Наследие, стр. 92
Глава тридцать вторая
Золотистый свет. Мягкие одеяла. Блаженное тепло. Мучительная боль.
Элли слышала вокруг себя голоса, но не находила сил, чтобы открыть глаза.
– Как она?
– Все еще без сознания.
– Неужели дела так плохи?
– Ну, не так, чтобы очень хороши. Вы только посмотрите на нее!
Кто-то держал ее за руку и шептал что-то на ухо.
Почти безболезненный укол.
Тишина.
Элли со стоном медленно открыла глаза. Верхние веки будто приклеились к нижним и казались очень тяжелыми.
Постепенно ей удалось сфокусировать взгляд. Все предметы, которые она увидела, оказались белыми. Белая кровать. Белые стены. Белые шторы, сквозь которые струился белесый свет.
У нее болело все, каждая частичка тела. Когда она облизнула разбитые губы, они показались ей чужими, так сильно они распухли. Несмотря на это, она попыталась было что-то сказать. Но не смогла: так у нее пересохло в горле.
Господи! Кто бы знал, как хочется пить.
С усилием она повернула голову направо. Это движение тоже не далось ей без боли, но было вознаграждено. Там, куда она посмотрела, спал в кресле Сильвиан, скрестив на груди руки. Во сне он казался совсем юным, хрупким и уязвимым.
Однако когда она попыталась протянуть к нему руку, боль волной прокатилась по ее телу, и она невольно застонала. Глаза Сильвиана мгновенно распахнулись, сверкнув в свете электрической лампы, как драгоценные камни.
– Элли? – Он наклонился к ней и взял ее за правую руку. – Не думай ни о чем дурном. Ты в безопасности.
Элли чувствовала себя весьма странно, словно находилась внутри плотного кокона. Звуки доносились до нее будто сквозь толстый слой ваты.
– Ты попала в автомобильную аварию, – продолжал говорить Сильвиан.
– Знаю, – прошептала Элли. Она разбирала слова Сильвиана лишь с большим трудом. Казалось, он говорил с набитым камешками ртом. – Я ведь была там.
Сильвиан с облегчением перевел дух. После чего наклонился и поцеловал кончики ее пальцев. Потом повернулся и позвал врача.
– Доктор, подойдите к нам, – сказал он.
Женщина в белом халате приблизилась к ее постели и, встав за плечом Сильвиана, сказала:
– Здравствуй, Элли. Тебе нельзя двигаться. Так что лежи смирно.
Потом взяла ее за запястье и проверила пульс, поглядывая на часы. Бросила взгляд на дисплеи медицинской аппаратуры и записала данные в блокнот.
– Как ты себя чувствуешь?
– Болит все… И пить очень хочется.
– Сейчас принесу болеутоляющее. – Врач протянула Сильвиану чашку с торчавшей из нее пластиковой трубочкой. – Пусть сделает пару глотков. Но не больше. А я через минуту вернусь.
Сильвиан поднес чашку к ее губам. Тепловатая вода показалась ей очень вкусной, и она выпила бы ее всю, если бы Сильвиан не убрал чашку. Но она не возражала: все равно глотать было больно.
Покончив с питьем, она снова посмотрела на Сильвиана.
– Джу?
Его лицо превратилось в маску, лишенную каких-либо эмоций.
– Не разговаривай, Элли. Врач сказал, чтобы ты лежала смирно. А на твои вопросы я отвечу позже.
Элли захлестнула паника, и прибор, отслеживавший ее сердечную деятельность, тревожно запищал.
– Джу?!
Сильвиан быстро поднялся на ноги, повернулся и нетерпеливо позвал врача:
– Доктор!
– Уже иду. – Врач со шприцем в руке материализовалась рядом с Сильвианом в считанные секунды. – Еще раз прошу тебя не двигаться. И помалкивать, – твердо сказала она. – Мне нужно, чтобы ты находилась в состоянии полного покоя.
Элли беспомощно наблюдала за тем, как врач, вонзив ей в руку иглу, выдавливала поршнем содержимое шприца в ее тело. Что-то было не так, но что именно, она уже не могла понять, поскольку после укола мозг почти мгновенно потерял всякий интерес к окружающему миру.
И она провалилась во тьму.
В следующий раз она вышла из забытья только ночью. На ее постель падал круг желтого света. Теперь рядом с ней сидела в кресле Изабелла, которая просматривала какие-то бумаги, сдвинув очки на кончик носа.
