Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн), стр. 65

Георг накрыл ладонью мою руку.

— Прости, сестренка, — неловко произнес он. — По крайней мере, дети останутся в Гевере, и ты сможешь с ними видеться.

— Она все себе берет, — выдохнула я. — Она всегда все брала. Но этого я ей вовек не забуду.

Весна 1529

И вот мы с Анной в монастыре Черных Братьев, прячемся за занавесями в самом дальнем углу. Не можем мы пропустить такого случая. Никто не может, всяк ищет хоть малейшего повода прийти сюда. Такого в Англии еще не случалось. Сегодня здесь будет слушаться дело о браке короля и королевы Англии, самое необычайное судебное разбирательство, необыкновенное событие.

Двор находится в Брайдуэльском дворце — прямо рядом с монастырем. Каждый вечер король с королевой будут восседать рядом за пиршественным столом во дворце, а по утрам отправляться в монастырь, где собирается суд, чтобы решить — а был ли брак в действительности, можно признать ли законными эти двадцать долгих лет их любви.

Что за ужасный день! Королева в самом лучшем наряде, она, очевидно, решила не обращать внимания на постановление суда, предписывающее ей не одеваться слишком роскошно. На ней новое красного бархата платье с накидкой, отороченной золотым шитьем. На рукавах и подоле — опушка из черного соболя. Темно-красный чепец обрамляет лицо, на котором ни усталости, ни грусти. Вот уже два года старается она не показать своих чувств, оживленная, пылкая, готовая бороться до конца.

Когда короля просят выступить перед судом, он подымается и объявляет собранию, что его всегда мучили сомнения о законности этого брака, с самого начала. Королева прерывает его — никто еще в целом свете не осмелился прервать английского короля, — говорит спокойно и рассудительно, указывает на то, как долго он позволил дремать своим сомнениям. Король, теперь уже на слегка повышенных тонах, продолжает читать заранее подготовленную речь, но видно — он смущен.

Он говорит, что пытался забыть о сомнениях ради горячей любви к королеве, но больше уже не в силах не обращать на них внимания. Я чувствую — Анна рядом со мной дрожит, как молодая кобылка перед охотой. „Что за чепуха“, — страстно шепчет она.

Суд вызывает королеву — ей предстоит держать ответную речь. Судебный глашатай выкликает ее имя — один раз, второй, третий, но она делает вид, что не слышит, хотя глашатай стоит прямо рядом с троном и кричит на весь зал. Она поднимается, идет по залу, голова высоко поднята, направляется прямо к Генриху, сидящему на своем троне. Опускается перед ним на колени. Анна выглядывает из-за занавеса, шепчет: „Что она себе позволяет? Не может она это сделать“.

Я прекрасно слышу слова королевы, хотя мы прячемся в самом дальнем углу. Каждое слово доносится отчетливо, только легкий иностранный акцент заметнее обыкновенного.

— Увы, сир, — начинает королева ласково, как будто они в зале только вдвоем. — Чем я вас так оскорбила? Призываю Бога и всю Его землю в свидетели, что была вам верной, смиренной и послушной женой. Вот уже двадцать лет я вам верная жена. И прижили вы со мной множество детей, хотя Господу было угодно призвать их к Себе. И когда вы впервые мною обладали, я была девицей, которой еще не касался ни один мужчина.

Генрих ерзает на подушках, глядит на председателя суда, как бы давая ему знак прервать королеву, но она не сводит глаз с лица мужа.

— Правда ли это, пусть решает ваша совесть.

— Не может она такого делать, — шипит Анна, глазам своим не веря. — Ей полагается звать своих юристов, пусть предъявляют доказательства. Не может она прямо так разговаривать с королем.

— Не может, да разговаривает, — отвечаю я.

В зале суда царит полнейшее молчание, все, затаив дыхание, слушают королеву. Генрих откинулся на спинку трона, бледен от смущения. Он похож на жирного испорченного мальчишку, которого распекает истинный ангел. Я вдруг сообразила, что одобрительно улыбаюсь, чуть ли не подмигиваю ей, хотя именно мое семейство причиной того, что ей приходится выступать в этом суде. Она, Екатерина Арагонская, говорит за всех нас, женщин всей страны, добрых жен, которых нельзя прогнать из-за того лишь, что мужу приглянулась хорошенькая мордашка, всех женщин, которые только и знают, что кухню, спальню, церковь да детишек, за всех женщин, что заслуживают большего, чем мужнины капризы.

