Перевёрнутый полумесяц, стр. 12

Глава пятая

Долой малярию!

Под узким каменным мостом мчатся, шумя и пенясь, воды Дрина. Именно здесь река как бы вырывается из скальной форсунки и устремляется к равнине, пугливо удирая из плена гор. С Дрином мы встретимся еще раз в северо-западном уголке Албании, почти у самой границы. Вероятно, никогда шоссе не станет спутником этой реки, проложившей себе путь через албанские Альпы. Даже при беглом взгляде на ущелья среди скал мороз подирает по коже.

Каждая гора имеет свой собственный облик. Но та, что мы краешком глаза увидели из пропасти, по дну которой течет Дрин, была грозной, враждебной и монументальной.

Пыльная дорога, пока это возможно, избегает гор, но вскоре у нее не остается иного выхода. Она начинает взбираться по склонам, превращается в дорогу, усыпанную камнями и изрытую выбоинами, петляет и крутит то на дне ущелья, то на тысячеметровой высоте, тщетно пытаясь выбраться из лабиринта гор, расходящихся на все четыре стороны изломанными зигзагами гряд.

Ярослава словно подменили. В нем проснулся бывший житель леса.

— Посмотри, эти сволочи начисто обжирают горы. Козы, одни козы! Пока они будут хозяйничать тут, леса здесь не будет.

— А через некоторое время ему и вообще будет не на чем расти.

Для албанского севера это обстоятельство почти трагично. Начиная со средневековья здесь постоянно обкрадывали горы, истребляя леса. Тысячу лет назад горы были покрыты великолепными лесами, состоявшими из дуба, черной сосны, бука и каштанов. На сваях из албанского дуба до сих пор еще держится добрая половина Венеции. В течение пятисот лет турки жгли здешние леса, получая древесный уголь, который вывозился в Константинополь. Местные феодалы тоже не отставали от них. Они продавали все, что успевали вырубить. Леса истреблялись под корень, о новых посадках никто и не помышлял. А там, где сама природа естественным путем заботилась о молодом поколении лесов, начали хозяйничать козы. Они не дают молодняку подрасти, обгладывая деревца догола. Каждый дождь сносит с обнаженных гор все новые и новые тонны плодородной почвы, во многих местах уже не во что сажать деревья. В летних реках и потоках вместо воды лишь груды камней.

Только вдали от моря, в глубине страны, горы сохранили лесной покров. Дерево некуда было вывозить отсюда, оно шло лишь на местные нужды. Здесь Албания спасает то, что еще можно спасти.

Козам сюда вход воспрещен.

Белый и черный Дрин

Мы всего на минуту отбежали в сторону, чтобы сделать несколько снимков, а тем временем Ольдржих исчез.

— Ольда! Ольда, где ты?

— Тут, под машиной.

— Можно ехать дальше?

— Можно, но не сразу. Оторвалась рессора. Левая задняя. Был бы тут хоть наш прицеп!

Но прицеп с запасными частями мы оставили в Дурресе, это три дня пути отсюда. И какого еще пути!

На дальних дорогах никто не обходится без маленьких чудес. Иной раз помогает хорошая идея, иной раз — сила мышц. По всем правилам синяя машина должна была бы торчать на обочине дороги в ожидании запчастей. Но она тем не менее перелезает с горы на гору, переваливает через тысячеметровые седловины, и только спидометр отмечает скорость поменьше. Правда, кусок молодого дуба пружинит не так, как рессора, но лучше плохо ехать, чем хорошо стоять.

Все эти тридцать километров вплоть до снеговой шапки сказочной горы Дьялица-э-Лумес Ольдржих не спускал глаз с пропастей под обочиной узкой дороги, следя за крутизной и неровностью ближайших ста метров. От каждого камня, канавки и выбоины он ждал удара по неисправной полуоси. А мы не могли оторвать глаз от необозримого лабиринта гор, который, подобно бурному морю, перекатывал каменные волны между плотинами-небоскребами, закрывавшими горизонт. На востоке, далеко за границей, в югославской Македонии, искрился снег на вершинах Шар-Планины; в пятидесяти километрах к северо-западу вздымались снежные пики североалбанских Альп и гор Проклетье.

