Королева викингов, стр. 145

Она выпрямилась в кресле.

— А теперь иди, — приказала она.

Он, сгорбившись, вышел. Она заметила ненависть в его взгляде или ей показалось? Да, стоит последить за ним внимательнее, чем она делала это до сих пор. Однако он все время был настолько полезен, что потерять его будет жаль.

Все эти разговоры об исповеди… Сира Эльфгар не станет болтать о том, что может рассказать ему Киспинг. Нет, он не станет. Но он призовет ее к себе. Если она не откажется от тех путей, по которым идет, и не примет епитимью — великую епитимью, для которой потребуется открыто унизить себя, возможно, отправиться в паломничество к заморским святыням, — он вполне может написать епископу, что у него объявилась великая и нераскаявшаяся грешница. А в таком случае ей может грозить отлучение от Церкви.

Она не могла позволить себе этого. А ее сыновья — тем более.

Харальд возвратился довольно скоро; охваченный холодным, как зимний ветер, гневом. Ему и Сигурду только-только удалось добраться до Ворса. Тинг оказался вовсе не священным мирным сходом; увидев королей, собравшиеся бонды с криками и воем бросились на них, размахивая оружием. Дружинники королей, многократно уступавшие нападавшим в численности, с трудом сумели пробиться сквозь толпу, потеряв при этом с десяток человек, зарубленных топорами, проткнутых копьями, а затем превращенных в кровавое месиво ударами дубин, цепов и просто растоптанных ногами.

— Это не был внезапный порыв гнева, — сказал Харальд. — Кто-то подготовил западню и науськал мужланов. Хёвдинг Клипп…

— Судя по тому, что мне известно, это не может быть он, — возразила Гуннхильд. — Он не отличается коварством. Я еще узнаю, кто это был. Конечно, Клипп в бешенстве. В противном случае он принял бы золото и надел бы его на себя, показав тем самым, что проглотил позор. А где сейчас Сигурд?

— Мы согласились разделиться на некоторое время, чтобы никто не посчитал, будто мы испугались. Он направился в Олрекстад.

В мыслях Гуннхильд всплыло воспоминание. Она слышала некогда, что именно в это поселение, находившееся несколько севернее, король Хокон, умирая, просил его отвезти. Не могло ли это что-нибудь предвещать?

Королева отогнала от себя эту мысль.

— Лучше всего будет, если вы оба посидите тихонько, пока шум не утихнет. А это обязательно произойдет, если не тревожить простонародье лишний раз, — сказала она. — Тогда вы сможете приступить к восстановлению законного порядка. Не забывай, что у нас есть и друзья здесь, в Хордаланде. Мы должны принять их у себя или посетить в их домах, наделить подарками, разговаривать с ними ласково — даже весело, когда будет возможно, — и постепенно доказать им, что стоять за сыновей Эйрика выгодно. Кстати, два дня назад мы уже получили приглашение на пир.

— Мать, вряд ли мне удастся вместе с одеждой напялить на себя веселье.

— О, постарайся! Почему бы не воспользоваться поводом для веселья, если он подвернулся? Мне сообщили, что некий исландец довольно видного положения остановился в недальнем поселении и может рассказать нечто неслыханное о своем плавании. Он приехал в Норвегию, чтобы требовать своего наследства. Если ты поможешь ему, Харальд, это возвысит тебя в глазах мужей.

Король усмехнулся краем рта.

— Мне кажется, что тебя радует мысль о встрече с этим парнем.

Гуннхильд вскинула голову.

— Может быть. Зачем жить в этом мире, если закрывать глаза и уши на то, что в нем происходит?

И потому король и его мать со свитой и дружиной отправились в путь. К тому времени настроение Харальда стало заметно лучше.

То, что произошло там, ударило по Гуннхильд больнее, чем она могла себе представить.

А новости, которые они узнали, возвратившись в Хардангер, оказались еще намного хуже. Когда Клипп услышал о том, что Сигурд покинул свой дом, он призвал своих родственников, а один из предводителей бондов, некий Вемунд, снова взбунтовал их. Они подобрались к королевскому подворью и напали на него. Дружинники короля отбивались от них, пока те не отступили. Но Клипп, которого никому не удалось остановить, прорвался прямо к Сигурду и проткнул короля мечом. Кто-то из дружинников сразу же прикончил убийцу, и он упал рядом со сраженным его рукою сыном Гуннхильд.

