История Нового времени. Эпоха Возрождения, стр. 50

На Афоне учился и священник Нил Сорский, известный своей проповедью нестяжательства: он говорил, что монахи не должны копить богатства, а жить от "трудов рук своих". Эти проповеди не нравились русским архиереям, и один из них, Иосиф Волоцкий, вступил в спор с отшельником, доказывая, что "богатства церкви – божье богатство". Нестяжателей поддерживал и Максим Грек, ученый монах с Афона, приглашенный на Русь для исправления богослужебных книг: от многократного переписывания в них появились пропуски и ошибки. Максим Грек учился во Флоренции, был знаком с Савонаролой и итальянскими гуманистами. Он принес в далекую северную страну дух свободомыслия и не побоялся прямо сказать Василию III, что в своем стремлении к самодержавию великий князь не желает знать ни греческого, ни римского закона: отказывает в верховенстве над русской церковью, как константинопольскому патриарху, так и римскому папе. Ученый грек был схвачен и предан суду; его обвинили в том, что он неверно правил книги, "заглаживал" святые слова; Максим был сослан в монастырь и там, сидя в заточении, написал "многие книги душеполезные" – в том числе "Грамматику греческую и русскую".

Русская церковь настороженно следила за учеными иноземцами, опасаясь, что они принесут "ересь". Такой случай уже был в конце XV века, когда в Новгород приехал еврейский купец Схария; он привез много книг и "соблазнил" в иудейскую веру немало новгородцев. Среди еретических книг был "Трактат о сфере" испанского иудея Иоанна де Скрабоско – он был переведен на русский язык, и, возможно, что из этой книги на Руси узнали о сферичности Земли. Другая еретическая книга, "Шестокрыл" Иммануэла бен-Якоба, была использована новгородским архиепископом Геннадием для составления таблиц, определяющих дату пасхи. Однако, позаимствовав у новгородских иудеев их знания, Геннадий подверг "еретиков" жестокой казни: на них одели берестяные шлемы с надписью "се есть сатанино воинство", посадили на лошадей лицом назад и возили по городу под улюлюканье прохожих; потом шлемы подожгли и многие "еретики" умерли от ожогов. "Шестокрыл" был запрещен церковью – так же, как астрологические альманахи с предсказаниями, завезенные на Русь немцем Николаем из Любека; все это относилось к "злым ересям": "рафли, шестокрыл, остоломия, альманах, звездочет, аристотелевы врата и иные коби бесовские".

Церковь не советовала смотреть на небо: когда Герберштейн спросил о широте Москвы, ему не без опаски ответили, что по "неверному слуху" будет 58 градусов. Немецкий посол взял астролябию и занялся измерениями – у него получилось 50 градусов (в действительности – 56 градусов). Герберштейн предлагал русским дипломатам европейские карты и просил у них карту России, но ничего не добился: на Руси еще не было географических карт. Правда, писцы и даньщики в целях учета измеряли поля и делали "чертежи"; при этом в качестве руководства часто использовался трактат арабского математика ал-Газали, переведенный на русский язык, должно быть, по приказу какого-нибудь баскака. Будучи в Москве Герберштейн попросил боярина Ляцкого составить карту России, но прошло двадцать лет прежде чем Ляцкой смог выполнить эту просьбу. Это была необычная карта: по арабской традиции юг на ней располагался вверху, а север – внизу; недалеко от Твери на карте было изображено загадочное озеро, из которого вытекали Волга, Днепр и Даугава. Во времена составления карты Ляцкой жил в Литве; он служил польскому королю Сигизмунду, и карта была создана не из добрых намерений: она лежала на столе короля, когда он готовил новый поход на Русь. Литва и Русь были исконно враждебны друг другу, но сама по себе Литва не была опасным противником. Наибольшее зло для Руси заключалось в том, что Литва находилась в династической унии с Польшей, и польский король был вместе с тем Великим князем Литовским – противником Руси была не только Литва, но и Польша.

