Искатель приключений. Книга 2, стр. 48

Между тем Рауль вышел из замка и быстро направился в ту сторону парка, где были привязаны лошади. Он вскочил на своего коня, галопом проскакал по улице деревни, по-прежнему спящей, и замедлил бег лошади только тогда, как выехал на вершину того пригорка, о котором мы уже говорили несколько раз и который возвышался над замком и парком. Тут он остановился и обернулся. Ночь была темная, и огромные черные тучи медленно катились по мрачному небу. В окнах замка виднелись огни, перебегавшие подобно тем блуждающим огонькам, которые бывают видимы на болотах.

Вдруг в окнах замка блеснул яркий свет, разгоравшийся все ярче и ярче… Рауль увидал, как к небу поднялся огромный столб дыма; скоро дым сделался гуще и темнее; миллионы искр брызнули из окон, как на фейерверке, и синее пламя, извиваясь подобно гигантской змее, обвило каменные карнизы и аспидную кровлю.

— Замок горит, — прошептал Рауль. — Я этого ожидал… так и должно быть… Благородный замок! Какой печальный конец! Но этого требовало правосудие.

Неподвижный, он продолжал смотреть. Пожар, которого никто не думал останавливать, увеличивался с каждой секундой. Вскоре все небо побагровело от зарева.

— Я сдержал мое обещание! — вскричал молодой человек. — Я принес сюда траур, кровь и огонь!

Потом, повернув, как бы с сожалением, голову своей лошади, Рауль пустил ее в галоп по холму по направлению к деревне, которую оставил несколько часов тому назад. В гостинице он нашел Жака, который стоял во дворе и держал за поводья двух оседланных лошадей, как Рауль приказал ему. Предоставив своей лошади полную свободу вернуться в конюшню, Рауль вскочил на одну из лошадей, которых держал Жак, и вместе со своим верным слугой поскакал по дороге в Париж. Более двух часов господин и слуга скакали во всю прыть, не размениваясь ни одним словом. Наконец Рауль в первый раз оглянулся назад. Между замком Ла-Транблэ и тем местом, где он находился, было более пяти лье. Однако на горизонте было такое яркое зарево, как будто солнце готово было показаться из-за холмов.

— Ах, кавалер, — вскричал Жак, — какой там ужасный пожар!..

Рауль не отвечал на это замечание и опять пустил лошадь в галоп.

«Не слишком ли жестоко я отомстил?» — спрашивал он себя.

Если читателям нашим любопытно знать об участи виконта де Вертапюи, барона де Морнсуша и трех приказных — особ, достойных такой участи — мы расскажем о них.

Два сонаследника кавалера де Жакмэ остались в столовой совершенно без чувств вследствие страшного бичевания. Водка привела трех приказных точно в такое же состояние. С той минуты, как в замке начался грабеж, никто о них не заботился, Слуги убежали; разбойники старались забрать все, что возможно, и разбивали шкафы и комоды. Свечка, нечаянно поднесенная одним из них к занавеске, быстро развила пожар. Когда пламя и дым охватили столовую, страшный жар вывел из обморока виконта де Вертапюи и одного из стряпчих. Несчастные старались ползком добраться до лестницы; но пламя преграждало им путь. Им оставалась одна свободная дорога: окно, в которое они и бросились. Один разбил себе череп; другой — поясницу. Оба умерли на месте. Двое других стряпчих и барон де Морнсуш задохнулись от дыма.

Все пятеро были ужасные негодяи, как и кавалер де Жакмэ. Однако, как христиане, мы должны пожелать:

— Господь да помилует их души!..

Мы рассказали, что как только начался грабеж, все слуги убежали. Они подняли тревогу в деревне, рассказывая, что шайка разбойников и убийц ворвалась в замок, убила господ и, наверно, перережет и сожжет всю деревню. Это ужасное известие распространилось с быстротою молнии. Менее чем через четверть часа крестьяне вооружились, одни вилам «, другие старыми заржавленными шпагами и карабинами. Эта импровизированная армия засела а парке в чаще деревьев. Добрые пикардийцы от всего сердца ненавидели новых владельцев замка и вовсе не намерены были мешать грабежу; но, боясь, чтобы разбойники не ворвались в их собственные жилища, решили истребить всю шайку бродяг, намеревавшихся, по словам лакеев, опустошить деревню точно гак же, как замок.

