Королева викингов, стр. 104

Но вскоре между нею и ярлом наступило охлаждение. Прежде всего она не родила мужу ни одного ребенка. Он же, как будто желая полностью оправдать свое прозвище, все чаще брал на ложе девок низкого рода или рабынь. А Рагнхильд оставалась все такой же остроумной и острой на язык, хотя и замкнулась в себе. Зато в дни и ночи этого веселья она расцвела заново.

С самого начала она все время разговаривала с Эйнаром. Вскоре они отделились от остальных. Конечно, рядом или хотя бы в поле зрения всегда находились одна или две служанки, но они были выбраны ею специально — юные девочки, захваченные во время набегов и взятые ею с собой из Кэйтнесса. Она проследила за тем, чтобы они почти не знали норвежского языка, и добилась того, что они панически боялись любого проявления ее гнева и, напротив, были благодарны за одобрительный взгляд или благосклонное слово до нижайшего раболепия, как преданные собачонки.

Она многократно повторяла Эйнару, какой он могучий вождь. Тот в ответ усмехался и горделиво вскидывал голову. Когда же она однажды добавила, что из него вышел бы ярл куда лучше, чем Говард, и что его жена, кем бы она ни была, окажется счастливой женщиной, Эйнар удивился.

— Не говори таких слов, — упрекнул он, хотя скорее смущенно, нежели строго. — Ты достойнейшая госпожа, жена самого великого мужа на Оркнеях.

Рагнхильд изучала его взглядом. У него было слишком большое для его возраста брюхо, но и широченные плечи и могучие руки и ноги.

— Я думаю, что моя жизнь с Говардом продлится не слишком долго, — ответила она. — И, если говорить откровенно, коли ты не стремишься к власти и славе для себя, то многие другие не окажутся столь же честными.

Он произнес несколько бессвязных слов, но не стал дальше бранить женщину и даже не отошел от нее. А ее обращенная к Эйнару улыбка была полна теплоты.

— Благодаря такому вот благородству все мы, на Оркнеях, вскоре станем счастливыми — под твоей властью, — мягко, по-кошачьи, пропела она.

Она держалась подле него все время, которое он провел в их доме, не наседая на него слишком сильно, но и не давая расслабиться. Порой она роняла несколько слов о том, насколько ей тяжело жить с такой свиньей, как Говард. Иногда она позволяла себе более продолжительные рассказы о том, какой Говард дурак и трус, пытающийся скрыть эти свои качества за показной расточительностью, и что он приведет Оркнеи к большим бедам, если будет продолжать путаться под ногами. И в конце концов она намекнула на то, что может оказать серьезную помощь тому, кто захочет избавить страну от печальной участи.

Так она разжигала в Эйнаре похоть и тщеславие, пока они не охватили его жарким пламенем. Прежде чем он уехал домой, они договорились о том, что он убьет своего дядю, а она станет его женой.

XIX

Худощавый молодой парень с костлявым лицом прибыл в дом епископа в Орхусе и попросил допустить его к преподобному отцу. Когда же он сообщил прислужникам, что его прислали король Харальд Эйриксон и мать Харальда королева Гуннхильд, его проводили прямиком к Регинхарду. Сохраняя подобающую скромность, он назвал свое имя — Киспинг — и сообщил, какое ему дано поручение. До его господина и госпожи дошел слух, что к его преосвященству прибыл недавно английский священник из Норвегии, некий Брайтнот. Сейчас, с приближением зимы, появление каждого заморского корабля вызывало оживленные пересуды; тем более что кнарр, доставивший этого человека, принадлежал лично тамошнему королю Хокону Харальдсону и команда его состояла из королевских дружинников. Они высадили священника на берег и снова ушли в море на следующий день с самым началом отлива.

Епископ кивнул.

— Да, — негромко сказал он, — королева Гуннхильд не могла не услышать об этом. — И продолжил громче: — А какое отношение это имеет к твоим господам? Это касается их в Ольборге?

— Им просто хотелось убедиться в этом, преподобный отец, — без малейшей запинки, улыбнувшись, ответил Киспинг. — Кроме того, королева Гуннхильд хорошо помнит Брайтнота еще с тех пор, когда она жила в Йорке. Он сделал очень много, возможно, даже больше, чем сам об этом знает, для приобщения королевы к вере. И, если окажется, что он порвал с врагом ее сыновей, она будет очень рада вновь увидеться с ним.

