Великая игра, стр. 124

— Входи, — не оборачиваясь, сказал майя. Он ждал Моро. Ждал с затаенным страхом в душе. Он попал в какую-то неприятную зависимость от своего инструмента. Но утешало то, что инструмент им самим и создан для достижения его великой цели. Инструмент не ощущает чувств своего Повелителя. Он не думает. Он выполняет. Очень удачный инструмент. В отличие от других, вокруг него ходить не пришлось. И еще — он сам ни разу еще не ошибся в своих расчетах, а этот инструмент лишь подтверждает своим провидением его правоту. Он, майя Ортхэннэр, Саурон, — прав. Он прав! Он не может ошибаться.

И все же лучше знать наверняка. Так легче работать.

— И каков ответ? — спросил он, не поворачиваясь, чтобы скрыть улыбку предвкушения торжества.

Моро молчал.

— Ну? — Майя повернулся к нему.

Моро стоял, опустив голову.

— Мне тяжело это говорить…

Это было что-то новое.

— Говори.

Моро несколько мгновений сопротивлялся, но взгляд майя оказался сильнее остатков давно разрушенной воли.

— Ты должен пойти к ним в плен, Повелитель, — почти прошептал он и так бесплотным голосом. — Тогда Нуменор падет.

Майя лишь улыбнулся. Внутри все ликовало — расчет подтвердился полностью.

— Ты погибнешь.

— Как погибну, так и вернусь, — дернул плечом майя. — Уж тебе ли не знать.

Моро молчал — этого он не видел. Приказа смотреть не было. Но раз Повелитель говорит так, то так и есть. Он низко поклонился и молча ушел, успокоенный.

Продолжение записок Секретаря

Как же хорошо, что я только человек. Я не Бессмертный — то есть не Неживой. И никто мысли такой мелкой сошки, как я, читать не будет. Так что могу думать, что хочу, — по крайней мере, пока рядом никого нету. Хорошо, что Бессмертные существуют сразу в двух мирах, а не только в Незримом — так их хоть видно, потому как чутье у меня уже притупилось — тут такое творится, что чуять начинаешь все и всеми местами. То есть толком ничего понять невозможно.

Хорошо, что у бесплотных голосов не бывает. Не то, думаю, ор Самого был бы таким, что Барад-Дур развалился бы. Впрочем, легче от этого не становится — чувствуется ор незримый. Страшный гнев дрожит в воздухе. От него раскалывается голова и кровь идет носом, а орки просто безумеют и готовы броситься на кого угодно. Мы еле сдерживаем их. Они и так друг друга не особо ценят, а вчера я видел, как они разорвали на части одного из своих и сожрали сырьем. Если их вскоре на кого-нибудь не выпустить, нам придется их попросту перерезать, иначе они сами на нас набросятся…

И гнев в воздухе, звенит, зудит в ушах, спать невозможно. Хочется кого-нибудь убить…

Еще бы не гневаться, я бы тоже озверел, если бы это было мое Кольцо…

Они упустили его. И больше всего досталось Провидцу. Яне знаю, что там было, — я всего лишь секретарь Первого Бессмертного, а ему сейчас не до меня, да еще и ему самому влетело. Но слухи-то ходят. Провидец так и не смог увидеть Кольцо. Почему — никто не знает. Искали все Девятеро, напрямую, без всяких там видений. И — провал.

Да нет, Кольцо все равно будет наше, как иначе? Кто же упустит такой случай выиграть войну? Но оно работает на нас, вот в чем секрет. И этот самый, как его, Арагорн, сам его принесет, остается только подождать.

Жаль, конечно, что вся Девятка села в лужу, но могу же я хоть иногда позлорадствовать?

Только вот стали поговаривать, что Провидец никак не может увидеть пути к нашей победе. Может, это просто дурацкие слухи, потому как мой господин уверен в том, что мы победим. А он уж точно должен знать. Думаю, господин Моро не может увидеть из-за Кольца. Наверное, это слишком могущественная вещь. И заслоняет все. Как только оно придет в руки Самому — а оно придет, кто ж его осмелится уничтожить и кто ж устоит, чтобы его себе не присвоить и им не воспользоваться? Как только это случится — так он и увидит. И мы тоже увидим нашу победу.