Так сильно Клипп любил свою Алов.

IX

По крайней мере, думала Гуннхильд, исландец принес со своего острова некоторые новости, которые пробудили в ней холодную радость и даже несколько успокоили ее. Эгиль Скаллагримсон тоже перенес подобную потерю.

Его жена Осгерд родила ему троих сыновей и двух дочерей. Дочери получили хороших мужей. Гуннар, второй из сыновей, умер от болезни. Младшему, Торстейну, Эгиль уделял немного внимания. Зато старший, Бёдвар, был очень многообещающим юношей, крупным, красивым, таким же сильным, как сам Эгиль или Торольв в его возрасте. Эгиль очень любил его, а Бёдвар, в свою очередь, был сильно привязан к отцу.

Этим летом в Белую реку вошел корабль с грузом древесины. Эгиль купил часть груза. Его работники переправили дерево к нему на восьмивесельной лодке; для этого потребовалось множество поездок. Однажды Бёдвар попросил разрешения отправиться с работниками за товаром, и отец разрешил ему. На лодке их было шестеро. Они задержались с возвращением, и их застало начало отлива. Они долго выгребали против течения, но до наступления темноты так и не смогли войти в фьорд. Внезапно налетел юго-западный шторм, поднявший огромные волны. Лодка перевернулась, и все, кто на ней был, утонули. На следующий день прилив вынес их на берег.

Узнав об этом, Эгиль сразу же поехал к морю, чтобы найти трупы. Первым, кого он увидел, был Бёдвар. Держа тело сына на коленях, он привез его на Дигранесс, где был похоронен Скаллагрим. Там он разрыл курган, положил сына рядом со своим отцом и велел снова зарыть могилу. Его работники провозились с этим делом до темноты. Пока они трудились, труп раздуло так, что на нем лопнули куртка и шоссы.

Вернувшись в Борг, Эгиль прошел в комнату, где обычно спал, и запер за собой дверь. Он дни и ночи лежал в постели; не ел и не пил. Никто не смел заговорить с ним. Но на третье утро, на самом рассвете, Осгерд велела одному из своих людей оседлать лошадь и гнать из всех сил в Хьядархолт, что в долинах Большого залива, где жила их дочь Торгерд со своим мужем Олавом Павлином. Гонец должен был рассказать ей о том, что случилось, и просить немедленно приехать. Он прибыл днем. Торгерд сразу же оседлала лошадь. Взяв двоих людей для охраны, она ехала без остановки всю оставшуюся часть дня и короткую бледную ночь.

Когда она прибыла в Борг и вступила в дом, ее мать Осгерд спросила, не проголодалась ли ее дочь с дороги.

— Нет, — ответила Торгерд, — и не стану ничего есть, прежде чем встречусь с Фрейей. Я не знаю ничего, что было бы лучше того, что делает мой отец, и я не желаю пережить моего отца и моего брата.

Она подошла к спальне Эгиля.

— Открой дверь, отец, — попросила она. — Мы оба должны уйти одним и тем же путем.

Эгиль отворил. Торгерд вошла в комнату, снова заперла дверь и легла на другую кровать.

— Ты хорошо решила, дочь, последовать за своим отцом, — без выражения сказал Эгиль. — Великую любовь ты показываешь. Хорошо ли посмотрят, если я останусь жить после такого горя?

Они долго лежали в молчании.

— Дочь моя, ты что-то жуешь? — через некоторое время спросил Эгиль.

— Я жую морские водоросли, — ответила она, — ибо слышала я, что от них человеку делается еще хуже. А я ведь боюсь, что слишком долго придется мне дожидаться смерти.

— Что, они воистину вредоносны?

— Очень вредоносны. Ты не хотел бы взять немного?

— Почему бы и нет? — Он взял водоросли у нее из руки и принялся жевать их.

Спустя еще некоторое время Торгерд поднялась, чуть-чуть приоткрыла дверь и попросила воды. Служанка принесла ей полный рог.

— Вот что делают морские водоросли, — сказал Эгиль. — От них ты еще сильнее страдаешь от жажды.