Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн), стр. 68

— Из-за рубашек?

— Королева все еще чинит мне рубашки. Анна не знала, и ей это пришлось не по вкусу.

— А, — только и оставалось мне сказать.

Генрих покачал головой:

— Я объясню королеве, пусть больше не шьет для меня.

— Это будет мудро, — мягко произнесла я.

— А когда она выйдет, передай ей, как сильно я сожалею, что причинил ей такую боль. Пообещай, никогда в жизни ее больше не обижу.

— Хорошо, я ей передам.

— Я пошлю за золотых дел мастером, пусть сделает ей что-нибудь покрасивей. — Ему самому понравилась такая мысль. — Ее это развеселит, и мы позабудем о ссоре.

— Она повеселеет, когда немножко отдохнет, — пообещала я. — Трудно ей ждать так долго, чтобы выйти за вас замуж. Она так любит ваше величество.

На мгновенье он снова стал похож на того мальчика, что когда-то был безумно влюблен в Екатерину.

— Да, да, оттого она так рассердилась — слишком сильно меня любит.

— Нет сомнения, — немедленно согласилась я, нельзя, чтобы он заметил, насколько гнев Анны несоразмерен дурацкой причине размолвки.

— Я понимаю. — Теперь он почти успокоился. — Нужно с ней быть потерпеливей. Она еще так молода и почти не знает жизни.

Я крепко сжала губы, думая о самой себе — о той девчонке, которую семья подложила ему в постель. Мне бы и шепотом не позволили возразить, не то что такие истерики закатывать.

— Подарю ей рубины. Рубины хороши для добродетельных дам, правда?

— Ей это понравится, — с уверенностью согласилась я.

Генрих подарил Анне рубины, а в благодарность получил не только улыбку. Она вернулась от него поздно вечером, платье в полнейшем беспорядке, чепчик в руке. Я уже спала, не буду ее дожидаться по ночам, как она меня когда-то. Сестра стянула с меня покрывало, разбудила — помочь расшнуроваться.

— Сделала, что ты сказала, и ему страсть как понравилось. И дала ему поиграть моими волосами и грудь потрогать.

— Значит, вы снова помирились. — Я расшнуровала ей корсаж, стянула с нее рубашку.

— А отец скоро станет графом, — с тихим удовлетворением произнесла сестра. — Граф Уилтшир и Ормонд. Я буду леди Анна Рочфорд, а Георг — лордом Рочфордом. Отец возвращается в Европу вести переговоры о мире, а лорд Рочфорд, наш братец, отправляется с ним в качестве одного из самых любимых королевских посланников.

— Графство для отца? — Королевские милости просто рекой льются.

— Да.

— А Георг — лорд Рочфорд? Неплохо, неплохо, ему понравится. И посланник!

— Он же всегда хотел.

— А я? Мне-то что достанется?

Анна повалилась на кровать, чтобы я могла снять с нее туфельки и чулочки.

— А ты останешься вдовой, леди Кэри. Просто еще одной девчонкой из семейства Болейн. Сама знаешь, не могу я все сразу сделать.

Рождество 1529

Двор собирался в Гринвиче, и королева тоже там будет. Ей достанется весь почет, а Анна пусть сидит себе тихо.

— Что теперь? — спросила я Георга. Я присела на его постель, а он устроился на широком подоконнике. Слуга складывает вещи — брат готовится к поездке в Рим. Георг то и дело вскакивает, кричит старому слуге: „Нет, не этот плащ, этот моль поела“ или „Ненавижу эту шляпу, отдай ее Марии, пригодится малышу Генриху“, а старик продолжает невозмутимо укладывать одежду.

— Что теперь? — повторил мой вопрос Георг.

— Меня вызвали к королеве, я живу теперь в своей старой комнате на ее половине дворца. Анна осталась у себя, совсем одна. Я думала, матушка с ней побудет, я и все остальные придворные дамы теперь обязаны прислуживать королеве, а совсем не Анне.

— Ничего в этом нет плохого, просто ожидается множество народу из Сити, они приходят во время Рождества посмотреть, как король с королевой пируют. Никак нельзя, чтобы купцы и торговые люди болтали о невоздержанности короля. Ему хочется, чтобы все говорили — он выбрал Анну для блага государства, а не ради похоти.

Я бросила взгляд на слугу — не много ли мы себе позволяем.