— Ольда уже достал новые болты. Утром он попробует укрепить рессору, в десятом часу, наверно, выедем.

— В таком случае нам следовало бы еще сегодня вечером дополнить сценарий и выбрать сюжеты для утренних съемок. Луна светит вовсю…

Жалобный голос муэдзина только что созвал исповедующих учение пророка на последнюю вечернюю молитву. Нет, этот голос не казался здесь чуждым. Правда, последний турецкий солдат убрался из Кукеса полвека назад, однако пятисотлетнее турецкое владычество оставило здесь глубокие корни. Стократ можно повторять про себя «я в Европе, я в Европе», раз уж в этих местах так мало значат параллели, меридианы и названия материков.

Каменный мост Везира через реку Дрин получил наименование и форму от турок. На углу в небольшой кофейне вместе с чашечкой кофе вам предлагают кальян. Никому и в голову не придет, что сюда посмеет войти женщина. Много их еще ходит по улице в чадре, в длинных — до лодыжек — турецких шароварах.

Зайдешь в лавочку что-нибудь купить, а хозяин по восточному обычаю касается пальцами лба, рта и груди и склоняет голову, здороваясь с вами.

И ни за что на свете не забудем мы ту восточную мелодию, которую насвистывал подмастерье пекаря, вынимая из старинной печи горячий хлеб. Мелодия эта очень напоминает пение муэдзина, только слова в песне албанские.

Эта двуединость жизни, обычаев и народной культуры нашла свое обыденное выражение в вывесках над лавочками ремесленников. Али и Мехмет, Хасан, Ферхад и Ибрагим — это первая часть имени, мусульманская половина национального наследия. Зато родовые имена придерживаются албанской традиции. Вся жизнь здесь сливается из двух традиций в единый поток. Как Белый и Черный Дрин, который в Кукесе из двух рек сливается в одну, единую.

«Ведите машину сами!»

Если вообще где-либо на свете автомобиль вынужден ездить по козьим тропкам, так это по дороге из Кукеса в Пешкопию. Сами эти названия говорят мало или совсем ничего не говорят. Но если они будут написаны друг за дружкой в путевке, то кое у кого из албанских шоферов задрожат колени.

Как же выглядела дорога от Кукеса до Пешкопии? Спросите любого, кто первый раз поехал по ней.

— С одной стороны была стена, а в другую лучше и не смотреть…

А водитель «газика», который сопровождал нас в качестве разведывательной машины, в тот день пересел в нашу синюю «татру». Если вы хотите ехать из Кукеса в Пешкопию, ведите машину сами!

Около названия Мателар на карте Албании стоит один из самых маленьких кружочков. Мателар — это деревня, затерянная в горах. Сегодня по всем дорогам и тропам движутся сюда типично албанские караваны: женщины на ослах, на руках у женщин дети, мужчины пешком. Редко увидишь на женщинах чадру, поэтому хорошо видны их озабоченные лица. Нет, так не ездят на воскресный базар.

В Мателаре — день детского врача. Никто не знает, откуда приезжает сюда доктор, но явно издалека. Каждую неделю он появляется в деревне со своим помощником и с ящичком медикаментов. Люди с гор впервые в жизни поверили науке больше, чем заговорам знахарей.

Дурресское шоссе уже давно высохло после дождя, скоро полночь. Свет фар пошарил по стене отеля, остановился на входе и погас. Но экспедицию мало радует возвращение: ведь возле красной машины еще нет синей. Временные болты не выдержали, и Ольдржих остался торчать за Клосом, в ста шестидесяти километрах отсюда. Нужно послать ему запасные части и что-нибудь из еды. С консервами мы расправились позавчера.

Ольдржих вернулся на другой день к обеду. Довольный — все уже было в порядке. Свое мнение о недельной поездке он выразил в одной фразе:

— Это было здорово, но кой черт погнал нас туда?!