Зоопарк диковин нашей планеты, стр. 73

Местные жители называли квагг «игваха», «идабе», «гоаха» и не путали их с зебрами. Не следует думать, что среди европейцев, пришедших в Южную Африку в XVII веке, не было людей благоразумных и дальновидных: в 1656 году под охраной оказалась капская горная зебра, ее численность внушала опасения тогдашнему губернатору Калекой провинции Ван Рибеку. И это за сто с лишним лет до того, как по шкуре и костям, привезенным путешественниками, ее описал Карл Линнеи! Но кваггу, увы, никто не охранял… Вот запись, дошедшая до нас с 40-х годов прошлого века: «Скоро мы увидели стада квагг и полосатых гну, и бег их можно было сравнить разве что с мощной кавалерийской атакой или ураганом. Я приблизительно оценил их число в 15 тысяч. Над этим огромным стадом, напуганным нашей стрельбой, вились клубы пыли». Это строки из книги Уильяма Гарриса «Охота в Южной Африке». Добавим от себя. Сегодня пыль лежит на 19 шкурах и одном-единственном полном скелете квагги, уцелевших в крупнейших естественно-научных музеях мира.

А между тем Альфред Брем писал о ней в своей знаменитой книге «Жизнь животных», не догадываясь, что дни квагги сочтены. Сведения о внешнем виде квагги, сохранившиеся в труде Брема, дают самое полное представление об облике этого животного: «Тело ее сложено очень хорошо, голова красивая, средней величины, ноги сильные. По всей шее проходит короткая прямая грива, метелка на хвосте длиннее, чем у прочих тигровых лошадей. Основной цвет шкуры коричневый. Через голову, шею и плечи проходят серовато-белые полосы с красным отливом. Между глазами и ртом полосы образуют треугольник. Взрослые самцы бывают до двух метров длины, вышина в загривке доходит до 1,3 метра…»

Да, квагга была красива.

Через несколько десятков лет после открытия она стала достоянием зоологических и палеонтологических музеев, и в этом плане ей «повезло» больше, чем, скажем, стеллеровой корове: для истребления этого морского млекопитающего хватило и двух десятков лет. Правда, за несколько лет до полного исчезновения в Капской провинции и незадолго до ее окончательного истребления в Оранжевой республике в 1878 году квагг вывозили в Европу — в зоопарки. Несколько лет единичные особи протянули в неволе до 1883 года.

Бурчеллова зебра пережила свою родственницу ненадолго — последняя погибла в Гамбургском зоопарке в 1911 году, за год до того ее не стало в природе.

Как часто бывает в подобных случаях, люди начали прикидывать, какую пользу могло принести им то или иное животное, останься оно в живых. Было так и с кваггами. Вспомнили, что еще Кювье в 1821 году предлагал одомашнить зебр и, в частности, квагг. Тогда ни он, ни любой другой исследователь не могли знать всех преимуществ одомашнивания диких полосатых лошадей. Одомашнить их следовало не для того, чтобы по улицам резво разъезжали повозки, запряженные зебрами, как это было в Кейптауне в конце XVIII века. И совсем даже не затем, чтобы между Трансваалем и Солсбери существовала почтовая служба на зебрах. Это были единичные попытки использовать этих животных и не нашедшие последователей.

Причина была в другом. Квагга была невосприимчива к болезням, которые тысячами косили скот, ввозимый переселенцами из Европы. Переносчик этих заболеваний — муха цеце — стал синонимом зла для целых африканских областей, хуже колорадского жука, проникшего на картофельные поля Европы из Нового Света.

А теперь порассуждаем немного. Правда, это не пустые мечты, для их осуществления появляются кое-какие факты. В 1917 году некий майор Мэннинг, вернувшись из пустынных районов Каоковельда в Намибии, рассказывал, что видел целое стадо квагг. Ему, естественно, не поверили. Прошло несколько лет, и из Каоковельда вновь появились сообщения о кваггах. Обман зрения? Еще позднее один французский журналист, возвратившийся из Намибии, утверждал, что местные жители племени топнар уверяли его, будто квагга выжила в их краях.

