Перстень Борджа, стр. 103

Новое сообщение: преступный Абдулла направлялся в Стамбул по северному побережью Мраморного моря, переодевшись погонщиком верблюдов, но сторожевым отрядом янычар был задержан на подходах к городу Молгара, опознан и обезврежен.

Таких известий об опознании личности и незамедлительной ликвидации преступного Абдуллы в сераль поступило общим числом тринадцать, так что Петр Кукань из Кукани, как того и желал принц Мустафа, скончался от тринадцатой смерти. Мы не знаем, действительно ли в момент этой тринадцатой смерти он скончался окончательно и достоверно, но слабоумный принц Мустафа, все еще пребывавший в страхе, успокаивал себя таким рассуждением: если бы среди тринадцати уничтоженных Абдулл не нашлось хотя бы одного настоящего — значит, тут не обошлось без черта.

Впрочем, достоверно одно: в Стамбуле Абдулла так и не объявился.

После этих событий оставалось лишь выпустить из Черной башни папскую делегацию графа О**, что было сделано незамедлительно и с надлежащими извинениями. Три недели спустя граф О** передал Его Святейшеству письмо, которым вчерашний принц, а теперь уже султан Мустафа Первый, сопровождая послание редкостными дарами, устанавливал дипломатические отношения с Римом.

Письмо, составленное лучшим стилистом-латинистом сераля, звучало так:

«Султан Турецкой империи Мустафа Первый Его Святейшеству Владыке всего христианства, чьим скромным и униженным рабом он является.

Во имя великого христианского бога Пантарэя, коему всей душой и сердцем привержен ниже подписавшийся султан Мустафа Первый, аминь. Вашему Святейшеству со всем почтением, покорностью и младенческой преданностью дает знать, что период зависти и общей неправедности турецких правительственных кругов, в чем повинен преступный Абдулла, окончен, и радуга примирения, взаимного уважения и любви между миром христианским, сторонником которого нижеподписавшийся является, и миром мусульманским воссияла снова. Пусть Ваше Святейшество знают, что символ примирения и любви между христианами и мусульманами, перстень святого последователя христианского бога Пантарэя Цезаря-эфенди из рода Борджа, который Ваше Святейшество некоторое время тому назад даровал моему негодному предшественнику, а он, мой негодный предшественник, с презрением вышвырнул, был подобран и сохранен благочестивым последователем бога Пантарэя графом О** и возвращен мне, так что он снова украшает мою руку. В чем, как говорится на родине Вашего Святейшества, да поможет нам бог Пантарэй».

Когда папа дочитал это послание до конца, он, по своему обыкновению, сложил руки на животе и смеялся сердечно и долго. А насмеявшись, сказал на своем сиенском наречии:

— Как видно, Турция обезврежена, и мы можем теперь за нее приняться.

Это и явилось, по нашим представлениям, прологом к Тридцатилетней войне.