватало…
Сев за стол, Арэль уже привычно подправил почти прогоревшие фитили. Все магические светильники собраны в нижних залах, где требовалась яркость освещения. А в остальных помещениях пробавлялись по старинке свечами. Но юноша не протестовал: живой огонь всяко лучше магии — пусть и не столь яркий… зато очень теплый.
Достав бумагу и стилос, князь откинул крышечку бронзовой чернильницы и задумался. Он с такой старательностью не позволял себе думать, что сейчас оказался излишне спокоен. Неестественно спокоен. Ну, вот о чем писать в таком состоянии, скажите на милость? Впрочем, кое-что было… сложилось давным-давно, еще когда он разрывался от противоречивости своих чувств к одному слишком самоуверенному волку.
И темные строчки корявых, нескладных, но рвущих душу откровений невесомо легли на лист дорогой бумаги:
— Ты для меня — глоток воды в пустыне,
Ты для меня — маяк в холодный шторм.
Не зря судьба столкнула нас — отныне,
Мы друг о друге мыслями живем…
Мы словно две звезды на небосклоне,
Что рядом друг для друга дарят свет.
Мы словно буквы на одной странице,
Их прочитать лишь сможем я и ты.
И если темной ночью мне не спится,
Лишь о тебе все мысли и мечты…
Мы словно два крыла у синей птицы,
Нам друг без друга в небо не взлететь.
Я верю, что прогонишь ты ненастье,
Чтоб вместе быть, любить меня, хотеть.
Я тихо сяду на твои колени.
От губ твоих мне взгляда не отвесть.
Пусть никогда не кончится мгновенье…
Мне все равно себя уж не спасти…
— Как глупо… — пробормотал Арэль, вчитавшись в написанное.
Глупо и слезливо. Да еще не в лад. И никому не нужно. Габраэлу в первую очередь. Он ничем не поможет Белому волку, когда оставит подобное призвание. Только сделает больнее.
— Государь, — в дверь тихонько поскреблись. — Скоро рассвет. Пора…
— Да, — юноша решительно поднялся и поежился от пронизывающей сырости, что наползала с озера. — Иду.
Накинул плащ и, поколебавшись, все-таки скомкал написанное, закидывая бумажный комок в почти догоревший камин, где тот и вспыхнул радостным огоньком.
Более не оглядываясь, Арэль покинул комнату, что служила ему верой и правдой всю последнюю неделю.
Осторожно прикрыл тяжелую дубовую дверь…
В коридоре уже ждал десяток стражи во главе с так и не ложившимся Лямрушем. Серые пятна чумы на лице кота сильно расползлись, почти не оставив чистой кожи. И лекарь в юноше привычно ответил, что этот уже не жилец: к вечеру наступит смерть.
Тем более следует поспешить. Сколько людей уже умерло и сколько умрет, если он вдруг растеряет решимость!
— Простите, государь… — десятник стражи, тоже пораженный болезнью, виновато опустил взгляд. — Но мои парни не удержались. Словом… теперь знает весь город.
Арэль вопросительно посмотрел на Лямруша. Тот виновато хмыкнул.