— И подвергнуть его бесконечным расспросам, вытащить из него все, что ему известно, с той же настойчивостью и ловкостью, с какой хорек охотится на мышей. — Регинхард вздохнул. — Я хорошо ее знаю.

— Да простит меня господин, если я осмелюсь высказать собственное мнение. Но разве король Хокон не отлучен от Церкви? Разве не поэтому Брайтнот покинул его? — Когда же епископ промолчал, Киспинг снова улыбнулся. — Моя королева — этих слов не было в том сообщении, которое мне было поручено передать тебе, господин, — но она не раз говорила, что, возможно, удастся каким-то образом достичь всеобщего мира. Конечно, для этого сыновья короля Эйрика должны прежде всего знать, как обстоят дела в Норвегии.

— Благочестивые слова. — Голос старика, впрочем, прозвучал очень сухо. — Что ж, отчаяние — это грех. И, несомненно, их пожелания следует рассмотреть. Возвратись сюда завтра, гонец, и мы поговорим с Брайтнотом.

На следующий день Киспинг встретился со священником. У того был измученный вид, а под глазами — темные круги от бессонницы. Он неохотно рассказал, что король Хокон предложил ему отправиться в Англию, но не запретил посетить Данию. Там он намеревался приложить все свои скромные усилия для того, чтобы уговорить епископов смягчиться.

— Это невозможно, — в очередной раз повторил Регинхард с печалью в голосе, но непоколебимо. — Я буду требовать ради твоего блага…

— Отец небесный милосерден… — прошептал Брайтнот.

— Но ты должен знать не хуже меня, что Мать-Церковь пошла на самые большие уступки, но оказалось, что для гордыни Хокона и они оказались слишком малы.

— Обстоятельства, которые Хокон не в силах преодолеть, мой господин. Ведь даже Соломон приносил жертвы и курения на высотах… [35] — Брайтнот весь съежился под пристальным взглядом епископа, хотя тот уже был наполовину слеп от старости. — Нет, прошу простить меня, ведь Спаситель навсегда положил этому конец.

— Пророки сделали это еще ранее. — Регинхард некоторое время сидел молча. Напряженность в комнате нарастала. — Ладно, — сказал он в конце концов, — хотя скорее всего из этого все равно ничего не получится, но тем не менее для переписки потребуется много времени. Ну, а сезон мореплавания уже подошел к концу, так что тебе, Брайтнот, придется зимовать здесь, в Дании. Король Харальд Эйриксон любезно предложил тебе свое гостеприимство. Да, я знаю, что ты все так же находишься на стороне короля Хокона. Но мне кажется, что тебе следует принять предложение. Он хочет вести переговоры о мире, для которых потребуется посредник. Неведомо, выйдет из этого что-нибудь или нет, но ты послужишь Христову делу.

— Мать короля, королева Гуннхильд, будет очень рада, — вставил Киспинг. — Она надеется, что ты не забыл ее. Она говорила мне… — Он понизил голос. — Она говорила, что все эти годы думала о том, что ты мог бы многое разъяснить ей лучше, чем кто-либо другой.

Брайтнот слегка покраснел.

XX

Все лето король Хокон и ярл Сигурд раздумывали о том, как им лучше организовать оборону. Больше не должно быть такого, чтобы враги возникали как будто ниоткуда и наносили большой урон, прежде чем удавалось собрать войско и дать им отпор. Король намеревался издать новый закон. Вся прибрежная полоса на таком расстоянии, до которого поднимается по рекам лосось, будет разделена на области, согласно количеству обитателей в каждой. Каждая из этих областей должна будет иметь снаряженные корабли, готовые выйти в поход немедленно после объявления о созыве ополчения; количество кораблей для всех областей будет также оговорено в законе. Кроме того, на вершинах холмов, разделенных известным расстоянием, будет необходимо сделать большие запасы сухих дров, чтобы можно было зажечь костры, каждый из которых будут видеть наблюдатели, дежурящие на ближних сигнальных холмах. Таким образом, по расчетам Сигурда, о том, что на южной оконечности Норвегии началась война, на тингстеде на крайнем севере Хологаланна узнают через семь дней, а то и раньше.