Искатель приключений. Книга 1, стр. 56

— Мой возлюбленный! — прошептала молодая девушка с восхитительным жеманством.

— Мне бы следовало сказать «возлюбленные», — продолжал Бенуа, — я ошибся, извините.

— Дерзкий! — вскричала Эмрода.

— Бенуа прав, — вмешался виконт, — наша любезная сестрица непременно должна сегодня остаться с нами. Как вы думаете, господа?

— Да! да! да! — отвечали все сообщники в один голос.

Приговор был произнесен. Надо было повиноваться. Эмрода сделала гримасу, но осталась. Заседание прекратилось только в два часа утра. Мы скоро узнаем результат его.

XV. Дом Бенуа

На другой день после той ночи, в которую происходили сцены, рассказанные нами читателю, мирные обитатели той части улицы Грента, которая примыкает к улице Сен-Дени, смотрели внимательно, стоя у своих дверей, на зрелище, сильно подстрекавшее их любопытство. Вот в чем оно состояло.

Довольно скромная лавка, давно уже не занятая никем, была снята в это самое утро. С рассвета несколько человек работали безостановочно и внутри и снаружи этой лавки. Одни наскоро прибивали полки и прилавки, походившие скорее на декорации и аксессуары в театре, нежели на настоящие прилавки и полки, потому что они были чрезвычайно тонки и не могли бы выдержать никакой тяжести. Другие, с помощью высокой лестницы, прибивали, над главным входом, огромный железный лист, без всяких изображений и надписи. Когда этот лист был прикреплен, явились два живописца. Первый нарисовал посреди листа нечто вроде барана, с великолепными рогами, и покрыл свой эскиз густым слоем мела, подражавшего с грехом пополам изменчивому отливу серебра. Пока этот художник оканчивал свое образцовое произведение, товарищ его также не терял времени. По обеим сторонам животного с длинными рогами он начертывал огромными белыми буквами следующие слова:

СЕРЕБРЯНЫЙ БАРАН

Николас Бенуа и К°

Шерстяные товары

На улице собралась большая толпа любопытных, состоявших большей частью из давнишних ее обитателей. Все с удивлением расспрашивали друг друга.

— Николас Бенуа, — говорил один, смотря на огромную вывеску. — Вам знакомо это имя, кум?

— Нет.

— А вам?

— И мне нет.

— А вам?

— Также нет.

— Стало быть, никто здесь не знает этого Николаса Бенуа?

— Никто.

— Откуда он?

— Неизвестно.

— Что он продает?

— Шерстяные товары, по крайней мере, это написано на вывеске.

— Сказать мимоходом, вывеска-то продержится недолго.

— Еще бы! Намалевана водяными красками.

— Да, денька два дождливых, так Серебряный Баран и поминай как звали…

— Не то, что ваша вывеска, дядя Корнибер… Вот уж прочная-то!..

— Я и не жалел ничего для нее!.. Зато она и свежа, как в первый день — всякий с этим согласится.

— Конечно, конечно!..

— Не знаю, почему, но у меня плохое мнение об этом Бенуа.

— Должно быть, это ничтожный человек.

— Очень ничтожный.

— Чрезвычайно ничтожный.

— Я так же думаю…

— И я…

— Ах! Поверьте, не пройдет и полгода, у нас в квартале будет банкротство и лавка эта закроется!..

— Нет никакого сомнения, я готов побиться об заклад!..

Так сострадательно рассуждали добрые обитатели улицы Грента, смотря на вывеску «Серебряный Баран». Парижский мещанин всегда был, есть и будет одинаков!..

Бенуа лично распоряжался работами, и если слышал все эти разговоры, то они нисколько его не обеспокоили. В этом мы смело можем уверить наших читателей.

К вечеру все было кончено. Тогда перед магазином остановились две повозки с тюками, которые казались тяжелы и набиты шерстяными товарами. Два сильных работника сгибались под тяжестью, таская их в магазин. Когда все тюки были перенесены, двери лавки заперли, закрыли ставни тяжелыми железными запорами, и Бенуа остался один со своими двумя помощниками. Это были не кто иные, как виконт и комиссионер.

Они побросали тюки в угол лавки, делая это с такой же легкостью, как будто бросали мячик, которым играют дети. Оказалось, что под грубым холстом были искусно скрыты ивовые каркасы, устроенные наподобие тюков с товарами. Три товарища переглянулись, смеясь.

