Королева викингов, стр. 81

Но скала, кусок за куском, начала разрушаться.

От солнца с запада пролегли золотые брусья света, разделенные длинными тенями. И в воздухе, и на земле теперь уже металось и сидело бесчисленное множество черных птиц.

Взревел боевой рог, прогремел клич сотен глоток, и англичане рванулись вперед. Сражение разбилось на большие и малые схватки.

Некоторое время — совсем недолго — знамя Эйрика развевалось над этим водоворотом. А затем оно упало. Гуннхильд больше не могла узнать мужа ни в одном из поднимавшихся с земли людей, но шум сражения превратился в рев, и началось беспощадное избиение.

Она не ощущала отчаяния; это чувство могло вернуться к ней лишь после того, как она вновь примет человеческий облик. И все же она еще некоторое время кружила над полем битвы. Возможно, она сможет увидеть его. Возможно, ей удастся отогнать от него воронов.

Когда бой распался на отдельные мелкие сражения, в которых едва державшиеся на ногах люди рубили друг друга затупившимися клинками, которые они с трудом удерживали в немеющих руках, многим норвежцам удалось вырваться. Большинство неслись неведомо куда, спотыкаясь, не разбирая дороги, хватая воздух пересохшими ртами. Конечно, за ними вскоре должна была начаться погоня, как за волками. В разных концах поля сложились два отряда человек по двадцать. Предводители не давали воинам рассыпаться в стороны, и им удавалось отбивать все наскоки врага. Впрочем, англичане были все еще слишком заняты большим сражением или же слишком измучены. Один отряд направился в сторону моря, а другой, напротив, прочь от побережья. Оба вскоре скрылись из виду в потемневших к вечеру лощинах между холмов.

Она не смела дольше задерживаться здесь. Она не могла снизиться и начать осматривать погибших до наступления темноты, а ведь она была в образе не совы, а ласточки. К тому же она не выходила из своей комнаты с самого вечера, а ее сыновья вполне могли встревожиться столь длительным отсутствием матери и сломать дверь. Если они найдут ее там, лежащую голой, наподобие финской колдуньи, это может привести к серьезным неприятностям как с ними, так и с народом. Она не должна допускать такого риска. Она королева.

Она опустилась настолько низко, насколько ей позволили ослабевшие ветры смерти — лишь один раз, — снова стремглав взвилась ввысь и понеслась навстречу сгущавшейся ночи.

XXI

Через три дня Аринбьёрн привел в Йорк остатки своего отряда. Люди с трудом плелись — настолько они были израненными и голодными, пили из любых грязных луж, попадавшихся на дороге, прятались от каждого встречного, который мог бы заметить их и донести противнику, пока не добрались до земель, которые могли считаться дружественными. Четверо умерли по пути. Еще двое должны были со дня на день скончаться от гноившихся ран и сильного жара.

Вымывшись в бане, накормленный, с чистыми повязками на ранах, он тяжело опустился на место для почетных гостей и рассказал Гуннхильд и ее сыновьям, как проходил этот несчастный поход.

— Мы видели сигнальные огни, — говорил он глухим голосом, — но считали, что это всего лишь предупреждение, ибо нигде не было никаких признаков войска или хотя бы отрядов вооруженных йоменов. Корабли вошли в залив Морекомб, и мы высадились там, готовые к бою. Нас никто не встретил. Король Эйрик решил, что Олав Сандалия вообще не способен оказать сопротивления, хотя бы даже настолько слабого, какого он ожидал. Эго значило, что Камбрия должна лежать перед нами открытая, вплоть до Эдемской долины, а оттуда прямая дорога в нашу Нортумбрию. Поэтому мы отправились туда, и поначалу все шло хорошо. Я даже начал подумывать, что слишком хорошо, но это ведь была одна из тех мыслей, какие мужчинам нельзя высказывать вслух, не так ли? А они поджидали нас в Стэйнморе.

Да, думала Гуннхильд, невнимательно слушая медленный рассказ, Олав ждал их в горах. У него должны были иметься люди с быстрыми кораблями, доставлявшие ему сведения о продвижении флота викингов к его берегам. А он тем временем собирал своих воинов и созывал ополчение со всей страны.

