Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн), стр. 40

— А он-то тут при чем?

— Вы все время вместе.

Георг нетерпеливо покачал головой и поправил меня:

— Мы все время вместе на службе у короля. Непрестанно его ждем. И больше нечего делать, как флиртовать с придворными дамами да обсуждать с ними разные скандалы. Ясное дело, меня уже тошнит от этого. Жизнь при дворе меня до смерти утомила — устал я от дамского тщеславия.

Осень 1525

Семейный совет созвали, как только я вернулась ко двору. Заметила, скривившись, на этот раз мне предложили большое резное кресло с бархатной подушкой на сиденье. В этом году я, возможно, ношу под сердцем королевского сына.

Было решено — Анна вернется ко двору весной.

— Она получила хороший урок, — рассудительно заметил отец. — Раз звезда Марии поднялась так высоко, надо вернуть Анну ко двору и выдать замуж.

Дядя кивнул, и они перешли к более важной теме — что творится в голове у короля с тех пор, как он одним указом пожаловал отцу дворянство и сделал сына Бесси Блаунт герцогом. Подумать только, Генрих Фицрой, шестилетний мальчик, — герцог Ричмонд, граф Ноттингем и лорд-адмирал Англии.

— Это бессмысленно, — решительно заявил дядя, — но указывает на ход мысли короля. Он собирается сделать Фицроя наследником. — Дядя замолчал и оглядел нас четверых, сидящих за столом, — отца и мать, Георга и меня. — Ясно, что он доведен до отчаяния. Пора подумать о новом браке. Это по-прежнему самый спокойный и быстрый способ обзавестись наследником.

— Но если Уолси устроит новый брак, нас он ни за что не выберет, — заметил отец. — С чего бы? Другом он нам никогда не был. Будет искать французскую или португальскую принцессу.

— А если у нее будет сын? — Дядя кивком указал на меня. — Если королева не будет стоять на дороге? Девочка хорошего рода, не хуже, чем мать Генриха. Второй раз от него беременна—и все шансы за то, что на этот раз мальчик. Женится на ней — сразу получит наследника. Идеальное решение.

Повисло молчание. Я огляделась — они все кивали.

— Королева никогда не согласится, — сказала я просто. Почему-то именно я всегда напоминала об этом факте.

— Когда королю не будет нужен ее племянник, не нужна будет и она. — Дядя не знает жалости. — Мирный договор, доставивший Уолси столько хлопот, открывает нам все двери. Мир с Францией положит конец союзу с Испанией — и королеве. Хочет она этого или нет, Екатерина просто опостылевшая жена.

Воцарилось молчание. То, о чем мы сейчас говорим, полная и окончательная измена, но дядя ничего не боится. Взглянул прямо мне в лицо — будто пальцем в лоб уперся, навязывая свою волю.

— Конец союза с Испанией предвещает конец королевы. Добровольно или нет, ей придется уйти с дороги. И ты займешь ее место, хочешь ты этого или нет.

Призвав на помощь все свое мужество, я встала и обошла кресло, чтобы опереться на массивную резную спинку. Голос мой звучал ровно и твердо:

— Нет, дядя. Простите, не могу так поступить. — Я встретила его взгляд — острые, орлиные, ничего не пропускающие черные глаза. — Я люблю королеву. Она великая женщина, не могу я предать. Не могу занять ее место. Не могу оттолкнуть ее и стать королевой Англии. Это против законного порядка вещей. Никогда не осмелюсь. Просто не могу.

В его улыбке было что-то волчье.

— Мы создадим новый порядок. Новый мир. Ты понимаешь, о чем идет речь? Наступит конец власти Папы, изменится карта Франции и Испании, изменится все. Мы стоим на пороге перемен.

— А если я откажусь? — еле слышно спросила я.

Дядя одарил меня самой циничной из своих улыбок, глаза холодные как лед.

— Не выйдет, — просто ответил он. — Мир не настолько изменился. Командуют все еще мужчины.

Весна 1526

В конце концов Анне позволили вернуться ко двору. Она приняла на себя мои обязанности при королеве, потому что я чувствовала себя все хуже и хуже. На этот раз беременность проходила тяжело, и повивальные бабки клялись — все потому, что я ношу большого, крепкого мальчишку и он высасывает из меня все соки. Конечно, я ощущала его вес, прогуливаясь по Гринвичу и мечтая поскорее оказаться в постели.