Поэтому, когда Ла-Роз и солдаты его, прогнанные пожаром, предполагали с богатой добычей возвратиться к своим лошадям, они вдруг услышали, к своему величайшему удивлению, залп из карабинов и на них, неизвестно откуда, посыпался град пуль. Двое из них упали. Остальные со шпагами в руках в бешенстве бросились обыскивать деревья и отвечали на выстрелы из карабинов выстрелами из пистолетов. Началась драка. Она была ужасна, но непродолжительна. Авантюристы были лучше вооружены, но на каждого приходилось по двадцать крестьян. Ла-Роз и его солдаты, окруженные со всех сторон, геройски сопротивлялись: но подавленные численностью, эти герои преступления должны были пасть, успев тем не менее положить на месте десятка два своих противников.

Освещаемая зловещим пламенем пожара, большая аллея была усеяна трупами и залита потоками крови. Только два разбойника успели убежать, добраться до того места, где были привязаны лошади, и выехать из парка и деревни. Один из них был Ла-Роз. Отставной сержант лишился в сражении одного глаза, выколотого вилами, и правого уха, отрубленного косой; это все же не помешало ему через месяц после рассказанных нами происшествий отличаться, с повязкой на глазу и с пластырем на ухе» в таверне «Союз Марса и Венеры», клясться по-прежнему своей гитарой и шпагой я напевать сентиментальные куплеты.

Рауль де ла Транблэ благополучно вернулся в Париж: продав своих лошадей в Аббевилле, он ехал с Жаком на почтовых день и ночь.

Странное дело, молодой человек сам не мог объяснить себе, отчего он не чувствовал той радости, которой ожидал после совершившегося мщения. Характер его сделался мрачен. Ночью ему снились зловещие сны; ему представлялись кровавые трупы и призраки, освещенные багровым заревом пожара. Он просыпался орошенный холодным потом и невольно спрашивал себя:

«Не слишком ли жестоко я отомстил?»

XXVI. Покушение на самоубийство

Много дней, много месяцев, много лет Рауль провел, беспрестанно повторяя себе, что ничего на свете не желал так, как мщения… Он это говорил и думал.

Теперь, когда эта цель его жизни была достигнута, был ли он счастлив? Нет. Никогда он не чувствовал такой глубокой и мрачной тоски, никогда не смотрел на настоящее и будущее таким отчаянным взором. Удовольствия, почести, богатство, любовь, все это являлось ему сквозь траурный креп. В голове его вмещались только самые грустные мысли. Печальный молодой человек утратил сон и аппетит, он бледнел и худел, и верный Жак приходил в отчаяние.

В таком положении дел, в голове Рауля снова мелькнула мысль о самоубийстве, которой он и прежде поддавался без большого сопротивления; однако он вначале решился на последнее усилие; другими словами, он вздумал попробовать привязаться к жизни посредством какой-нибудь страсти, А какие страсти могли быть полезнее всего для этого великого опыта? Любовь? Но Рауль убеждал себя, что сердце его было более мертво и холодно, чем у старика. Вино? Одна мысль о постоянном пьянстве внушала молодому человеку отвращение, которое он не в силах был преодолеть. Игра?.. А!.. игра… Рауль сказал себе, что карты доставили ему богатство и что, может быть, и теперь не откажут в тех сильных ощущениях, в которых он нуждался, чтобы жить! На этот раз уже не прибыли шел он искать у зеленого сукна, а интереса в жизни.

Итак, он вернулся в игорный дом на улице Сент-Онорэ, куда мы уже не раз сопровождали его.

Возвращение Рауля к игре доставило бы недостаточно добросовестному романисту прекрасный случай распространить на несколько страниц исполненные волнений перемены выигрыша и проигрыша… но Боже мой, это было бы ужасно скучно, и для нас достаточно будет полдюжины строчек.

Счастье изменило Раулю. Он проигрывал с таким же удивительным постоянством, с каким прежде выигрывал; проигрывал беспрестанно, безостановочно, десять дней подряд. Рауль был вне себя от радости. Его богатство уничтожалось, но что за беда? Молодой человек достигал своей цели. Его мрачная грусть, угрюмая озабоченность исчезли совершенно. Он становился беззаботным как прежде, может быть, даже более прежнего; он только этого и желал. Скоро Рауль увидал, как последний луидор из его наличных денег растаял в пожирающем пламени «ландскнехта», как комок снега при первых лучах теплого весеннего солнца.