— Не беспокойся о Джоше, он слегка глуховат, благодарение Богу. Плохо слышишь, да, Джош?

Слуга и головы не повернул.

— Хорошо, хорошо, ты свободен, — сказал Георг, но слуга продолжал как ни в чем не бывало паковать вещи.

— Все равно, лучше не рисковать, — заметила я.

— Джош, — брат повысил голос, — оставь нас, потом докончишь.

Слуга вздрогнул, обернулся, поклонился Георгу и мне, вышел.

Брат бросился на кровать, удобно улегся, положив голову мне на колени. Я прислонилась к спинке кровати.

— Думаешь, доживем до этого? — лениво спросила я. — Такое впечатление, что мы к свадьбе готовимся уже лет сто, не меньше.

Он прикрыл красивые темные глаза, снова открыл, взглянул на меня.

— Бог знает, какова будет цена, когда дело наконец завершится. Счастье королевы, безопасность трона, уважение народа, нерушимая святость церкви. Иногда мне кажется, мы с тобой только и делаем всю жизнь, что на Анну работаем. И много ли нам за это достается?

— Ты, мой дорогой, наследник графской короны, вернее, двух.

— По мне бы лучше отправиться в крестовый поход и убивать неверных. А потом вернуться в свой замок к красотке-жене, которая от меня, храбреца, без ума.

— А мне подавай поле хмеля, яблоневый сад и стрижку овец.

— Ясно, оба дураки. — Георг снова прикрыл глаза.

Он, кажется, заснул на пару минут. Я бережно придерживаю его голову, смотрю, как подымается и опускается при дыхании грудь. Меня клонит в сон, прислоняюсь к расшитому покрывалу на спинке кровати, дремлю.

В полусне услышала, как заскрипела дверь, лениво открыла глаза. Нет, это не слуга Георга, не Анна, которой мы опять зачем-нибудь понадобились. Кто-то украдкой взялся за дверную ручку, тайком приоткрыл дверь. Джейн, жена Георга, теперь леди Джейн Рочфорд, всовывает голову в комнату и глядит на нас.

Она не вздрогнула, не произнесла ни слова, увидев нас вместе в постели, и я — не совсем еще проснувшись, не в силах пошевелиться, чувствуя какую-то неясную угрозу в ее неожиданном появлении — тоже не заговорила, наблюдаю за ней сквозь полуопущенные ресницы.

Она стоит тихо-тихо, не входя в комнату, но и не закрывая дверь, внимательно оглядывая открывшуюся картину — голова Георга у меня на коленях, мои ноги, полускрытые платьем, запрокинутая голова, чепчик, оставшийся на подоконнике, разметавшиеся со сна волосы. Она нас рассматривает, будто собирается писать портрет или ищет доказательства на месте преступления. Затем так же тихо, как и вошла, выскальзывает обратно.

Я тут же потрясла брата за плечо, а когда он проснулся, закрыла ему рот ладонью.

— Ш-ш-ш, Джейн только что была тут. Она все еще за дверью.

— Джейн?

— Да, Бога ради, Джейн, твоя жена Джейн.

— А что ей нужно?

— Она ничего не сказала. Просто вошла, посмотрела на нас, спящих на кровати вместе, все подробненько осмотрела и исчезла.

— Наверно, не хотела меня будить.

— Наверно, — неуверенно пробормотала я.

— Что такое?

— Она так странно глядела.

— Она всегда странно глядит, — небрежно махнул рукой брат. — Девушка с душком.

— Вот именно. Понимаешь, она на нас смотрит, а мне кажется… — Я не могу подобрать правильного слова. — Будто я делаю что-то совершенно неприличное. Словно мы с тобой в чем-то виноваты, словно мы…

— Что?

— Слишком близко оказались.

— Мы же брат и сестра. Конечно, мы всегда рядом.

— Вместе в кровати и спали.

— Конечно, мы спали. Что нам еще делать в кровати вместе. Любовью заниматься?

Я хихикнула:

— Она так посмотрела, словно мне вовсе не положено быть у тебя в комнате.

— А где тебе еще быть? — Брат, похоже, ничуть не взволновался. — Где нам еще поговорить, придворные так и шныряют поблизости, норовят каждое слово подслушать. Она просто ревнует. Она бы все королевское приданое отдала за то, чтобы оказаться со мной в постели посреди бела дня. А по мне — лучше голову сунуть в пасть льву, чем положить ей на колени.