ЛИТВА И ПОЛЬША

Русские бояре с надеждой смотрели на Литву и Польшу – на страны, где власть принадлежала панам и боярам, которые избирали князей на радах и сеймах. В Киевской Руси бывало, что по смерти какого-нибудь удельного князя бояре собирали народ на вече и выбирали, кого из его родни пригласить на правление; такой порядок был обычным в Новгороде и Пскове, где князья правили по совету с боярами. Такой порядок был обычным и в Польше, где короля избирал сейм из «можных» («могучих») панов, «баронов» и «магнатов». Магнаты владели обширными землями и имели дружины, состоявшие по большей части из младших родственников; эти мелкие рыцари, «шляхта», получали в кормление несколько крестьянских дворов, а некоторые из них с саблей за поясом сами пахали землю. Шляхта завидовала привилегиям магнатов, и в 1454 году собравшееся для войны против Ордена рыцарское ополчение неожиданно подняло мятеж; рыцари окружили палатку короля и, бряцая оружием, потребовали «прав и вольностей». Король Казимир был вынужден подписать «Нешавские статуты», отныне шляхта получила право посылать своих «послов» на сейм и участвовать в решении дел вместе с магнатами. Без согласия сейма король не мог принимать законы, назначать налоги и собирать ополчение; управление на местах перешло к местным шляхетским сеймикам.

Польский сейм напоминал английский парламент и те древние народные собрания, которые были родоначальниками всех сеймов, вече, парламентов и штатов. Такие собрания существовали на протяжении всего Средневековья, но раньше на них заправляли бароны и магнаты, а теперь к верхней палате, палате магнатов, так же, как в Англии, добавилась палата, состоящая из мелких рыцарей. Однако в отличие от парламента в польском сейме не было представителей городов: шляхта не любила горожан, потому что в польских городах жили по большей части немцы и евреи. Эти города были основаны в XIV веке, когда в Польшу устремился поток эмигрантов из перенаселенной Западной Европы; польские короли охотно принимали переселенцев и даровали им разнообразные льготы, включая самоуправление. Так в Польше появились маленькие города с характерным немецким обликом: с обязательной рыночной площадью, ратушей и кафедральным собором. Вильнюс и Львов были самыми восточными из новых немецких городов и назывались в те времена Вильно и Лемберг, в этих городах были немецкие школы, а в Кракове – университет, где преподавали на латыни. В Кракове (а потом в Болонье) учился Николай Коперник, и в Кракове же получил образование русский первопечатник Георгий Скорина, издавший в 1517 году в Праге русскую Библию.

Впрочем, немецкая культура почти не затронула польскую шляхту, остававшуюся невежественным и буйным средневековым рыцарством. Вспыльчивость и драчливость шляхты вошли в поговорку, и нередко шляхтич возвращался с сейма без уха или без пальца. Главными качествами шляхтича считались храбрость и гостеприимство; гость, похваливший что-нибудь в доме – кубок, саблю или лошадь – немедленно получал все, и отказаться означало оскорбить хозяина и быть тут же вызванным на поединок. Угощение гостя превращалось в многодневный пир, и не выпить "за здоровье" считалось страшным оскорблением; шляхта проводила жизнь в пирах, и современники называли Польшу (и Литву) страной беспробудного пьянства; один из политиков тех времен ставил полякам и литовцам в пример Московскую Русь, где простой народ жил в похвальной трезвости.

Польша и Литва находились под властью одного монарха, и Литва понемногу заимствовала порядки шляхетской Польши. В XVI столетии Великое княжество Литовское и Русское еще оставалось на три четверти русским; это была другая, Западная Русь, и ее язык уже немного отличался от языка Московской Руси; ее жители называли себя "русскими", но каждый из них в отдельности был не "русским", а "русином". Западная Русь унаследовала традиции Киевского государства, и Киев был по-прежнему почитаемым городом, где сохранялись остатки былого величия – мраморные церкви и богатые монастыри, хранившие мощи православных святых. В Западной Руси сохранялись обширные владения православных русских князей, имевших свои дружины из шляхты и из бояр – правда, звание боярина означало всего лишь "младший дружинник". Старинные вечевые города пользовались самоуправлением наподобие того, которое имели немецкие коммуны, а образ жизни русской шляхты мало отличался от образа жизни шляхты польской, и та, и другая отличалась своеволием и не хотела кому-либо подчиняться.