Черная Книга Арды, стр. 41
— Нет, простите, об этом говорится в «Сильмариллион», — оживляется Гость: — «И собрал он в Утумно демонов, тех духов, что последовали за ним во дни его величия и стали подобны ему, когда он пал». Там были Балроги и чудовища, созданные им.
— Допустим. Но в неканонических писаниях не единожды говорится, что Балрогов было всего семь — да и не так они были страшны, если их мог убить даже эльф; что уж говорить о Могучих Арды! А чудовища… тут есть такой занятный момент: да, вроде бы были чудовища «разного рода и обличья», вселяющие ужас. Но более о них не говорится ничего. Навряд ли они были уничтожены все поголовно — а в эльфийских землях, где, по логике мысли, они и должны были этот ужас вселять, никто из них не появляется. Получается, сотворил Отступник себе чудищ вида ужасного да так и держал весь этот зверинец на севере, за Железными горами. Для чего, спрашивается, творил? А южнее Железных Гор появляются только волколаки и дракон. Ну, еще пауки — так то потомство Унголиант, как говорят, да и приходят они позже и живут «там, где встречается магия Мелиан и магия Саурона» — на границе Пояса Мелиан…
— Пожалуй… Но все равно вы меня не убедили.
— А вы здесь разве затем, чтобы я вас переубеждал ?Я просто рассказываю. Вам это интересно — иначе вы бы давно уже ушли; разве нет? Верить или не верить мне — ваше право. Хотите слушать дальше?
Гость некоторое время размышляет.
— Да. Пожалуй, да…
ВЕК ОКОВ
от Пробуждения Эльфов годы 479 — 2874-й
Обители Валар — их продолжение.
Чертоги Намо — часть его самого.
Мандос (с глухим звоном захлопываются медные врата. шаг во мрак среди стен, не рождающих эха). Чертоги Мертвых, принявшие живого, избрали ему кару. Чертоги Мертвых отторгали его, обволакивали, пытаясь избавиться от режущего чужеродного осколка.
Чертоги создали это подземелье, замкнули живого в куб каменных стен (от одной стены до другой — пять шагов, и давят тяжелые своды), вмуровали его во мрак беззвучия.
Были — крылья. Помню…
Можно было — подняться высоко в небо — выше птиц, к ледяным ветрам, где только звезды и вершины гор в лунных мантиях.
Теперь — можно сделать только один шаг вперед.
Хочется коснуться рукой дальней стены — что ни отдал бы за это…
Безумие.
От одной стены до другой — пять шагов слепоты. Можно видеть и здесь, в непроглядной темноте — но что увидишь, кроме гладкого камня стен да темного металла цепей..
Таирни…
Слепое безмолвие.
…Ты был тогда похож на внезапно повзрослевшего ребенка. Тревожные глаза взрослого на еще почти мальчишеском юном лице. Каким ты стал теперь? Ждешь ли еще? Веришь ли еще мне?
Если натянуть цепь до предела — можно сделать не один шаг, чуть больше…
Да и было ли это все — яблоневые сады Лаан Гэлломэ, песни флейты и звон колокольчиков в День Серебра… Что проку в памяти, если прошли сотни лет…
Было ли хоть когда-нибудь что-то еще, кроме пяти шагов, которые не можешь пройти ?
Таирни!..
Боль.
Страшно — встретиться с тобой. Что ты скажешь мне — теперь? А я сам… Так много хочется рассказать — но знаю, недостанет слов…
Если бы ты знал — если бы ты знал, как мне пусто и одиноко… Ты — единственная частица сердца, оставшаяся живой, остальное — комок изорванной обожженной плоти, где больше нечему даже болеть. Я не хочу, не могу потерять еще и тебя!.. Если бы я только сумел рассказать, как ты дорог мне — исханэ тэоли кори'м, таирни-эме — астэл-эме, часть сердца моего, ученик мой, надежда моя… надежда-над-пропастью, астэл дэн'кайо.
От одной стены до другой — пять шагов. Пять шагов…
Иногда мне кажется — я не смогу вспомнить твоего лица. Увижу тебя — и не узнаю. Нелепо. Смешно. Бессмертные ничего не забывают. И все же мне страшно.
