Перевёрнутый полумесяц, стр. 65
Вспомним последовательность событий того времени: молниеносная высадка в Ливане свыше десяти тысяч солдат американского Шестого флота по «просьбе» президента Шаммуна. Призрак войны на Ближнем Востоке. Внеочередное заседание Генеральной ассамблеи ООН. Нависшая над миром тревога: будет война или не будет?
— А что, собственно, происходит в Ливане? — спрашивали себя многие в ту пору. — Стоит ли поднимать так много шума из-за такой маленькой страны?
Были силы, которые считали, что стоит.
Не надо забывать, что по Ливану протекает река, которой еще десять лет назад не было ни на одной карте мира, хотя значение ее необычайно велико. Она протекает через четыре государства (иногда даже течет в гору) и превышает по длине семнадцать тысяч километров. Достигнув Порт-Саида, она течет не в Средиземное море, а в чрева американских танкеров. Другая такая же река берет свое начало в ста тридцати километрах севернее, в Триполи. Первая пока принадлежит американской нефтяной компании «Арамко», второй владеет «Ирак Петролеум Компани», хозяин которой — объединенный англо-франко-американскнй капитал.
Капитал этот не дремал. Он довольно снисходительно наблюдал за тем, как друзы-мусульмане воюют против христиан-маронитов, как в Триполи лают пулеметы, потому что Шаммун не отказался от своего антиконституционного обещания снова выставить свою кандидатуру на пост президента.
В разгар событий в Ливане вдруг грянул гром. Четырнадцатого июля как ветром смело правительство Ирака, в тартарары провалился и его премьер-министр Нури эс-Саид.
Иностранный капитал реагировал на эти события столь же молниеносно. На следующий день американский Шестой флот, патрулирующий вдоль берегов Ливана, получил приказ высадить десант. Для «наведения порядка» в Ливане.
А что, если вдруг революционным силам в Ираке придет в голову национализировать нефтяную промышленность, как это случилось с Суэцким каналом?
А что, если кому-нибудь в Ливане придет в голову взорвать нефтяную реку, текущую под землей, как это случилось в Сирии во время суэцких событий?
Читать, писать…
Спустя три четверти года после того, как были разобраны в столице баррикады, ливанцы рассказывали нам о неразберихе, царившей тогда в стране. Многие не знали, за что же они, собственно, борются. Кто против кого воздвигает баррикады. Под предлогом «революции» кое-кто сводил личные счеты. Действовали подкупленные террористы. В трамваях взрывались бомбы, отрывая ноги людям, которые, ничего не подозревая, ехали на работу…
В жилище, где Мухаммед и Самир обо всем этом нам рассказывали, все было по-арабски. У дверей мы сняли обувь и уселись на подушки, разбросанные по коврам из козьей шерсти. В нише лежала стопка книг, прогрессивные журналы, марксистская литература.
— Когда я вступил в партию, я не умел ни читать, ни писать, — сказал Мухаммед. — Тогда мне было восемнадцать лет. Товарищи мне сказали: если ты хочешь вести политическую работу, то прежде всего должен научиться читать. И дали мне букварь… Что? Обязательное школьное образование в Ливане? Ну что вы! Об этом у нас уже очень давно говорят и пишут, а дети по-прежнему остаются неграмотными.
Мухаммед ушел в новую деятельность с головой, работал с юношеским пылом.
— Еще немного, и он стал бы левым уклонистом, — засмеялся Самир. — До этого он привык говорить, что нет бога, кроме аллаха. А в один прекрасный день он на собрании заявил, что нет бога, кроме Маркса.
— Ну, это давно было, с этим я уже расстался, — прервал его Мухаммед и вытащил из ниши в стене заграничный паспорт, похваляясь иракской визой. Ирак был его политической школой, там он работал в подполье, боролся против режима Нури эс-Саида, был арестован и приговорен к пожизненному заключению. Но ему удалось бежать и вернуться в Ливан.
На стенах были развешаны изображения, которые мы и не предполагали встретить у человека, еще несколько лет назад не умевшего ни читать, ни писать: советский спутник; Московский университет, Ленин в Смольном; Афиф Бизри, начальник сирийского генерального штаба; Халид Бакдаш, генеральный секретарь Компартии Сирии.
— А это Фаржалах Хелуа, генеральный секретарь нашей партии, — произнес Самир. — Несколько месяцев назад террористы похитили его и увезли в Сирию, с тех пор мы не знаем, что с ним.
