Исповедь Стража, стр. 115

Почему и что я хочу доказать Борондиру?

Что я вообще хочу от него?

И я понял, что я хочу… оправдаться. Оправдать перед ним свою веру и своих героев. Чтобы он понял, что все было не так, что они были честны и благородны, что я не тупой дурак, который не желает ничего видеть, что я разумный, понимающий человек! Но я не стану оправдывать их и свои поступки так, как делали те, кто ЭТО писал. Я не стану изображать подонками своих врагов.

Великие Валар, как же давно это было, как это все далеко от наших времен! Но почему же это так ранит меня? Почему? Почему я так и не научился быть… нет, не равнодушным. Спокойным. А я-то думал, что все мне уже нипочем… так гордился собой…

Не могу.

Нет.

Позже, уже к ночи, я получил известие, что один из моих людей, которым я дал кое-какие поручения по поводу того самого дела с Советником, найден мертвым. Зарезан.

Что же такое творится?!

Единый, наставь меня…

ГЛАВА 23

Месяц гваэрон, день 11-й

Убийство — это дело городской стражи, даже если убит мой человек. Впрочем, незачем кому-либо это знать. Однако у меня там есть знакомые. Меня известят, ежели что.

Я заставил себя не поддаться порыву и не взяться за Борондира прямо в тот же день. Иначе — иначе я не знал, чем все может кончиться.

Ночь я провел ужасно. Сны были тяжелыми и мучительными. И лишь один, перед пробуждением, был светел. Но я не запомнил его. Он просто ускользнул, растаял, как снег на ладони. Осталось только щемяще-светлое чувство, от которого хотелось плакать. Я долго лежал, изо всех сил пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но так ничего и не вспомнил. Только ощущение…

Я швырнул Книгу на стол как мог пренебрежительнее. Я нарочно вел себя так. А почему нет? Сейчас я не мог полностью держать себя в руках. Борондир был для меня олицетворением того, что оскорбило меня. Так если я оскорблен — почему бы и мне не ответить оскорблением?

— И ЭТИМ вы хотите меня убедить? — с издевкой произнес я. — Оболгав все, что мне дорого, вы хотите, чтобы я умилился и уверовал в вашего доброго Учителя?

Борондир смотрел на меня, сначала совершенно ничего не понимая, затем в его глазах вспыхнула обида, затем лицо его стало холодным и отчужденным. Я злорадствовал — пусть и тебе будет плохо!

— Рыдания над кровавыми ранами вашего Учителя меня не убеждают. Я видел более страшные раны — но, простите, я же забыл! Это же не раны вашего любимого Учителя! Как я посмел ставить их в сравнение с той царапиной, которую он, получил от сломанного кинжала Берена! Только его страдания священны, и ради сострадания ему можно и Финве ославить трусом и убийцей, и Финрода — тупицей, и Финголфина — подлецом… Это все можно. Это разрешается. Разрешается усомниться в своей вере. Разрешается предать свою веру. Не разрешается только усомниться в правоте вашего любимого Учителя. «Учитель, ты велик. Ты прав во всем». И в мести всему роду Финве — даже если Финве и был виноват, во что я не верю. Всему роду! Надо же, как он милосерден! Я просто поражаюсь доброте и всепрощению вашего Учителя. Борондир, вы что, и правда думаете, что все это — истина? Ну, отвечайте? Откуда вы взяли, что это истина?

Он молчал, глядя на меня жестким холодным взглядом. Только ноздри раздувались да губы побелели.

— Мы — да, мы слепы, мы глупы. Валар своими речами закрыли глаза эльфам, те — нам, а вам кто закрыл глаза? Почему вы смеете заявлять, что вам ведома окончательная истина? Почему? А? Кто вам-то все это рассказал так, что вы — поверили? Скажете — не можете других выдавать? Хорошо. Не выдавайте их, но хотя бы объясните мне, как в это вообще можно верить? КАК?! Вы же не дурак, так почему вы в это верите?

Взгляд его прямо прожигал меня. Меня это даже радовало. Что ж, побудь в шкуре человека, которому наплевали в душу.

Я слишком упивался своим злорадством и потому не уловил его движения, едва успев перехватить кулак, который летел мне в челюсть. Однако успел — наш десятник не зря меня гонял. Борондир оказался человеком не слабым, и я понял, что, когда его брали, он много кому успел оставить на физиономии отметины.