Элли попыталась позвать ее, но не смогла: у нее опять пересохло в горле. Но директриса заметила, что девушка пришла в себя, отложила бумаги и наклонилась к ней.
– Элли? Вот, попей. – Она приблизила к ее губам стакан, наполненный прохладной прозрачной водой.
Хотя отек лица не уменьшился и говорить по-прежнему было трудно, боль тревожила ее уже не так сильно, как прежде. Поэтому ей удалось без большого труда повернуть голову и оглядеть больничную палату, в которой находились только они с директрисой.
– А где Сильвиан?
Изабелла одарила ее серьезным, исполненным сочувствия взглядом.
– Я отправила его спать, Элли. Он на ногах уже несколько дней и совершенно вымотался.
– Дней? – переспросила Элли и заглянула директрисе в глаза. – Сколько же я здесь?..
– Ты находилась в бессознательном состоянии три дня. У тебя серьезные травмы, в частности, пробита голова и сломана левая рука. Не говоря уже о более легких повреждениях.
Элли едва заметно кивнула, давая понять, что слова директрисы нисколько ее не удивили. Потом снова взглянула на Изабеллу и уже не отводила глаз.
– Джу?
В комнате повисло гнетущее молчание, которое, впрочем, нарушила сама Изабелла, произнеся спокойным ровным голосом заранее заготовленную фразу. По крайней мере, так показалось Элли.
– Джу умерла, Элли. Ей не удалось выкарабкаться.
Кто-то протяжно застонал, и Элли задалась вопросом, уж не она ли сама. Изабелла взяла ее за правую руку и крепко сжала.
– Зои бежала, как ветер, так что помощь прибыла незамедлительно. Но Джу потеряла слишком много крови. – Изабелла запнулась и с минуту хранила молчание. Потом добавила: – Ничего уже сделать было нельзя. Она умерла еще до того, как мы прибыли на место происшествия.
У Элли по щеке скатилась слезинка.
– Что вообще с ней произошло?
Директриса дрожащими губами произнесла:
– Мы нашли у нее в комнате кое-какие вещи.
– Какие? – пробормотала Элли, хотя уже сама догадывалась об этом.
– Письма и записки, – ответила Изабелла. – От Гейба.
Сердце Элли наполнилось ненавистью.
– Похоже, некоторое время они обменивались посланиями. Он писал, что хочет поговорить с ней, что скучает – и прочие вещи в таком роде. Играл на ее чувствах к нему, зная, что все еще ей небезразличен. Должно быть, они договорились о встрече в ту роковую ночь. Когда Джу добралась до места, то увидела, что ворота открыты. Вероятно, из-за этого они поругались. Джу попыталась убежать. Но у Гейба оказался нож…
У Элли вырвалось рыдание, и она, высвободив руку из пальцев Изабеллы, прикрыла ладонью лицо.
– Бедняжка Джу…
Неужели она виновата в ее смерти? Разве Джу не предупреждала ее, пусть не напрямую, а косвенно? Разве не говорила: «Мне так и не довелось спросить у него, зачем он сделал то, что сделал?» Почему она тогда не поняла, что Джу захочет докопаться до правды, причем любой ценой?
Изабелла тоже плакала. Потом, словно прочитав мысли больной, она сказала:
– Тебе не за что винить себя, Элли. Ты сделала все, что было в твоих силах. Никто не смог бы спасти ее.
«Но ведь это неправда, не так ли?»
На следующее утро в дверях палаты появилась Рейчел. В одной руке она держала чашку дымящегося кофе, а в другой – тарелку с овсяной кашей. От слез у нее опухло лицо и покраснели глаза, но она старалась держаться спокойно.
– Уж и не знаю, кормят тебя здесь – или нет, – сказала она с печальной улыбкой.
Усевшись в кресло у изголовья кровати, Рейчел перемешала кашу («с коричневым сахаром и корицей – все, как ты любишь») и принялась кормить Элли с ложечки. У Элли ныла ушибленная челюсть и саднило горло, так что жевать и глотать было весьма неприятно. При всем том она неожиданно обнаружила, что здорово проголодалась. Так что с помощью Рейчел ей удалось, хотя и не без труда, очистить всю тарелку. После этого Рейчел закрыла дверь, осторожно, стараясь не потревожить сломанную руку Элли, прилегла рядом с ней на постель и рассказала все, что знала.