— Ну, друзья мои! — сказал Бенуа, когда утих припадок. — Что вы думаете обо мне теперь, когда видите меня в деле? Кажется, первые акты нашей комедии идут хорошо, и я смею льстить себя надеждой, что развязка будет удовлетворительна!

— Будем надеяться! — отвечали хором виконт и его товарищ.

— Видали ли вы когда-нибудь, чтоб такой важный торговый дом, какой основали мы сегодня, устраивался с такой удивительной быстротой?

— О! Никогда!.. Ты — искусник первой руки!..

— Превосходный дом, впрочем, — продолжал Бенуа, опять засмеявшись, — сорок тысяч ливров барыша в каких-нибудь восемь часов, с самого начала операции, и без всякого риска!.. Я думаю, что это порядочное начало!

— Конечно!..

— Я всегда думал, что имею гениальные способности к спекуляциям!.. Завтра я берусь доказать, что справедливо судил о себе; теперь пойдем ужинать… я еще окончу к сроку последние приготовления…

Трое плутов вышли из магазина и направились к дому на улице Жендре, где их ожидали другие сообщники.

На другой день очень рано двери «Серебряного Барана» снова растворились. Бенуа расставил мебель в комнате за лавкой, которая, благодаря этой заботливости, приняла довольно комфортабельный вид. Он принес с собою ящик с серебряным столовым прибором и корзинку с несколькими бутылками превосходных вин. Все это было взято из главной квартиры на улице Жендре.

Устроившись таким образом, Бенуа вышел заказать у ресторана на площади Шатле великолепный обед на пять человек. Он велел поварам отличиться, обещал им дать на водку, приказал, чтобы обед был готов непременно в семь часов и принесен в лавку под вывеской «Серебряный Баран».

В два часа носильщики принесли в портшезе даму, которая быстро вбежала в лавку. Это была мнимая племянница Бенуа, очаровательная Эмрода. Никогда молодая девушка не казалась такой прелестной, как теперь, в своем простом костюме мещанки. Коричневое шерстяное платье, превосходно сшитое, обрисовывало ее изящные формы и придавало ее развязному обращению несколько жеманный вид, восхитительно эффектный. Интересное личико Эмроды блистало лукавством и умом. Она силилась придать своим взорам простодушное выражение, которого обычно в них не было, и походила на хорошенького демона, переодевшегося ангелом, чтобы искусить какого-нибудь сурового отшельника. Словом, она была обольстительна вне всякого сравнения.

— Здравствуй, милая племянница, — сказал Бенуа, целуя ее в обе щеки. — Боже мой, как ты очаровательна!.. Ты должна завладеть сердцем молодого кавалера!..

— Вы думаете! — спросила Эмрода с соблазнительным кокетством.

— Не думаю, а уверен!

— Бедный молодой человек! — прошептала Эмрода, жеманясь.

— Уж не будете ли вы сожалеть о нем?..

— А то как же!..

— Милое дитя, — отвечал Бенуа, — будь я на месте Рауля де ла Транблэ и захоти вы любить меня в продолжение двух часов, или по крайней мере только показывать вид, что одно и то же, я не пожалел бы сорока тысяч ливров, которые пришлось бы мне заплатить за такое счастье!

— О! о! — произнесла Эмрода, смеясь. — Как вы любезны сегодня, дядюшка!

— Вы это говорите потому, что я откровенен, племянница…

— Старый льстец!..

— Недоверчивая красавица!..

Мадригалы Бенуа были прерваны появлением двух или трех женщин, которые под предлогом сделать несколько покупок пришли посмотреть на магазин. Им отвечали, что продажа начнется только через три дня, и они удалились с досадой обманутого ожидания.

К четырем часам Бенуа ушел, оставив свой магазин под надзором Эмроды и комиссионера, который успел преобразоваться в купеческого приказчика. Бенуа тоже принарядился. Он надел темно-коричневые панталоны, табачного цвета кафтан с широкими стальными пуговицами, желтый жилет с красными цветами, белый галстук, белые чулки с фиолетовыми стрелками и башмаки с серебряными пряжками. Выбрившись и надев новый парик, Бенуа пошел на бульвар за портшезом и велел отнести себя на улицу Паради-Пуассоньер, в гостиницу «Золотое Руно».