Потом Мухаммед встал и, пошарив за шкафом, вытащил оттуда обоюдоострый топор и крепко стиснул его короткое топорище. А затем подал топор нам, чтобы мы хорошенько его разглядели.
— До самого 1958 года мы дома не смели к нему прикоснуться. Это была семейная реликвия со времен средневековья, память о предках, освященная именем аллаха. Но когда в прошлом году во время революции фалангисты начали в нас стрелять, отец вытащил его и отдал мне. Аллах аллахом, сказал он, а топор возьми. Что с ним делать, сам знаешь!
Кладбище и пушки
С городами в путешествии — как с людьми.
Встречаешь незнакомца, а расстаешься с другом.
И всякий раз, едва привыкнешь к чужому городу, едва перейдешь с ним на «ты», едва узнаешь, где движение двустороннее, а где нет, как нужно прощаться.
То же самое и с Бейрутом.
Сейчас нам кажется странным, что мы не могли сразу разобраться в нем и путали улицы. А на другой день по приезде почти час блуждали вокруг нашего жилья и никак не могли попасть домой. Теперь мы знаем здесь любую улочку и с людьми здороваемся как со старыми знакомыми.
Прощай, солнечный Бейрут, охваченный мягким изгибом пляжей и гор!
Прощай, черноглазая Лейла, топающая сейчас в своих маленьких деревянных башмачках по осеннему асфальту. Быть может, когда мы встретимся с тобой снова, ты уже станешь взрослой девушкой и наверняка не вспомнишь, как мы приметили друг друга на вашей улице…
За Дамуром мы окончательно простились со Средиземным морем. Море было великолепно. О берег бились его вздувшиеся волны, с гребней которых ветер срывал пену, и солнце заодно с ним превращало похищенные брызги в радугу, двигавшуюся вслед за нами. Побережье представляло собой сплошную апельсиновую рощу, где ветви деревьев были усыпаны золотыми шарами созревающих плодов.
А потом мы скользнули в горы и сразу же оказались среди крутых скал долины Нахр эд-Дамур. И совсем так же, как недавно в северном Ливане, навстречу нам вышла осень, улыбаясь желтыми листьями тополей и красными гроздьями рябины. С фиговых деревьев листья опали все до одного, и серебристо-серые ветви их тянулись к небу. Черешни, ослеплявшие нас на Балканах и в Турции яркой желтизной, превратились в голые метлы.
Даже солдаты и те в горах были одеты по-зимнему.
Путь наш пролегает через долину Нахр эд-Дамур, так как мы направляемся к верховному шейху друзов, эмиру Джумблату. Говорят, что это весьма интересная фигура: духовный глава друзов, крупный помещик, раздавший часть своей земли безземельным, председатель единственной в Ливане политической партии, в название которой входит слово «социализм». В 1958 году вместе с нынешним премьер-министром он возглавил восстание против президента Шамму на, хотя каждого из них толкали на оппозицию совсем разные причины…
Вот мы остановились у необычного кладбища, где покоятся друзы, павшие в восстании. У входа два островерхих пилона, за ними небольшое искусственное озеро, дальше огромное каменное яйцо, символ латинского «omne vivum ex ovo» — «все живое из живого, все живое рождается из яйца». Рядом с ним возвышается каменный канделябр и нечто вроде пагоды с пятью нишами. В одной из ниш раскрытый коран, в другой фигурка Будды, в соседней Христос, в четвертой Шива танцует свой космический танец раксит эль-ахван. Пятая ниша пока пустует.
— Что будет в ней? — спрашиваем провожатого, друза, который охотно согласился отпереть для нас кладбище. Он пожал плечами и сказал:
— Не знаю, это известно одному только Камилю Джумблату.
Камиль Джумблат — духовный творец всего сооружения. Повсюду следы его мистической философии. На фасаде — орел, распростерший крылья. По его телу ползет змея и обвивает жезл Моисея. В центре кладбища продолговатый бассейн с рыбами. На дне рельефно выступают бронтозавры, змеи, черепахи, крабы, верблюды, птицы. Чуть дальше — карта арабских стран с большим портретом Гамаль Абдель Насера. Из ограды, окружающей кладбище, торчат бетонные стволы пушек, а в целом все это сооружение напоминает макет артиллерийского полигона.