Королева викингов, стр. 73

Льот был пришельцем из Свитьёда. Согласно закону, если иноземный пришелец умирал в Норвегии, не имея наследников — а у Льота не было ни одной живой души, — его имущество переходило к королю. Как Гуннхильд узнала позже — хотя это ее вовсе не удивило, — Эгиль тоже имел на него свои виды.

Он нашел Атли Коротышку, который заявил, что если кто кому и должен, так это Эгиль ему за убийство двух его братьев. Эгиль выдвинул иск против него. Их тяжба происходила перед лицом тинга в Гуле. Когда же Атли привел двенадцать свидетелей, которые поклялись, что наследство Бьёрна Брюнёльфсона по закону принадлежит ему, Эгиль обратился к старшему закону, который гласил, что их разногласия должны разрешиться в поединке. Атли закричал в ответ, что он должен был потребовать поединка, чтобы отомстить за убитых братьев. Он уже как-то раз одержал победу на хольмганге.

Сначала противники вместе купили большого старого быка. Согласно обычаю, победитель должен был принести животное в жертву богам. Затем они вооружились и отправились на священную площадку, а все присутствовавшие наблюдали за ними из-за ограды. Поединщики бросили копья, и каждый промахнулся, затем начали рубиться мечами; щиты у обоих покрылись зарубками и вмятинами. Но они продолжали бой. Неведомо почему, но клинок не слушался Эгиля.

Здесь сработали чары, подумала Гуннхильд. Жаль только, что колдовала не она. Ее заклинание оказалось бы сильнее.

В конце концов Эгиль отбросил свой меч и кинулся на противника с голыми руками. Навалившись на Атли Коротышку всей своей тяжестью, он пригнул его к земле и зубами перервал ему горло. Так умер последний из сыновей Торгейра Больной Ноги.

Потом же, все еще охваченный убийственной яростью, Эгиль подбежал к быку, схватил его правой рукой за морду, а левой за рог и сломал ему шею.

Так он вернул себе наследство, причитавшееся его жене. Он провел некоторое время в Согне, осмотрел землю и имущество, а затем отправился домой в Борг.

По правде говоря, Гуннхильд уделила всем этим известиям куда меньше внимания, чем сделала бы в другое время. У нее были более важные дела, она должна была соткать свой собственный узор будущих деяний.

К тому времени Эйрик уже вернулся к ней. Его корабли встали к причалу ясным осенним днем, когда солнечный свет отражался от волн, над которыми непрерывно звучали крики перелетных птиц, напоминающие отдаленные звуки рогов, зовущих в бой. Новости, которые он доставил, соединившись с тем, что королеве было уже известно, наполнили сердце Гуннхильд новой надеждой.

XV

В Траандхеймс-фьорд прибыл груженный товарами кнарр. Судно принадлежало Ранульву Осгейрсону, местному жителю, который часто ходил торговать в западные страны, лежавшие за морями. Не раз ему случалось зимовать в Англии, и тогда он возвращался домой, как только устанавливались попутные ветры. Люди сразу же узнали его корабль и известили ярла Сигурда, а тот прислал в лодке человека, который передал Ранульву предложение воспользоваться доком Хлади и остановиться на подворье у ярла на столько времени, сколько гость пожелает.

Просторный двор был заполнен воинами; они заняли все строения, в которых можно было укрыться от непогоды, и расставили на полях множество палаток. Слуги накрывали в зале столы и готовили большую трапезу, так как солнце уже клонилось к вечеру. На скамьях тесно сидели знатные и известные люди. Ярл сидел не на возвышении, а напротив, на месте для почетных гостей, а его кресло занимал светловолосый молодой человек. Вслед за Ранульвом вошла вся его команда. Повернувшись к ярлу, мореплаватель приветствовал его.

— Приветствую и тебя, Ранульв, — с неподдельной сердечностью ответил Сигурд. — Добро пожаловать. Ты прибыл в хороший день. Как ты уже, наверно, слышал, здесь, с нами, наш король. Господин, — добавил он, повернувшись к молодому человеку, — это Ранульв Осгейрсон, достойный землевладелец и мореплаватель, житель этих мест.

Торговец и его моряки повернулись к молодому человеку, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Среди вновь прибывших был пассажир — судя по одежде и выбритому подбородку, англичанин, хотя его лицо было полностью затенено капюшоном плаща.