Поскорее бы, а то этот гнев в воздухе, голова болит, и страшно, страшно, и убивать хочется…

Ох. Ладно, сейчас лучше буду думать о другом. Итак,

История седьмая

Этот родом из каких-то северных диких племен. Насколько мне известно, его предки в старину служили Мелькору и воевали за него. Потом ушли на северо-восток, в леса, где и прозябали невесть сколько времени, пытаясь жить по тем обычаям, что были у их предков при их Учителе. Вроде бы они даже создали свое подобие Аст Ахэ. Похоже, наш Бессмертный в юности провел там довольно много времени, хотя в Аст Ахэ брали только избранных. Ах'энн, которому его обучили там, страшно исковеркан и перекорежен за века его варварами-сородичами.

У него есть очень древний меч, именуемый Морнэмах, что означает «черная саламандра».

Он почти ни с кем не общается. Только с Самим, иногда с Ульбаром или Эрионом. Он лучше ладит со зверями, чем с людьми. По крайней мере, с теми жуткими крылатыми гадинами, на которых сейчас летают Бессмертные, возился именно он. Где откопал, как выкормил и приручил — только Сам знает…

То, чего не было в записках Секретаря

Игра седьмая. ИГРА ОХОТНИКА

В день Элло, как обычно, собрались на льду замерзшего озера. Зима стояла злая, старики говорили, что год может быть голодный. Тайро, хромой кузнец Волков, старший из таннар — кузнецов — всех Семи Кланов, стоял, ссутулившись, на утоптанном снегу на берегу и хмуро ежился. Серовато-розовая морозная дымка висела в воздухе, солнце только-только начинало неохотно выползать на небо, и над острыми черными елями на косогоре протянулась четкая малиновая полоса. Кузнец хмуро кутался в волчий мех. Выше на берегу стояли семь нынешних вождей Кланов, все в мехах и серебре, а с ними — только вчера прибывший из Аст Ахэ сотник, родом из Волков, по имени Ахтанир — допрежь Кайтамаро. Похоже, все вожди потому и стояли так настороженно, неуютно переминаясь с ноги на ногу, что нынче здесь был человек от самого тано, священного правителя, и хорошего ждать не приходилось.

Как только солнце показало край над зубчатыми вершинами леса, Ахтанир величаво кивнул — начинайте, мол. Надменный, красивый, в черном плаще и черной кольчуге. И безбородый, словно назло бородатым вождям. Издавна только зрелые мужи имели право властвовать, а краса зрелого мужа — борода. А этот в свою пору ответил собственному отцу — мол, козел тоже бородат, а что-то никто ему власти не дает.

И теперь стоял он среди вождей, кичась своей особостью, и покровительственно улыбался. От него несло такой стужей, что зима показалась бы летом.

Но вот солнце весело выпрыгнуло, заиграло на белом снегу, и все сумрачное марево вмиг рассеялось. И стало совсем хорошо. И красивый высокий парень Ахтанир широко улыбнулся и крикнул:

— Начинай же! — И быстро спустился на лед, встав спиной к солнцу.

Тайро тоже спустился на лед, где его уже ждали семеро парней, выбранные бойцы Кланов.

— В круг, — буркнул он.

Парни молча встали кругом. Кузнец положил на лед небольшую палку, длиной в две ладони окрашенную в ярко-красный цвет, отошел назад, к берегу, подождал, пока парни разденутся до рубах, и неожиданно звонко крикнул:

— Давай!

Свалка началась сразу же. Кто-то отлетел в сторону, уткнувшись окровавленным лицом в снег. Некоторое время на месте палки шевелилась, пыхтя и хрипя, куча-мала, потом кто-то вырвался и бросился к Ахтаниру. Все кинулись за ним, кто-то прыжком рванулся вперед, вцепился в ногу убегавшего — похоже, зубами, и снова на снегу завозилась куча. С кого-то в драке стянули штаны, но, несмотря на это, упорный боец, на потеху зрителям сверкая голой задницей, настырно рвался к красной палке.

Красной была уже не только палка. Парень с разбитым лицом, который прежде вылетел из драки, опомнился, встал и, шатаясь, медленно двинулся к куче. Зарычав, как медведь — а был он как раз из Медведей, — пошел прямо по копошащимся телам, наступая на головы, руки, ноги, с удовольствием расшвыривая обидчиков в сторону. Выхватив палку, он опять побежал, но его быстро догнали, а там, где прежде возилась куча, на красном снегу валялось чье-то оторванное ухо, да и зубов тут наверняка соберут не одну пригоршню.