Таирни.
Таирни…
Скажешь ли ты мне снова — «Тано» ?Посмею ли — снова — назвать тебя учеником… Я не умею рассказать, как ты нужен мне.
Что я скажу тебе, когда мы встретимся ?
Если мы встретимся.
Что я скажу тебе…
Что ты скажешь мне…
Тысячи раз — терять и вновь обретать надежду. Есть ли мука горше, чем ожидание и неведение, — есть ли оковы тяжелее этих…
ИРТХА: Черный огонь
от Пробуждения Эльфов год 479-й, октябрь — ноябрь, Век Оков Мелькора
Хар-ману Рагха сидит у огня, переплетая длинные височные косицы полосками красной кожи.
Дурные настали времена. С тех пор, как небо за горами загорелось злым огнем…
Она шевелит губами, хмурясь, загибает пальцы. Да, полных пять на два и еще три луны прошло. Никто не приходил в горы иртха. А холода выдались жестокие — Рагха не припомнит таких много лун, сосчитать нельзя. Трое детей умерло, из них девочек две — ах-ха, совсем плохо. Зверя в лесу не было; Урхах, добрый охотник, сцепился с лесным хозяином — с тех пор Урхах Кривой не охотник совсем, шкуры и то с трудом скоблит. В холода йерри приходили чаще, а иногда и сам харт'ан — добрую еду приносили, целебные зелья и ягоды, которые сил прибавляют; но холода прошли, и наступают снова, и никто не идет, даже Кхуру, хотя Кхуру совсем глупый был — учил большие ножи делать, которые только двумя руками поднять можно — на что такие? Заячьи мозги у Кхуру, хоть он и улахх. Ах-ха, совсем плохо. Пхут. Х'ману Тхаурх родила тройню, все — мальчики, кормить нечем — двоих придется зверю отдать. Видно, совсем разгневались снежные улахх на иртха. Ах-ха…
— Хар-ману слушает Аррагх?
— Пусть снежный зверь заберет Аррагх! — недовольно бормочет хар-ману, неохотно поворачиваясь к выходу из пещеры.
— Хар-ману знает улахх Ортханна?..
…Мать рода долго внимательно разглядывала фаэрни; ей приходилось видеть его и прежде, но сейчас она с трудом узнала его. Одежда на Ортхэннэре висела клочьями, едва прикрывая тело, босые ноги были сбиты в кровь, руки ободраны и изрезаны, словно пробирался через заросли осоки, в спутанных густых волосах — репьи и лесной мусор, лицо белое, как у мертвеца, и неподвижный взгляд запавших глаз.
Аррагх тем временем объяснял, что — вот, нашел Ортханну в горах, и что был тот вовсе плох — шел, как старый зверь, шатаясь и хромая, а когда он, Аррагх, его остановил — встал столбом, словно наткнулся на скалу или дерево; и что, опять же, вовсе непонятно, что с ним делать, и путного ничего он не говорит, а ежели по правде, так и вообще ничего не говорит, но не оставлять же его было там, а потому пусть хар-ману решает…
Рагха тряхнула головой — звякнули бронзовые кругляши-подвески в височных косицах — и заговорила гортанным резким голосом, ничего доброго не предвещавшим.
Выяснилось из ее речи, что Аррагх — третий единоутробный сын, заячий выкормыш и баххаш; и что Ортханна, хотя и улахх, все равно артха, и пить-есть ему надо; и что нечего тут торчать, пусть Аррагх с его мозгами полевой мыши тащит сюда шкуры, да пусть выберет, что потеплее, и дров подбросит в костер, и скажет Удрун, чтобы сготовила мясной отвар; и что пусть прихватят воды и белого мха, а уж остальным она, Рагха, сама озаботится, потому как отродья хорька, которые тут торчат и глаза пялят почем зря, все одно толком ничего сделать не сумеют; и что она, Рагха, потом ими еще займется, как руки дойдут…
Дальше Аррагх слушать не стал.
Среди поднявшейся суеты Ортхэннэр был неподвижен, глядел в пустоту остановившимся взглядом; Рагхе пришлось за руку подвести его к костру и силком усадить на принесенную «заячьим выкормышем» медвежью шкуру.