Когда я ложилась, ребенок давил мне на спину так, что среди ночи у меня сводило ноги. Вот и сейчас Анна, едва проснувшись от моего крика, проползла под одеялом и устроилась в ногах кровати помассировать мне пальцы.

— Ради Бога, давай уже спать, — ворчала она. — Что ты все время вертишься и мечешься?

— Не могу улечься. Если бы ты немножко больше думала обо мне и немножко меньше о себе, принесла бы еще одну подушку под спину и чего-нибудь попить, а не лежала бы как колода.

Сестра хмыкнула и повернулась, чтобы получше меня разглядеть. Комнату освещали только тлеющие в камине угли.

— Тебе действительно плохо или ты дурака валяешь?

— Мне очень плохо. Правда, Анна, у меня каждая косточка болит.

Она вздохнула, выбралась из кровати и зажгла свечу от камина. Наклонившись, пристально вгляделась мне в лицо.

— Бледная как привидение. — В голосе явственно прозвучала радость. — Тебя можно за мою мать принять.

— Мне больно, — повторила я.

— Хочешь подогретого эля?

— Да, спасибо.

— И еще подушку?

— Да, спасибо.

— И, как всегда, на горшок?

— Да, спасибо. Ах, Анна, если когда-нибудь будешь носить ребенка, поймешь, каково мне. Клянусь, это не пустяк.

— Сама вижу, что не пустяк. С первого взгляда ясно — чувствуешь себя лет на девяносто. Ума не приложу, как мы удержим короля, если так будет продолжаться.

— Ерунда. Он все равно замечает только мой живот.

Анна сунула кочергу в огонь и поставила на край камина кувшин с элем и пару кружек.

— Спит он с тобой? — спросила она с интересом. — Когда ты приходишь вечером к нему спальню?

— В этом месяце — ни разу. Повитуха сказала — нельзя.

— Разумный совет любовнице короля. Интересно, кто ей за это заплатил? А ты, дурочка, и уши развесила, — раздраженно проворчала Анна, взяла, согнувшись над камином, раскаленную кочергу и сунула в кувшин с элем. Питье зашипело и забурлило. — И что ты говоришь королю?

— Что ребенок важнее всего.

Анна покачала головой, разлила эль по кружкам.

— Мы сами — важнее всего, — напомнила она. — Ни одна женщина не удержит мужчину, просто рожая ему детей. Необходимо и то и другое, Мария. Все равно надо доставлять ему удовольствие, даже если ждешь ребенка.

— Не могу же я делать все сразу, — жалобно простонала я. Сестра передала мне кружку, я сделала маленький глоток. — Хочу отдохнуть, и пусть мой сын спокойно растет и набирается сил. Я же при дворе с четырех лет, не при одном, так при другом. Я устала от танцев, праздников, турниров, маскарадов. Устала изумляться, что человек, на вид вылитый король в маске, — действительно король в маске. Вот бы уехать в Гевер прямо завтра!

Анна забралась в постель с кружкой в руке и улеглась возле меня.

— Не можешь ты уехать, — отрезала она. — У тебя все козыри на руках. Если королева уйдет с дороги, кто знает, как высоко ты взлетишь. Надо продолжать.

Я посмотрела на сестру поверх кружки, помолчала немного.

— Послушай, — произнесла я тихонько. — Не лежит у меня к этому душа.

Она посмотрела мне прямо в глаза и честно ответила:

— Может, и так. Но у тебя нет выбора.

Зима выдалась холодной, и от этого было еще тяжелей. Я сидела дома, заняться нечем, каждый день начинало болеть что-нибудь новое — и я стала бояться родов. Одно дело — носить первого ребенка в блаженном неведении, но теперь-то я знала — впереди месяц одиночества и темноты, а потом — беспредельные мучения, повитухи, угрожающие вытащить младенца прямо из живота, пока я, вцепившись в простыню, кричу от ужаса и боли.

— Улыбайся! — набросилась на меня Анна.

Король вошел в комнату, окружавшие меня дамы заволновались, схватились кто за лютню, кто за бубен. Я попыталась улыбнуться, но когда все время болит спина и смерть как хочется писать, какие уж тут улыбки. Я прямо свалилась на низкую скамеечку.