Хокон приветствовал их теплой обаятельной улыбкой.

— Я рад наконец-то встретиться с тобой, — сказал он. — Я много слышал о тебе, но ты, похоже, оказывался в плавании каждый раз, когда…

В этот момент незнакомец откинул капюшон. Он тоже был молод, с коротким носом и румяными щеками. Вьющиеся каштановые волосы окружали тонзуру, [29] на которой за время плавания отросла довольно длинная густая щетина.

Хокон сбился на полуслове.

— Брайтнот! — воскликнул он. — Это что, сон?

Приезжий шагнул вперед.

— Нет, король, — негромко ответил он. Было заметно, что он без труда говорит по-норвежски. — Хотя я, бывало, видел этот день во сне. — Он приподнял левую руку. На безымянном пальце сияло тонкое серебряное кольцо.

— О, приветствую, приветствую тебя! — Хокон соскочил на пол, быстро прошел, чуть ли не пробежал, вперед и схватил обе руки священника в свои. Присутствующие разом умолкли, словно не могли поверить своим глазам. Слуги застыли на месте. Хокон обвел взглядом зал. В его глазах сверкал отблеск от света из открытой двери.

— Это Брайтнот, сын Гириса, стоявший в числе первых возле моего приемного отца короля Ательстана, а затем брата короля Ательстана короля Эдмунда. Мы вместе росли и стали с ним как братья.

— Воистину, это достойное представление, — произнес Сигурд голосом, разнесшимся из конца в конец просторного зала. — Добро пожаловать к нам, Брайтнот; мы рады видеть тебя не меньше, чем наш король.

Щеки Брайтнота вспыхнули.

— Король слишком добр… — Он запнулся.

— Какой же благословенный ветер принес тебя сюда? — спросил Хокон.

— Когда мы прощались, ты сказал, Хокон… — Брайтнот одернул себя. — Когда мы прощались, господин, ты сказал, что если я когда-нибудь буду посвящен в священники, то ты пошлешь за мной. Так что я решил не ждать.

Сигурд нахмурился. Остальные просто глазели.

Хокон вскинул голову и рассмеялся.

— У нас нет нужды сегодня говорить о вере, — звонко провозгласил он. — Сегодня мы будем вместе веселиться!

Понемногу возникшая было натянутость исчезла. Не в последнюю очередь этому помогло то, что Брайтнот молча отошел и встал рядом с двумя или тремя юными родственниками Ранульва там, где вскоре слуги должны были установить дальний конец стола. Прочим прибывшим морякам предстояло есть на открытом воздухе, хотя Сигурд приказал, чтобы им подали лучшую пищу. Самого Ранульва ярл посадил подле себя. Женщины принялись разносить рога с пивом.

— Спокойно ли прошло плавание? — спросил Сигурд и добавил, не дожидаясь ответа: — Какие новости ты доставил?

Снова шум в зале утих, но теперь все навострили уши, не желая пропустить ни слова.

— Немало всего произошло, — ответил Ранульв. — А главное вот что. — Он посмотрел на Хокона. — Уже когда мы совсем были готовы отплыть из Англии после зимовки, мы услышали, что король Эйрик Харальдсон вернулся в Йорк.

Легкий гул мгновенно сменился ропотом. Сигурд поднялся, призывая к тишине. Лицо Хокона пошло красными и белыми пятнами. Он так и не научился как следует скрывать свои чувства. Во время трапезы вокруг него кипели разговоры, вопросы чередовались с ответами, он же сам говорил кратко и ел как-то слишком торопливо.

Впрочем, обед закончился, когда король встал, не обращая внимания на то, наелись ли все остальные. Он сказал, что хотел бы, пока еще не начало темнеть, пойти погулять и поговорить с Брайтнотом с глазу на глаз. Никому и в голову не пришло что-нибудь возразить. Двое молодых мужчин шли рядом. Два десятка стражников тащились поодаль, держась так, чтобы до их слуха не долетело ни единого слова.

Некоторое время они шли молча. Солнце скрылось за горы, отгораживавшие Траандхеймс-фьорд от моря, но небо оставалось все таким же светлым, а вода фьорда, казалось, сама светилась. Дувший днем легкий ветерок почти совсем улегся. Пахло прогретой землей; на деревьях щебетали птицы. Хокон почувствовал, как его заполняет теплое чувство.