Он никогда не был особенно хитер, но даже если бы и был, то не смог бы устроить все это в одиночку. Наверняка все это подготовил в содружестве с Эдредом Освульф из Бамберга; он руководил действиями Олава и все это время лгал Эйрику и подталкивал ее мужа в западню. О, Эйрик не был простофилей; он рассылал повсюду своих шпионов. Но если Олав и Эдред крепко хранили тайну, то шпионов нетрудно было ввести в заблуждение.

Она все еще была донельзя измождена. Единственное, на что она была сейчас способна, — это сидеть прямо. И в душе у Гуннхильд была такая пустота, что она даже не ощущала ненависти к Освульфу. Она появится позже, целое ядовитое море ненависти. Тогда Гуннхильд постарается навести на него порчу, наслать проклятие… Впрочем, там, где она скорее всего окажется, у нее будут для этого не самые подходящие условия. Позже она наденет траур по Эйрику, будет рыдать по нему, оставаясь в одиночестве, позаботится об увековечении его памяти и о будущем его детей. Но сегодня она была в состоянии только слушать.

— Я видел, как мой король пал. Его кольчуга висела клочьями. Лицо казалось черным от ушибов, а тело было окрашено в красный цвет его собственной кровью. И все равно он продолжал биться. Люди, находившиеся рядом с ним, были убиты, враги окружили его со всех сторон, топор вонзился ему в шею… Наш строй полностью рассыпался, последняя надежда угасла. Я собрал горстку воинов, и мы пробили себе дорогу. Мы отправились в глубь страны, а не к кораблям, как, наверно, сделали остальные уцелевшие, потому что на кораблях нужно было совершить долгое плавание вокруг Шотландии, а я хотел как можно быстрее доставить вести о том, что случилось.

— Ты правильно поступил, — сказал Харальд.

Да, думала Гуннхильд, Аринбьёрн всегда был верным из верных. Теперь она наконец-то воистину простила ему его дружбу с Эгилем.

— Ты предупредил нас, — продолжал Харальд. — Как только король Эдред узнает о гибели своего врага, первое, что он сделает, это отправится на север против нас. Говорить об этом почти так же тяжело, как и о смерти отца, но без него и его воинов мы не сможем выстоять. Нам придется отступить.

Снова сесть на корабль. Гуннхильд знала, что иного пути нет. Назад, снова на Оркнеи.

XXII

Спустя немного времени после того, как королева с детьми и уцелевшими воинами прибыла на Оркнеи, в Широкий залив вошли на веслах три военных корабля. Людей на них было очень мало — к тому же многие страдали от тяжелых ран, — и все же эти корабли смогли благополучно дойти от залива Морекамб. Это можно было назвать неслыханной удачей. Кормчим на драккаре Эйрика был брат Гуннхильд Ольв Корабельщик. Арнкел и Эрленд, братья Торфинна, остались лежать мертвыми в Стэйнморе, а с ними и множество других оркнейских мужей.

Ярл хорошо принял королеву и ее сыновей, нашел жилье для мужчин, женщин и детей, прибывших с ними. Так же тепло, даже чуть ли не радостно, он встретил Ольва. Когда же вновь прибывшие рассказывали о сражении и своем спасении, о том, как они сжигали те корабли, для которых не хватило людей, о том, как плыли домой, он почти ничего не говорил. Торфинн о чем-то размышлял, уйдя в себя. Гуннхильд жалела, что не знала, о чем были его мысли.

— Теперь, когда я вернулся, — со вздохом произнес Ольв, закончив повествование, — прошу тебя, сестра, и племянников пожаловать в мой дом и жить там вместе со мной, хотя, конечно, он не столь велик и роскошен, как этот.

Они поблагодарили его и ответили, что почтут его дом посещением. Однако, если возможно, они останутся там, где живут сейчас.

— Это лучшее место, где можно следить за ходом событий и оказывать на них влияние, — сказал Гамли. — Скоро мы выстроим собственный дом, а со временем и не один — пригодный для королей.

— Пока не обретем настоящее королевство, которое будет нашим, — добавил Гутхорм.