— А ну, успокойтесь, — грозно произнес я. — Если я вас оскорбил, то извините. И не надо пытаться бить меня. Не выйдет.

Он сел на место, тяжело дыша.

Когда он заговорил, я не узнал его голоса. Хриплый, резкий, похожий на сдавленное карканье. Возмущение душило его. Вот и хорошо. Попробуй сам своей стряпни.

— Чего вам надо? Чего вы хотите? Зачем вы меня тут держите столько времени? Чтобы все это мне выхаркнуть в лицо? Я поверил вам! Поверил в то, что вы хотите понять… — Он задыхался. — Я так хотел верить, что все не напрасно… да будьте вы прокляты! Мне все равно. Ну? Я что, ничего не понимаю? Я — полностью в ваших руках. Добрый допросчик… Что, теперь передадите меня злому, чтобы развязать мне язык? Да лучше бы вы сразу сожгли меня, зачем вы меня мучили столько времени? Зачем вы дали мне надежду? Да нет, я не возрыдаю и умолять не стану… Сам дурак, что поверил…

— Ага, а чего вы ожидали? Что вы тут скажете пару слов — мол, Мелькор хороший, и все сразу уверуют и к вам побегут? Вам что, всегда и везде все удавалось? Кто вам нужен? Порядочный противник или последователь, легко отрекающийся от своих убеждений? Вам ТАКОЙ нужен, а? Не думаю. Кстати, что у вас тут все костры да пытки? Отродясь в Гондоре такого не бывало. Это вам не Ар-Фаразоновы времена. Хорошо же вы обо мне думаете. Просто восхищаюсь. Разве я не пытался с вами говорить?

— Вы сейчас просто прелестно со мной разговариваете, — ядовито ответил Борондир, начиная брать себя в руки.

— Хорошо, — недобро протянул я. — Вот как вас мои слова задели… Я, значит, мерзавец потому, что привычен сомневаться во всем. Что я не могу поверить во все, что здесь, — я ткнул в Книгу, — написано. И потому я слепец, достойный в лучшем случае брезгливого сожаления. И наплевать, что я имею собственные убеждения, собственное мнение, собственное мировоззрение, — оно не имеет права на существование, потому что я не верю в вашего Учителя. Так? Ну, спросите сами себя! Разве не так? Вон как вас задели мои сомнения! А меня не задевает то, что в этой Книге мерзавцами называют тех, кого я с детства считаю героями? Кто мне дорог? Чьи страдания и подвиги для меня — истина? Дурной вы проповедник, если пытаетесь убедить в своей правоте ТАКИМ способом. А вы-то сами когда-нибудь сомневались в своих непреложных истинах? Или у вас не принято? Послушайте, Борондир, а вам не приходило в голову, что если бы ваши сторонники взяли власть, то на площадях уж точно запылали бы костры?

Он вскочил, вцепившись в край стола так, что костяшки побелели. Глаза сузились.

— Конечно, вы можете говорить что угодно, — процедил он. — Я — заключенный. Как я понимаю, вы все уже решили. Ну, и когда?

— Да, решил, — ответил я, глядя ему в глаза. — Я решил. Вас не сожгут на костре. Вас не распнут на скале. Вы будете жить. И спасет вам жизнь злобный приспешник ложного Света. Но не сейчас. Не сию минуту. Потому что ваша Книга оскорбила меня. И я, мерзкий прислужник злобных Валар, кое-что хочу заставить вас понять. Если вы до сих пор не поняли. Сядьте! — рявкнул я. Я уже успокоился, и мне было совестно.

Я и правда веду себя по-свински. Но молчать я не собирался. Пусть сейчас услышит все.

— Вы дурной проповедник. Вы не проповедник вообще, честно говоря. Так не убеждают. Я не вижу здесь истины. Я не понимаю, откуда вообще вы взяли свою веру, — так как вы можете заставить меня уверовать в вашу правду? Вы не сказали мне, как вы поверили сами. Как же я могу поверить вам? Как?! Вы слишком многого хотите, причем сами ничего не делаете! Почему я должен стараться понять вас, почему не вы — меня?

— Хорошо! — почти крикнул он. — Я скажу вам. Я вам расскажу… Но Книга — это не для тех, кто должен поверить. Это тем, кто уже поверил.

— Так какого же назгула вы от меня ждали?

Он зло рассмеялся.

— Вы мне показались куда умнее, чем вы есть.