Екатерина призывает в свидетели Господа и закон, а когда кончает говорить, в зале поднимается шум. Кардинал стучит молотком, требуя порядка, судебные приставы кричат, волнение охватывает людей, собравшихся снаружи, на улице, у закрытых ворот монастыря. Все передают из уст в уста слова королевы, только и слышны, что шумные протесты и крики в поддержку Екатерины, истинной королевы Англии.

А Анна рядом со мной разражается слезами, и смеется, и плачет одновременно, клянется сама себе:

— Или я из-за нее умру, или она из-за меня! Господи, пожалуйста, дай мне увидеть ее гибель прежде своей.

Лето 1529

Да, это лето должно было стать летом ее победы. Кардинал Кампеджо заседает в суде, слушая дело по признаю брака королевы недействительным, в решении никто не сомневается, что бы там ни говорила столь красноречиво и убедительно королева. Кардинал Уолси теперь самый лучший друг и главный покровитель Анны. Король, пылая любовью, от нее не отходит, а королева, после триумфальной минуты в первый день судебных заседаний, больше голоса не подает и частенько даже не появляется в суде.

Но Анна все равно не рада. Стоило ей услышать, что я собираюсь в Гевер на лето — побыть с детьми, примчалась в комнату, словно за ней по пятам гнались все силы ада.

— Не можешь ты меня оставить, пока длится судебное разбирательство. Ты мне здесь нужна. Рядом.

— Анна, мне тут нечего делать. Я не понимаю и половины того, что они говорят, а что понимаю — слушать не хочу. Обсасывают до косточки, что там принц Артур сказал на другой день после свадьбы, обсуждают сплетни служанок с доисторических времен. Не желаю я этого слушать, полная белиберда.

— Думаешь, мне интересно?

Мне бы догадаться, к чему это все идет. Такой уж у нее был голос.

— Тебе надо туда ходить, ты всегда будешь при дворе, — попыталась я ее урезонить. — Но они ведь скоро закончат. Признают, что королева была замужем за принцем Артуром, их брак был действительным, значит, ее брак с королем никуда не годится. И тогда дело сделано. Зачем тебе понадобилась я?

— Потому что мне страшно, — внезапно вырвалось у нее. — Я боюсь. Все время боюсь. Не можешь ты меня сейчас оставить одну, Мария. Ты мне нужна.

— Анна, Анна, чего ты боишься? В суде не произнесут ни слова правды, правда никого не волнует. Там все будет, как скажет Уолси, а он предан королю до мозга костей. Да и Кампеджо тут по приказу Папы, а тому только и нужно, чтобы все поскорее закончилось. Перед тобой прямая дорога. Не хочешь быть здесь, во дворце, — переезжай в новый дом в Лондоне. Не хочешь спать одна — так у тебя шесть фрейлин. Боишься, что король увлечется какой-нибудь новой девчонкой, — прикажи ему отослать ее от двора. Он для тебе сейчас все сделает. Сейчас всякий для тебя все, что ни пожелаешь, сделает.

— Кроме тебя! — Она не могла сдержать своей злости.

— А мне для чего стараться? Я просто еще одна сестричка Болейн. Ни денег, ни мужа, ни будущего, во всем от тебя завишу. Ни детей, если только милостиво не позволят с ними повидаться. Ни сына… — Мой голос на мгновенье дрогнул. — Но мне разрешили съездить и побыть с ними, и я поеду. Тебе меня не остановить. Никакая сила меня не остановит.

— А как насчет короля? — пригрозила сестра.

Я повернулась к ней, в голосе металл:

— Послушай, Анна. Если ты его подучишь запретить мне видеться с детьми, я повешусь на твоем новом шитом золотом кушаке в твоем новом лондонском доме, и тебя обвинят в моей смерти. Кое с чем и тебе не стоит играть. Даже тебе меня не остановить — я это лето проведу с детьми.

— С моим сыном, — поправила она.