Были ли такие случаи в истории естествознания, когда исчезнувшие, казалось бы, навсегда животные «возрождались»? Были. Видели сумчатого волка, поймали бермудского буревестника, попала в сети кистеперая целакантовая рыба латимерия, нашли загадочную нелетающую птицу такахе в Новой Зеландии, наконец. Огромные пространства Южной и Юго-Западной Африки еще неисследованы. В знойные полупустыни не заходят даже местные племена. Может быть, квагга жива?

ОХОТА НА ДОДО

Давным-давно жила-была на острове Маврикий птица по имени додо.

Нет, если хорошенько подумать, так начинать нельзя. История додо вовсе не сказка, а быль, даже, можно сказать, суровая действительность. Попытаемся сделать вступление более точным.

В период, точка отсчета которого не может быть определена со всей достоверностью, но которая могла быть приблизительно отнесена к началу ледниковой эпохи, а сам период длился примерно года до 1680-го, крупная и нелетающая птица, представитель отряда голубиных, жила на Маврикии, или Зваанейланде, или Иль де Франс, и называлась додо, или додоерс, или дронт, или несколькими другими именами.

Но если кому-то из читателей уже известны все эти факты, можно начать иначе еще раз.

К востоку от Мадагаскара, протянувшись вдоль 20-й параллели к югу от экватора, расположены три довольно крупных острова. Сейчас они называются Реюньон, Маврикий и Родригес. Трудно сказать, кто именно открыл эти острова. Существует по меньшей мере одна старая карта, где этим трем островам даны арабские имена. Совершенно очевидно, что арабские торговцы сюда заплывали, но не обратили особого внимания на свое открытие, поскольку острова были необитаемыми, а торговать на необитаемых островах чрезвычайно трудно.

Европейскими первооткрывателями были португальцы, но, как ни странно, лишь со второго захода португальский первооткрыватель дал островам свое имя.

Этим человеком был Диого Фернанду Перейра, который плавал в этих водах в 1507 году. 9 февраля он обнаружил остров, расположенный в 400 милях к востоку от Мадагаскара, и назвал его Санта-Аполлония. Должно быть, это современный Реюньон. Вскоре корабль Перейры наткнулся на нынешний Маврикий. Моряки высадились на берег и назвали остров по имени своего корабля — Илья ду Серне.

Перейра двигался по направлению к Индии и в том же году чуть позже открыл остров Родригес.

Недостаток места не позволяет рассказать об истории Маскаренских островов, полной бесчисленных загадок и неясностей. Поэтому обратимся к дронту. Первыми об их существовании сообщили голландцы, они же первыми привезли живых птиц в Европу. Здесь их запечатлели художники, по большей части голландские, но, к сожалению, не очень точно.

Однако самую грубую ошибку совершили англичане. Около 1637 года живой маврикийский додо был доставлен в Англию. Он прожил здесь некоторое время, а после его смерти было сделано чучело, которое поместили в 1656 году в музей Трэйдескант в Лондоне. Несколько десятилетий спустя чучело додо перевели в музей Ашмолин в Оксфорде. Это произошло в 1683 году — как мы теперь знаем, через два года после того, как последний живущий додо был зарисован на Маврикии неким Бенджамином Гарри.

В 1755 году куратор музея Ашмолин решил, что изъеденное молью чучело наносит урон его прекрасной коллекции, и распорядился выбросить додо на помойку. В последний момент кто-то оторвал голову (частично разрушившуюся) и одну ногу (в прекрасном состоянии). И сейчас это, пожалуй, редчайшие из зафиксированных образцов.

Но даже эта краткая история содержит один поразительный факт. Первым ученым, включившим додо в 1605 году в число экзотических птиц в книгу по естественной истории, был Карл Клузиус. Позже Карл Линней дал птице научное название, и совершенно естественно додо вошел в зоологические труды Бюффона во Франции и Блюменбаха в Германии.

Но к 1800 году никто уже не видел додо. Доступные рисунки не казались убедительными. Мало того что они выглядели карикатурно, они еще и не совпадали друг с другом.

Некоторые ученые, пытаясь навести порядок и вымести мусор из научной литературы, начали сомневаться, а была ли вообще когда-нибудь такая птица?